Ахмос вынул хлеб и мясо. Мата и Нефру затеяли игру в кости на плитах пола, выкрикивая счет очков так громко, что разбудили эхо под сводами храма. Но, поев, Ахмос закутался в свою накидку и, проклиная твердость каменного пола, улегся спать; немного погодя Синуфер с Нефру легли рядом с ним, чтобы согреться.
Но я был юн и бодрствовал, хотя знал, что жрец получил кувшин вина от Метуфера, которого пригласил с одним или двумя другими отличившимися кандидатами в свою комнату, и поэтому не станет приходить, чтобы застать нас врасплох. Я бодрствовал, хотя по рассказам других знал, что у претендентов на посвящение было в обычае проводить время бдения в еде, игре и сне.
Моя ночь тянулась долго. Тогда как другие спали, я был преисполнен благочестия и высоких стремлений и размышлял о том, что остался чистым, постился и выполнял все старинные заповеди, так что Амон может открыться мне. Я повторял его святые имена и напряженно прислушивался к каждому шороху - но храм был пуст и холоден. С приближением утра занавес святилища зашевелился от сквозняка, но, кроме этого, больше ничего не произошло. Когда дневной свет стал пробиваться в храм, я с тяжелым сердцем задул светильник и разбудил товарищей.
Воины затрубили в рога, на стенах сменилась стража, а из внешнего двора донесся приглушенный ропот толпы, похожий на шум отдаленного потока. Мы поняли, что начался новый день с его трудами. Наконец очень поспешно вошел жрец и вместе с ним, к моему изумлению, Метуфер. От них разило вином; они шли под руку, жрец размахивал связкой ключей от святых гробниц. Подталкиваемый Метуфером, он пробормотал священные заклинания, прежде чем поздоровался с нами.
- Кандидаты Мата, Мозе, Бек, Синуфер, Нефру, Ахмос и Синухе! Так ли вы бодрствовали и молились, как вам было приказано, чтобы быть допущенными в Святая Святых?
- Мы бодрствовали и молились, - ответили мы в один голос.
- Открылся ли вам Амон согласно своему слову?
Жрец рыгал и неуверенно посматривал на нас.
Мы искоса поглядывали друг на друга и колебались. Наконец Мозе нерешительно пробормотал:
- Он открылся.
Один за другим мои товарищи повторили:
- Он открылся. Последний из всех, Ахмос твердо и почтительно заявил:
- Вне всяких сомнений, он действительно открылся. - Он уставился прямо в глаза жрецу, а я промолчал. Мне казалось, будто чья-то рука сжала мое сердце, ибо для меня слова моих товарищей были богохульством.
Метуфер дерзко заявил:
- Я тоже бодрствовал и молился, чтобы быть достойным посвящения, так что на следующую ночь меня здесь не будет: мне предстоит нечто иное. И мне также явился Амон, что может подтвердить жрец. Видом он походил на большой винный кувшин, и он говорил со мной о многих священных материях, но мне не подобает рассказывать вам об этом; и слова его освежали меня, как вино, так что я жаждал слушать еще и еще до самого рассвета.
Тогда Мозе набрался храбрости и сказал:
- Ко мне он явился в образе своего сына Гора, который сел мне на плечо подобно соколу и произнес: "Будь благословен ты, Мозе, твоя семья и все твои дела, и да будешь ты жить в доме с двумя воротами и распоряжаться множеством слуг".
Теперь остальные также спешили рассказать о том, что Амон поведал им; они нетерпеливо говорили, несколько человек сразу, тогда как жрец слушал, кивал головой и смеялся. Не знаю, о снах ли своих говорили они или же просто лгали.
Наконец, нахмурив свои выбритые брови, жрец обратился ко мне и строго спросил:
- А ты, Синухе! Разве ты недостоин? Что, Амон не являлся тебе вообще ни в каком обличил? Не видел ли ты его хотя бы в образе мышонка? Ибо он появляется в разных видах.
Мое вступление в Обитель Жизни висело на волоске, так что я собрался с духом и ответил:
- На рассвете я видел, как заколыхался святой занавес в святилище, но больше я ничего не заметил, и Амон ничего не сказал мне.
Тогда все разразились хохотом; Метуфер смеялся, хлопая себя по коленям, и говорил жрецу: "Он простак". Затем, дергая его вымокший в вине рукав, он что-то прошептал ему, все еще не отрывая от меня глаз.
Жрец снова строго взглянул на меня и сказал:
- Если ты не слышал голоса Амона, ты не можешь быть посвящен. При всем том мы все же постараемся найти какое-нибудь средство, ибо я считаю тебя стойким юношей, исполненным честных устремлений.
Проговорив это, он скрылся в Святая Святых, а Метуфер приблизился ко мне. Увидев мое скорбное лицо, он дружески улыбнулся и сказал: "Не бойся!"
Мгновение спустя мы все вскочили, потому что темноту зала прорезал сверхъестественный вопль, непохожий ни на один человеческий голос. Казалось, он доносится сразу отовсюду: с крыши, со стен и от колонн, и мы озирались, чтобы обнаружить, откуда он исходит.
- Синухе, Синухе, ты, бездельник, ты где? Приди скорее и преклонись предо мной, ибо у меня ведь мало времени и я не могу ждать тебя весь день.
Метуфер отдернул завесу святилища и, вталкивая меня внутрь, ухватил меня за шиворот и пригнул к полу, заставив принять позу, в которой надлежит приветствовать фараонов и богов. Но я тотчас же поднял голову и увидел, что Святая Святых была залита светом.
Из уст Амона донесся голос:
- Синухе, Синухе, ты свинья и обезьяна! Значит, ты был пьян и спал, когда я призывал тебя? Поистине, тебя следовало бы бросить в грязную лужу и заставить питаться илом всю твою жизнь, однако же ради твоей юности я сжалюсь над тобой, невзирая на твою глупость, неряшество и лень. Ибо я сострадаю тем, кто верит в меня, но все другие будут сброшены в пропасть Царства Смерти.
Многое еще сказал голос с завываниями, оскорблениями и проклятиями, но я больше не помню всего этого и не желаю помнить, настолько мне было унизительно и горько. Ибо по мере того, как я слушал, я различал в отраженных эхом сверхъестественных звуках голос жреца, и это открытие так потрясло и ужаснуло меня, что я не мог более вслушиваться в это. Когда голос замолк, я остался лежать перед статуей Амона, пока не вошел жрец и не отшвырнул меня пинком. Мои товарищи поспешили принести фимиам, притирания, косметику и красные одежды.
Каждый из нас имел определенное задание, и, помня о своем, я вышел во внешний двор принести сосуд с водой и освященное полотенце для омовения лица, рук и ног бога. Вернувшись, я увидел, как жрец плюнул в лицо Амона и вытер его грязным рукавом. Затем Мозе и Нефру покрасили ему губы, щеки и брови. Метуфер умастил его и, смеясь, натер священным маслом лицо жреца и свое собственное. Затем статую раздели, чтобы вымыть и вытереть ее, будто она сама обмаралась, затем ее обернули красной складчатой юбкой и передником, на ее плечи набросили накидку и продели руки в рукава.
Когда все было закончено, жрец собран сброшенное одеяние и занялся водой для омовения и полотенцами. Все это предстояло рассортировать и распродать на внешнем дворе богатым путешественникам, причем воду раздавали как лекарство от кожных заболеваний. После этого нам разрешили выйти на освещенный солнцем двор, где меня вырвало.
Моя голова и сердце были так же пусты, как и мой желудок, ибо я уже не верил более в богов. Но когда минула неделя, мне умастили голову маслом, и, принеся жреческую клятву, я получил свидетельство. На этом документе была большая печать храма Амона и мое имя, и это давало мне право вступить в Обитель Жизни.
Итак, мы вступили туда, Мозе, Бек и я. Ее врата открылись для нас, и мое имя было внесено в Книгу Жизни так же, как прежде было внесено имя моего отца Сенмута и имя его отца до него. Но я уже не был счастлив более.
4
В Обители Жизни, которая была частью великого храма Амона, номинально обучением руководили царские врачи, каждый по своей специальности. Впрочем, мы редко видели их, ибо у них была обширная практика, они получали от богачей дорогие подарки и жили в просторных загородных домах. Но когда в Обитель Жизни приходил какой-нибудь пациент, чья болезнь ставила в тупик обыкновенных врачей, или если они не решались взять на себя лечение, обычно появлялся царский врач, чтобы лечить его, а заодно продемонстрировать свое искусство тем, кто специализировался в его области. Таким образом, даже самый бедный больной мог воспользоваться помощью царского врача во славу Амона.
Период обучения был долог даже для тех, кто обладал талантом. Мы должны были прослушать курс о лекарствах и их дозировке, знать названия и свойства трав, время года и часы, когда их следует собирать, а также научиться высушивать их и готовить из них экстракты, ибо врач должен уметь изготовлять в случае необходимости свои собственные лекарства. Многие из нас роптали на это, не находя в этом смысла, ибо достаточно было написать рецепт, чтобы получить из Обители Жизни все известные лекарства, надлежащим образом приготовленные и дозированные. Я покажу, однако, как впоследствии это знание сослужило мне добрую службу.
Мы должны были изучить названия различных частей тела, а также функции и назначение каждого органа. Мы учились управлять скальпелем и пинцетами, но прежде всего нам следовало приучить наши руки распознавать болезнь - как по исследованию естественных отверстий, так и пальпацией; по глазам мы также должны были определять характер недомогания. Мы должны были научиться помогать женщине при родах, когда повитуха с этим не справлялась. Мы должны были уметь вызывать боль и смягчать ее по обстоятельствам и отличать пустяковые жалобы от серьезных, а заболевания психические от физических. Нам нужно было распознавать в жалобах больного правду и ложь и уметь задавать вопросы, с тем чтобы получить ясную картину недуга.