Так можно ли удивляться, что иные дамы, наделенные пылким воображением, искали среди людей с менее строгими правами развлечений, соответствующих своей натуре. Тут мне приходит на память "Когда девицы говорят "да", комедия, где осуждается лицемерие не только в воспитании, но лицемерие как таковое, свойственное во все эпохи нашим национальным традициям. В то время повсюду замечалось стремление к чуть более свободным правилам, к более непосредственному, в границах приличий, общению между обоими полами - словом, к такому образу жизни, при котором меньше бы опасались зла и больше доверяли добру, не считая, что основами общества должны быть подозрительность и боязнь греха. А лицемерия было и тогда предостаточно; что не полагалось делать открыто, свершалось тайно, - строгостей было больше, чем теперь, но нравы от этого не становились лучше.
Лесбия и Амаранта вошли с реверансами, изъявляя обворожительными улыбками самую сердечную радость. Их сопровождал дядюшка Амаранты, старый маркиз, дипломат. Но прежде чем говорить о нем, несколько слов о дамах.
В красоте герцогини де X. (Лесбии) было что-то хрупкое, почти детское - нежный цветок, с которым поэты обычно сравнивают красавиц! Кажется, что от малейшего дуновения ветерка или от знойных лучей солнца он вмиг увянет, а при первом порыве бури поникнет, сломленный навеки. Однако бури, волновавшие сердце Лесбии, ничуть не вредили ее чарам, по крайней мере, в то время.
Взглянув на нее, вы бы сказали, что она вчера только вышла из под опеки почтенных сестер монастыря в Чамартин де-ла Роса и способна болтать лишь о монастырских пышках, о букашках в саду, об уставе святого Бенедикта да о доброте матушки Сиркунсьон. Но ах! Стоило плутовке открыть уста, и это обманчивое впечатление вмиг рассеивалось. Она много смеялась, причем так искренне и заразительно, что в ее присутствии всем становилось весело. Белокурая, невысокого роста, она была стройна и резва, как пташка. Все в ней дышало радостью, довольством, однако природное веселье сочеталось со своенравием - подчинить ее своей воле не удавалось никому. Любая попытка такого рода прежде всего рассердила бы Лесбию, а когда она сердилась, половина ее очаровании пропадала.
Среди многих привлекательных черт особенно украшали Лесбию незаурядные способности к декламации. Она была прирожденной актрисой, и, как я узнал позже, ее талант, принесший бы ей славу на сцене, блистал не только в домашних театрах на фоне размалеванных полотен, но и на более обширном поприще. Если у кого-нибудь из высшей столичной знати давали помпезный домашний спектакль, лучшая роль предоставлялась Лесбии. В те дни Майкес готовил с ней роль Эдельмиры в трагедии "Отелло", которую собирались поставить на домашнем театре у одной маркизы. Сам Исидоро и моя хозяйка также должны были принять участие в этом спектакле, судя по приготовлениям, весьма пышном.
Лесбия была замужем. Прошло уже три года, как она, девятнадцатилетней девушкой, вступила в брак с неким герцогом, который, по примеру Немврода, проводил все время на охоте в своих огромных поместьях. Иногда он, загорелый, как мужик, наезжал в Мадрид испросить прощения у супруги и поклясться, что отныне не будет ее огорчать столь долгой разлукой. Могу поручиться, хоть никто мне об этом не докладывал, что Лесбия в таких случаях произносила своим нежным голоском немало жалостливых слов, остерегаясь, однако, слишком настаивать, - не то, упаси бог, супруг и в самом деле вздумает изменить свой образ жизни.
Амаранта составляла полную противоположность своей подруге. Лесбия нравилась, Амаранта вызывала восторг. Безмятежная, грациозная прелесть Лесбии доставляла тем, кто ее видел, мимолетное наслаждение. Строгая и величавая красота Амаранты возбуждала чувство необычное, близкое к грусти. Думая об этом, я прихожу к выводу, что сильнейшее душевное потрясение, которое испытываем мы, созерцая совершенную красоту, вызывается мыслью о собственном ничтожестве, сознанием, что для тебя-то вовсе нет надежды привлечь внимание такой красавицы, милостей которой домогается рой жадных щеголей.
За всю свою жизнь я не встречал женщины со столь пленительной, покоряющей наружностью, образ Амаранты до сих пор стоит перед моими глазами, и, размышляя о совершенных созданиях природы, я всегда для сравнения ставлю рядом с ними дивное лицо и царственную осанку Амаранты. В ту пору ей было, по-видимому лет тридцать. Да, Андалузия, ты можешь гордиться, что произвела на свет подобную женщину, а также ты, Тарифа, окраина Испании, отдаленный уголок Европы, уберегший лучшие черты испанского типа красоты от чужеземных нашествий.
Думаю, теперь вы отчасти представили себе, какова была несравненная графиня де X., она же Амаранта. О подробностях говорить не стану, их вы без труда дополните сами: горделивый стан, белоснежный цвет лица, благородные черты, томный и страстный взгляд, черные кудри и многое, многое другое, что мне все равно не удастся описать. Понятливый читатель сумеет их вообразить, прочувствовать и отдать им дань восхищения, не требуя от нас более обстоятельных сведений, - он знает, что для волшебной силы этих неуловимых мелочей пагубно всякое прикосновение и ухищрения словесной алхимии чаще лишь разрушают то, что мы хотели бы воссоздать.
Как одевалась Амаранта, в точности не припомню. Прежде всего мне видится черная кружевная мантилья, ниспадающая из-под зубцов щегольского гребня; сквозь легкие волны ее пышных складок просвечивает алый атлас, на плечах и рукавах скрытый пеной черных кружек, оборок и рюшей. Юбка из красного же атласа, узкая и туго стянутая в талии, как требовала мода тех лет, обрисовывает изящный стан, утопая ниже колен в черном вихре кружев и заканчиваясь подолом с массивной златотканой оторочкой; из-под него выглядывают остроносые туфельки, то появляясь, то прячась, будто прелестные игривые зверюшки. И в игре этой словно заключен тайный смысл, как и в жестах Амаранты, когда она увлекается беседой, - тут вы убеждаетесь, что слушать ее не менее приятно, чем видеть, - и красноречивыми взмахами веера подкрепляет выразительность своих слов.
Это о наружности и наряде графини. Что ж до Лесбии, она вспоминается мне вся в голубом. И вам я предлагаю вообразить ее в белой мантилье и голубом платье, отороченном черными кружевами, - не поручусь, что оно было именно таким, но это вполне вероятно.
До того вечера, о котором идет речь, я уже раза три видел этих прелестных дам у моей хозяйки. Я сразу понял, что обе они замешаны в придворных интригах, хотя на тайных вечеринках у нас в доме стараются этого не показывать. Случалось, между ними возникали ожесточенные споры, из чего я заключил, что в их отношениях нет полной гармонии. Кроме того, они порой упоминали о государственных делах или о ком-нибудь из членов королевской семьи, но тут обычно задавал тон маркиз, дядя Амаранты, - ему не терпелось при всяком удобном случае показать, какая он важная персона, и потолковать, к месту или не к месту, о дипломатических тонкостях, в которых он считал себя большим докой.
Достопочтенный дядюшка, как вы уже знаете, также посетил нас в тот памятный вечер. Самой замечательной чертой этого господина была его привязанность к племяннице, он находился при ней неотлучно, будто пришитый к юбке, исполнял роль ее провожатого в церкви, телохранителя на прогулках и кавалера на балах. Не помню, сказал ли я, что Амаранта была вдовой. Коли сказал, прошу простить за повторение.
Маркизу (его фамилию не называю по тем же причинам, по которым решил скрыть имена дам) перевалило уже за шестьдесят, в свое время он занимал различные дипломатические должности. Возвысил его Флоридабланка, поддерживал Аранда и, наконец, Годой сместил, из-за чего он возымел к этому министру жгучую ненависть, - любимой темой его бесконечных разглагольствований была возможность падения фаворита. Тщеславный, чванливый пустомеля, он принадлежал к числу тех людей, которые, возомнив о себе, полагают, что предназначены вершить судьбу государства. Над его напыщенной болтовней, сочетавшейся с самым постыдным малодушием, издевались даже друзья, во всех светских гостиных он служил посмешищем. "Что же предпримет Россия?", "Неужели Австрия поддержит столь коварный замысел?", "Нам грозит величайшее бедствие!", "О, южным державам придется туго!" - изрекал он с загадочным видом, чтобы придать себе вес: хорошо заучив свою роль, он всегда ограничивался туманными намеками, ни о чем не говорил прямо, - тогда, надеялся он, слушатели, обуреваемые догадками и сомнениями, станут упрашивать его объясниться.
Пишу обо всем этом, чтобы вы знали, какие чучела встречались тогда и над чем смеялось мое поколение. Меня самого всегда интересовали подобные образцы человеческой суетности, они, без сомнения, и забавны, и поучительны.
Как человек, отнюдь не расположенный к "опасным новшествам" и враг якобинизма, маркиз стремился сделать свой облик верным зеркалом столь возвышенного образа мыслей: решительно пренебрегал модой и любил удивлять столичных и придворных щеголей ветхозаветными костюмами, какие можно было увидеть только на приехавших из-за моря добропочтенных советниках по делам Индий. Если до 1798 года он носил камзол со сборками и жабо, то в 1807 году еще никак не решался надеть смокинг и коротким жилет - наряд, прозванный поэтами-сатириками того времени "английский шик".