Капуцин Руло носил одежду своего ордена. Это был бледный молодой человек. Черная редкая борода оттеняла его подбородок. Перед этим монахом стояли в ряд Жером Кавалье, его жена и двое детей. В чертах хуторянина-протестанта не замечалось ни малейшей боязни: они выражали сознание своего достоинства, спокойствие и решимость. Жена не разделяла его уверенности. Дрожа всем телом, с глазами полными слез, она держала его за руку, в то время как Селеста и Габриэль с ужасом прижимались к матери.
Когда вошел Ляроз, капитан обратился к нему:
– Ну, схватил ты их?
– Нет, г-н маркиз! Они услыхали нас и спаслись, как стая летучих мышей. Но они все собрались у подножия Кровавого Креста, как об этом предупреждали г-на маркиза. В то время как Пьер Лорифэ и Леру охотились за ними по покрытому вереском полю, я с Лоррэном спрыгнули с коней. И мы нашли повешенный на кресте полуобглоданный остов волка.
– Святотатство! – с ужасом воскликнул капуцин.
– Потом? – сухо спросил молодой капитан.
– После того, как мы нашли остов волка, г-н маркиз, Лоррэн сказал мне: "Бригадир Ляроз, ночь настолько светла, что я, кажется, вижу надпись на кресте". Чтобы убедиться, я высек огонь, зажег кончик папоротника и над венком прочел на одной из перекладин креста: "Так да погибнет первосвященник Вала!" Они написали Ваала с одним а, неучи! – мимоходом вставил Ляроз, пожимая плечами. – Так да погибнут хищные волки! Я прежде всего нашел; крайне глупым называть г-на аббата первосвященником "Вала", так как считаю г-на аббата неспособным ни на какую пляску и...
– Так и было написано?... На кресте были слова: "Так да погибнет первосвященник Ваала?" – с негодованием спросил капуцин, прерывая драгуна.
– Да, ваше преподобие. Но я думаю, г-н аббат неспособен замолчать.
Потом он повернулся к протестанту со словами:
– Спешите, спешите! Без сомнения, и ваш сын отлучился сегодня ночью с целью принять участие в этом гнусном и святотатственном преступлении?
– Правда, сударь, моего сына нет дома. Но ведь ничто не указывает на его участие в этом деле.
– Тогда где же он? Почему уверяли вы, по нашему приезду, что он у себя в комнате?
– Потому что я был в этом уверен, сударь!
– Г-н интендант уже давно выследил вас и вашего сына, – сказал капуцин.
Помолчав немного, он вынул из кармана небольшую книжку, очевидно содержавшую какие-нибудь тайные разъяснения относительно этой протестантской семьи, и, перелистывая ее, прибавил:
– Вы присутствовали на собраниях, запрещенных королевскими указами?
– Да, сударь!
– Вы дали приют Бруссону, перед тем как он понес в Монпелье наказание за свое омерзительное лжеучение?
– Никогда дверь моего дома не будет закрыта перед тем, кто попросит убежища.
– Ваш отец служил в религиозных войнах, под начальством герцога де Рогана, с того времени как вспыхнуло восстание. Он поднял оружие на королевские отряды?
– Да, сударь, мой отец был ранен в день "Жнецов".
– Ваш дед также принимал участие в кальвинских волнениях, предводителем которых был принц Кондэ?
– Да, сударь, – сказал со вздохом старик. – Мой дед умер при нем в долине Кутро.
– Черт возьми! – сказал маркиз. – Это, по крайней мере, целое храброе и военное поколение мятежников. Ну а вы, мой храбрый гугенот: со времени отмены Нантского эдикта, вам не случалось подстеречь, спрятавшись за забором, одинокого бедного солдата, чтобы подстрелить его, как зайца в логовище?
– Душа моя не запятнана никакой низостью, как и мои руки – кровью, сударь! Когда король, наш господин, отменил права, дарованные нам его дедом, когда закрыли наши храмы, я ходил слушать проповеди наших священников в леса или в горы. И если это – преступление, я в нем сознаюсь и горжусь им.
– Указ, изданный в этом году его величеством, гласит, что в его государстве нет более протестантов, – сказал капуцин. – Все считаются обращенными. Те, которые по объявлении этого указа продолжали исполнять обряды своей религии, считаются еретиками и, следовательно, подпадают под наказания, установленные против таковых.
– Я, не жалуясь переносил все преследования, – ответил старик. – Они не поколебали моей веры. Король считает меня обращенным, это неправильно, я никогда не отрекался от моей веры. Я говорю во всеуслышание: я хочу умереть и умру в вере моих предков.
Чтобы понять всю жестокость слов капуцина, во всем, впрочем, соответствовавших духу и содержанию королевских предписаний, надо указать на "предупредительные меры", которые приговаривали к наказаниям, установленным против раскольников, протестантов, объявивших, что они желают умереть в своей вере, – невзирая на то, произнесли ли они отречение, или нет. Вот эти меры: "Все те, которые принадлежат к так называемой реформатской религии или происходят от родителей гугенотов, своим пребыванием в нашем государстве, после того как мы запретили служение по обрядам вышеупомянутой религии, подтверждают более чем достаточно свой переход в католическую апостольскую римскую церковь. Иначе они не могли бы быть терпимы в государстве". Таким образом эти гугеноты, которые пытались покинуть государство, были приговорены к ссылке на галеры или к смертной казни. Если они оставались во Франции, их подневольным пребыванием пользовались, чтобы объявить их обращенными, а когда они твердо заявляли свое желание жить и умереть в своей вере, к ним, как к раскольникам, применяли ужаснейшие наказания, установленные против тех, которые, уже отрекшись от ереси, вновь впадали в нее.
Такие ужасы не нуждаются в объяснениях. Вернемся к допросу протестантского хуторянина. Уже в начале этой сцены капитан Пуль часто выражал знаки нетерпения. С силой ударив по столу, он крикнул сиплым басом:
– Наденьте-ка на этого болтуна колодки, ваше преподобие, и жмите ему икры до тех пор, пока он не признается, где его сын. Кончим, пора ужинать: я голоден.
Капуцин умоляющим жестом попросил капитана потерпеть еще немного и продолжал допрос.
– Подчинились ли вы указам, по которым новообращенным гугенотам приказано воспитывать детей в религии апостольской и римской?
– Повторяю, сударь: я не обращен. Мои дети никогда не будут исповедовать иной религии, кроме веры своих отцов.
– Мнимая реформаторская религия уничтожена во Франции! Вы живете во Франции: следовательно, вы не можете исповедовать религию, запрещенную королевскими указами. Берегитесь: желая остаться верным своей религии, вы признаете себя раскольниками: по толкованию указов, ваше пребывание во Франции подтверждает ваше обращение в католичество. И таким образом, настаивая на том, что вы воспитываете и будете воспитывать своих детей в вашей гнусной ереси, вы подвергаете себя самым страшным наказаниям. Подумайте об этом хорошенько. Я прочту вам указ от 13-го декабря 1698 года.
Капуцин прочел хуторянину следующую выписку: "Приказываем отцам и прочим новообращенным, которым доверено воспитание детей, предоставлять их епископам или начальникам наших миссий, когда они того потребуют во время своих посещений, дабы давать им отчет о воспитании детей по отношению к католической религии, и приказываем уполномоченным нами судьям издавать все указы и подавать просьбы, необходимые для исполнения нашей воли касательно данного вопроса".
Потом, бросая время от времени строгий взгляд на хуторянина, капуцин медленно и с ударением продолжал: "Приказываем наказывать денежной пеней или, смотря по обстоятельствам, другими наиболее крутыми мерами тех из новообращенных, которые небрежно отнесутся к изданным нами указам, по поводу воспитания их детей в католичестве, а также и тех, которые возымеют смелость противодействовать этому каким бы то ни было способом".
– Вы видите, к вам могут быть применены наиболее крутые меры, – сказал капуцин. – Вы уже заслужили строгое наказание за то, что не воспитывали своих детей сообразно указам короля. Оставаясь на этом гнусном пути, вы, видно, хотите навлечь на себя еще новые возмездия.
– Мне остается только еще раз повторить: я никогда не отрекался от своей религии, и мои дети последуют моему примеру.
– Хорошую виселицу или галеры, вот что ты заслуживаешь! – крикнул Денис Пуль.
– Вы упорствуете в желании развратить и сбить с пути эти молодые души, давая им погрязнуть в гнусной кальвинской ереси? – спросил капуцин.
– Я упорно отстаиваю свое желание воспитать своих детей в вере моих отцов.
– Ваших детей отберут у вас! – крикнул капуцин.
– Отобрать у меня моих детей! – вскрикнула несчастная мать с ужасом, прижимая их к себе.
Потом она прибавила недоверчивым и умоляющим голосом:
– Но нет, это невозможно!
– Таков указ! – повторил капуцин.
И перелистывая свою ужасную книгу, он прочел следующее: "Людовика, милостью Божией короля Франции и Наварры, настоящим и будущим подданным привет! Указом, данным нами в Фонтенбло, мы подтверждаем, чтобы дети наших подданных, исповедовавших реформаторскую религию, были воспитываемы в религии католической, апостольской и римской. Мы считаем необходимым в настоящее время также усердно содействовать спасению тех, которые родились до этого закона, и исправить таким образом заблуждение их родителей, к несчастью уже вовлеченных в ересь и потому способных лишь злоупотребить властью, данной им природой в деле воспитания их детей..."