Впрочем, в жизни Кратил не следовал этим принципам, поскольку в его утверждениях - и он это знал - содержится то же противоречие, что и в шутке о лжеце: если лжец говорит о том, что он лжёт, то таким образом он говорит правду и, стало быть, он не лжец, но если лжец говорит, что говорит правду, значит, он действительно лжец, - и так до бесконечности. И вот получается: если ни одно из суждений не является истинным, то не является истинным и это суждение и, стало быть, истинные суждения существуют, среди которых, возможно, и это; вследствие чего ни одно из суждений не может быть истинным и т.д.
Платону нравилась эта словесная игра, которую он часто затевал со своими младшими братьями Главконом и Адимантом. Впрочем, игра игрой, но вот что он всё-таки вынес из философских мудрствований Гераклита, Калликла и Кратила: мир действительно переменчив, а потому наши представления о нём далеки от истины. Иной точки зрения придерживаются элеаты, последователи Ксенофана и Парменида из Элеи. Они утверждают, что мир является единым, недвижимым и истинным, а наши чувства обманывают нас. Умерший двадцать с лишним лет назад Зенон Элейский придумал много остроумных доказательств тому, что множественность вещей и движение невозможны, так как обратное утверждение приводит к неразрешимым противоречиям, которые Зенон назвал апориями. Его знаменитая апория "Ахилл" даже весьма мудрых людей приводит в замешательство. Суть этой апории в следующем: если бы Ахилл, знаменитый бегун, вздумал догнать черепаху, которая отправилась в путь раньше его, то ему это, вопреки здравому смыслу, никогда бы не удалось, поскольку, прежде чем пробежать весь отрезок пути, отделяющий Ахилла от черепахи, ему надо сначала пробежать половину этого отрезка, но прежде - половину половины, до того - половину четверти, половину восьмой части, шестнадцатой, тридцать второй, шестьдесят четвёртой - и так до бесконечности. Из апории следовало не только то, что Ахилл никогда не догонит черепаху, но и самое главное: ему вообще не удастся сдвинуться с места. Значит, движение невозможно. И если чувства и опыт говорят нам о том, что движение всё же существует, то это ложь. Чувства нас обманывают.
Платон же склонялся к мысли о том, что истина принадлежит не вещам и чувствам, а идеям вещей и всего, что существует в этом мире. Идеи чисты, неподвижны и вечны, а всё, что мы видим и слышим, к чему прикасаемся, что обоняем и испытываем на вкус, - переменчиво, как и сами наши ощущения. Истина достигается не опытом, а размышлением. Сократ это размышление называет воспоминанием. Мы извлекаем истину не из чувств, а из нашей бессмертной души, которая причастна вечному миру идей. Извлекая из души истину, мы определяем лучшее, что может воплотиться в вещи, в поступке, в действиях отдельного человека и всего общества в целом. Познание самого себя, своей души - источник всех благ. И нет ничего более достойного, чем это познание: познай самого себя - и ты познаешь весь мир... Вот почему слова Хилона из Спарты: "Познай самого себя" - написаны золотом на мраморной доске, вмурованной в стену храма Аполлона в Дельфах. Ему же приписывают и другое изречение, которое Платон так кстати вспомнил, когда Антисфен, пылко жестикулируя в разговоре, чуть не сорвал фибулу с его плеча:
- Когда говоришь, руками не размахивай - это знак безумства.
На это Антисфен ответил тоже словами Хилона, отчасти невпопад:
- Не грезись: это дело бабье.
- Алкивиад, кажется, твой родственник? - заговорил, протиснувшись к Платону, Аполлодор. - Пойди обнимись с ним, чтобы покрасоваться в блеске его славы.
- Все боги - родственники... - начал было Платон, но не закончил, потому что Перикл-младший вдруг предложил Сократу и всем собравшимся прогуляться к Иллису.
- Там прохладнее, просторнее и тише, - сказал он, и все тотчас шумно с ним согласились, задвигались, освобождая портик. В этой толчее Платон сразу же потерял Аполлодора и огорчился: его ответ ввиду своей неоконченности мог быть истолкован превратно: в том смысле, будто Алкивиад и он - боги. Платон же пытался сказать другое: поскольку все боги - родственники, а все лучшие люди Афин, аристократы, произошли от богов, то и они, аристократы, - тоже все родственники.
Толпа, последовавшая за Сократом и его друзьями к Иллису, не только не уменьшилась, но заметно выросла: к ней присоединились праздные афиняне, собравшиеся было у храма Тесея послушать какого-то заезжего софиста. К тому моменту, как процессия достигла садов, она стала похожа на праздничное шествие в честь какого-то божества, так что подходившие люди спрашивали, что за праздник нынче в Афинах.
Платону в конце концов удалось поравняться с Аполлодором, и он сказал ему, что не закончил свой ответ.
- Пустое, - сказал Аполлодор, - мы все родственники, потому что лучшие. Алкивиад же прекрасен, хотя уже не так молод и претерпел в жизни много испытаний... Ты видел Тимандру, гетеру, которую он привёз с собой? Говорят, она лучше всех. - Глаза Аполлодора при этих словах засверкали, как два влажных аквамарина. - Я завидую ему, - признался он, - И хотел бы такой же судьбы.
- В следующий раз, когда боги пошлют твою душу на землю, скажи им, что хочешь быть Алкивиадом, - сказал Платон, посмеиваясь.
- Когда это случится и где? - с грустью проговорил Аполлодор. - Тогда уже, наверное, не будет ни этой страны, ни Тимандры.
- И Сократа не будет, - добавил Платон.
- Конечно, - спохватился Аполлодор. - Из тех, кого я знаю, дороже всех мне Сократ.
- Прекрасные слова, Аполлодор, - сказал Платон. - Я готов их повторить вслед за тобой.
- Да? - усмехнулся Аполлодор. - Не верю. - И зашагал быстрее.
Платон отстал. И тогда с ним поравнялся Аристипп, приехавший из Кирены, что в Северной Африке. В Афины, как он утверждал, его привела слава Сократа, а вернее, намерение получить от учителя знания, обеспечивающие в дальнейшем постоянный доход. Едва решив, что он уже овладел умением философствовать, Аристипп набрал слушателей и стал преподавать философию за деньги. Прежде такого с учениками Сократа не случалось. Многих это тогда возмутило, но Аристипп заявил, что главным в жизни считает удовольствия, а без денег их не добыть. "Не ради же страданий живёт человек! - не раз говаривал он. - И не те удовольствия важны, от которых только вздыхают, - утверждал он, - а те, от которых страстно задыхаются: изысканная пища, роскошь и женщины".
Сократ не раз порицал Аристиппа за это, но последнего это нисколько не смущало. Он даже не раз присылал Сократу деньги и подарки, от которых тот, впрочем, отказывался.
- Слушай, Платон, - сказал Аристипп, - вот уже полгода, как ты слушаешь Сократа вместе с нами, его старыми учениками. - Аристипп был на восемь лет старше Платона, недавно ему исполнилось двадцать восемь - Не приходило ли тебе на ум, дорогой Платон, что это должно быть достойным образом отмечено? Я не хочу сказать, что такова традиция, но этого требует логика: раз ты влился в нашу семью, ты обязан сделать этой семье подарок.
- Деньгами? - спросил Платон.
- О боги, зачем же непременно деньгами? - засмеялся Аристипп. - Есть много других способов одарить друзей.
- Назови мне какой-нибудь из них, - предложил Платон.
- Да вот хотя бы этот: устрой для нас хорошую пирушку, и чтоб с гетерами, с представлениями, с музыкой... Слышал, какие пиры устраивал наш славный Алкивиад? Я говорю не о вине и не об угощениях. Он с гетерами разыгрывал мистерии, во время которых всё происходило натурально: боги совокуплялись с богинями...
- Это по клеветническим доносам, - заметил Платон.
- Нет, нет! Все знают, что это происходило на самом деле. Да и не один Алкивиад охотник до таких мистерий! Были бы деньги...
- И ты хочешь, чтобы я устроил такой пир? С мистериями?
- Ну, необязательно с мистериями... - отступил Аристипп. - Но чтоб непременно с музыкой, с представлениями, с гетерами. Говорят, что ты умелый драматург, сочиняешь тетралогию, которую уже, кажется, репетируют в театре. Значит, сумеешь придумать и представление, способное развлечь и нас. - При слове "развлечь" Аристипп хитро подмигнул Платону. - Что ты на это скажешь?