111 Ичхако склонила голову в знак согласия. Читам был уже далеко не молод, но не хотел этого замечать и вел себя так, как будто все еще полон сил и здоровья. Между тем, приближенные правителя знали, что время не идет ему на пользу, и Читам все больше времени проводит во дворце, не в силах подняться со своего трона – широкой каменной скамьи, покрытой шкурой ягуара.
– Но я все-таки попробую уговорить его хотя бы отложить охоту, пока не кончится действие плохого предзнаменования, – сказала Ичхако, нервно отбрасывая за плечи длинные темные волосы, украшенные бусинами из светло-зеленого камня – нефрита.
– Но ты же знаешь, что это невозможно! – воскликнул Бат.
– И все-таки я попробую, – решилась Ичхако и вышла из комнаты, направляясь в покои правителя Чакаля.
Бат в сомнении покачал головой. Он сел возле окна, выходящего на главную лестницу дворца. Юноша задумчиво смотрел на расстилающийся перед ним город. Дворец правителя стоял на холме, а благодаря высокому фундаменту из больших каменных плит из окон верхних ярусов был виден почти весь Чакаль.
Вскоре Бат заметил, как его отец спускается по многочисленным ступеням вниз, в сопровождении нескольких охотников. "Значит, матери не удалось отговорить его", – подумал юноша, глядя на отца. На правителе Чакаля была лишь расшитая набедренная повязка, в руке он сжимал копье, а на поясе у него висел атлатль-копьеметалка – палочка с крюком на конце. При помощи атлатля копье можно было метать с удвоенной силой.
Охотники, сопровождающие правителя, как догадался Бат, не были из числа чакальской знати. Он определил это даже издали, потому что вельможи и именитые жрецы Чакаля, благодаря хорошей еде, были выше и крепче простолюдинов. Кроме того, как только в знатной семье рождался ребенок, ему туго пеленали голову, и со временем она приобретала вытянутую форму, лоб становился покатым.
Вскоре Читама и его свиту скрыла стена храмовой башни.
Правитель отправился в лес, охотиться на ягуара.
Над высокими строениями Чакаля светило солнце, и Бат подумал, что ему стоит поговорить с Мидатлем – главным жрецом – о том дурном предзнаменовании, о котором тот сообщил его матери.
* * *
На мощенных светлым камнем улицах города было пустынно – Чакаль заполнялся народом только в дни торжеств, все же остальное время в нем находились только знать и жрецы, ежедневно занятые отправлением сложных ритуалов.
Главный храм был во многом похож на большинство строений, посвященных богам: квадратный в основании, он состоял из трех частей – четыре лестницы с четырех сторон света поднимались ввысь, к широкой площадке, на которой располагалось здание храма, крышу которого украшал высокий, покрытый резьбой и рисунками гребень. Отличали Главный храм его размеры и роскошная отделка. Никто не мог подняться даже на несколько ступеней по храмовой лестнице под страхом смерти, кроме жрецов и правителя Чакаля.
Когда Бат приблизился к храму и, обходя широкий дворец одного из вельмож, свернул за угол, он едва не столкнулся с жрецом.
– Ты хотел говорить со мной, Бат Балам? – спросил Мидатль.
На плечи жреца был накинут короткий плащ из переливающихся голубым птичьих перьев, его запястья, колени и локти украшали бусы из отшлифованных камней, а голова казалась непомерно большой из-за высокого головного убора из перьев и ткани. На поясе набедренной повязки, длинные кисти которой почти касались земли, висел длинный изогнутый нож с острием из темного стекла, которые собирали в горах. Этим ножом жрец убивал тех, кого приносили в жертву всегда жаждущим крови богам. Бат не раз видел эту церемонию, заставлявшую всех, кто на ней присутствовал, цепенеть от страха не только перед богами, но и перед его истовыми служителями – жрецами.
Мидатль был стар и мудр. Всем в Чакале, да и за его пределами, в других городах и землях майя хорошо были известны коварство и ум жреца Главного храма, поэтому этот человек многим внушал ужас.
– Как ты узнал, что я иду к тебе? – удивленно спросил Бат.
– Боги открывают мне многое, – сказал Мидатль с таинственным видом.
Они стояли у подножия лестницы, ведущей к Главному храму под палящими лучами солнца. Бат хотел отойти в тень, падающую от стены соседнего храма, но жрец даже не пошевелился, и юноша понял, что ему придется стоять на самом солнцепеке, если он хочет побеседовать со Мидатлем.
– Расскажи мне о своем сне, – попросил Бат у жреца.
– Тебе приснился Соц?
– Не только он, – задумчиво покачал головой Мидатль.
– Я видел еще и Змея Всевидения – он показал мне будущее, и это наполнило мою душу страхом.
– Что же ты увидел? – Бат сделал несколько шагов к жрецу, но встретив взгляд темных, непроницаемых глаз, не решился подойти к нему вплотную.
– Я не могу сказать тебе то, что поведал мне Змей Всевидения – владыка, который связывает нас с богами и нашими предками. Но я должен предупредить тебя, что тебе уготована тяжелая судьба, и справиться с будущими испытаниями ты сможешь, если тебе удастся заслужить милость богов, – сказал Мидатль.
– Но как мне это сделать? – взволнованно спросил юноша.
– Ты должен прислушиваться к их воле и исполнять ее, – произнес жрец и, повернувшись, стал подниматься по лестнице, ведущей к храму.
Разговор был окончен. Задумавшись над словами Мидатля, Бат не заметил, как прошел по улицам до самых городских ворот. Чакаль был окружен забором из высоких, заостренных на верхушках кольев из прочных стволов деревьев. Сразу же за деревянными воротами начинался лес, в котором находились хижины земледельцев и рядовых воинов. Раньше на этом месте были поля, но когда земля перестала приносить урожаи, здесь поселились люди, начав обрабатывать участки леса, расположенные дальше от города. Лес быстро возвращал свою власть над окрестностями Чакаля – небольшие хижины уже можно было лишь с трудом разглядеть среди вечной зелени деревьев, кустов и лиан.
Бат сел на камень, лежащий у самой городской стены, и стал рассматривать высокий четырехгранный столб, стоящий перед входом в Чакаль. Столб был поставлен много лет назад по солнечному календарю и играл чрезвычайно важную роль в определении начала сева маиса. Сеять начинали на следующий день после того, как солнце на закате заходило прямо за вершину столба. Столб был весь покрыт вырезанными письменами и рисунками, сообщавшими о событиях минувших лет. Кроме того, на столбе были выбиты изображения крючконосого бога Чака – покровителя земледельцев.
От рассматривания священного столба Бата отвлекли приближающиеся крики. Прислушиваясь, юноша поднялся с камня и стал вглядываться вдаль, но буквально в нескольких шагах от него начиналась непроницаемая зеленая стена леса, разглядеть за которой что-либо было невозможно. Вдруг Бат явственно услышал чей-то громкий плач – как ему показалось, несколько мужчин оглашали окрестности горестными криками. Вскоре ветви деревьев заколыхались, и Бат увидел нескольких воинов, суетливо семенящих впереди тех, кто медленно шел с какой-то ношей. Один из воинов, увидев юношу, подбежал к нему.
– Бат Балам! – взволнованно воскликнул воин, потрясая копьем в знак своего отчаяния. – Великий Читам ранен! Он приказал принести его во дворец!
Мигом побледнев от ужаса, Бат ринулся вперед, сильно толкнув двух воинов, попавшихся ему навстречу. Он увидел своего отца, лежащего навзничь на носилках, наспех сделанных из веток. Несколько крепких охотников из его свиты несли носилки на вытянутых руках.
– Отец! – позвал Бат.
Но Читам лежал с закрытыми глазами. По откинутой в сторону руке правителя струилась кровь. Бат откинул плащ, которым кто-то из свиты укрыл Читама и вздрогнул – на груди отца зияла глубокая рваная рана.
– Это ягуар, – сказал один из воинов, несших носилки.
– Правитель решил сам заколоть зверя и приказал всем, кто был с ним, не приближаться. Ягуар прыгнул на правителя, тот начал с ним бороться и получил эту страшную рану.
– Где зверь? – грозно спросил Бат.
– Мы убили его, нарушив запрет правителя, – объяснил воин. – Его несут те, кто идет позади.