Думать, однако же, можешь что угодно, твоя голова - твои мысли, но волю князя исполняй с усердием. Особенно наказ лазутить Поле. И не только Бакаев, Бахмутский и Сенной шляхи, но даже Ногайский и степные малоезженные дороги через Усмань на Теткжов и Казань. Не близкий свет. Даже пары недель для таких разъездов маловато будет. А сменять велено на местах. Но что делать, если князем велено!
До дюжины разъездов лазутили в Поле, сменяя друг друга, но пока ничего тревожного они не приносили. Дворяне ждали, с каким словом пришлет князь к ним гонца, в душе опасаясь, как бы не поступило от него повеления послать к нему всю большую дружину. Обычно же как бывает: ты советуешь - тебе и исполнять. Велит царь идти князю в помощь средневолжским городам, дадут под начало полк-другой, но и про дружину прикажут не забывать.
Однако шли дни, а вестей от князя не было. Впрочем, они и не могли прийти, ибо пока что бился князь Иван Воротынский головой о стену непонимания. Ни царь, ни Дума его не поддержали, хотя вроде бы все он сделал по уму.
Не заехав даже в свой дом переодеться, поспешил князь в Кремль.
На Красной площади людишки ротозейничают, ратники, при оружии и в доспехах, стоят не шелохнувшись. Оберегают проделанный в людском разноцветье широкий проход от Фроловских ворот в сторону Неглинки.
"Послов, стало быть, принимает Василий Иванович, князь великий", - определил Воротынский и заколебался: стоит ли своим появлением нарушать пристойный порядок приема послов? Не вызовет ли у послов его появление в доспехах догадки какой? Не перегодить ли?
Оно, конечно, лучше бы перегодить, только сподручно ли ему, удельному князю, ближнему слуге цареву, думному боярину, торчать у входа во дворец с придворной челядью. Все, однако, сложилось ладно. Едва миновал он Архангельский собор, осенивши себя крестным знамением, как увидел послов, спускавшихся по Красному крыльцу в сопровождении дьяка Посольской избы.
"Ишь ты, из думных никого. Не вышло, значит, доброго ряда", - подумал князь.
Рынды, в белоснежных атласных ферязях с серебряными петлицами на груди и золотой цепью наперекрест, не преградили князю дорогу парадными топориками, но и не поклонились, не шелохнулись, когда он Цроходил. Князь миновал этих истуканов, замерших по обе стороны парадной двери, словно сделавшихся составной частью ее.
В Золотой палате тоже все привычно празднично. На лавках, похожие на нахохлившихся клуш, восседали думные бояре. В мехах дорогих, в бархате, шитом золотом и усыпанном жемчугами. Головы боярские украшали высокие горлатные шапки, а руки, унизанные перстнями, чинно покоились на коленях. За спинами боярскими возвышались рынды с поднятыми, словно в замахе, серебряными топориками, в своей белоснежной одежде похожие на ангелов, оберегающих трон, на котором восседал, еще более бояр расперившийся мехами и бархатом в золоте, жемчуге и самоцветах, царь Василий Иванович. Размашисто перекрестившись на образ, висевший на стене близ трона государя, поклонился князь Воротынский поясно государю, коснувшись рукой наборного, пола, и молвил:
- Челом бью, государь. Дело срочное привело меня к тебе в доспехах ратных.
- Садись. Место твое в Думе всегда свободно.
И в самом деле, между князьями Вельскими и Одоевскими оставалась пустота на лавке. Почетное место. От трона недалеко. По породе. По отчеству. Владимировичи они, оттого и место знатное.
Прошел к своему законному месту князь Воротынский, но не сел. Спросил, вновь поклонившись:
- Дозволь, государь, слово молвить. Несчетно коней сменил, спеша с вестью тревожной. Прямо с седла и - к тебе, великий князь.
- Вот и передохни малое время, пока мы по послам литовским приговор приговорим.
Умостился на лавке князь и только теперь почувствовал, что торжественность в палате насупленная. Обидели послы, выходит, великого князя и Думу, и пока, как понял Воротынский, еще не выплеснулась наружу та обида, не начался суд да ряд. Утихомиривали гнев бояре, чтобы сгоряча не наговорить лишнего, а чтобы мудро и чинно вести речи.
- Ну, что скажете, бояре? - обратился к Думе царь, тоже, видимо, уже начавший успокаиваться и, как обычно, принявший какое-то решение, но желающий выслушать и своих верных советников. - Слыхали, какие земли требуют они от меня? Вот и рассудите…
Бояре помалкивали. Зачем зачин делать. Пусть сам Василий Иванович определит, кому первому речь держать.
Тот так и сделал. Обратился к юному князю Дмитрию Вельскому:
- Твое слово, племянник мой любезный.
Встал князь. Сотворив низкий поклон, ответствовал:
- Сказ наш один: под Литву не пойдем. Негоже вотчинами Рюриковичей владеть иноземцам. Иль у дружинников наших мечи затупились?
- Одоевские? - произнес царь.
- Не отдавай нас литвинам поганым. Верой-правдой служили тебе, государь, как присягнули. Так же и далее служить станем.
- Воротынские?
- Челом бьем, государь. Твои мы присяжные!
- Ладно тогда. Так послам и ответим: на чужой каравай пусть рта не разевают. - Помолчал немного и кинул взор на Ивана Воротынского: - Сказывай теперь твою спешную весть.
- Дозволь сперва по Литве молвить? Отчину твою, землю исконно русскую, Литве не видать. Только повременить бы с ответом. Пусть дьяки Посольской избы исхитрятся, время растягивая, а ты, великий князь, еще раз им прием назначь. Да не вдруг. Пусть потомятся. Не убудет с них.
- Отчего такая робость? Иль у Литвы сил поболее нашего?
- Не робость, государь. Мы за тебя животы свои не пожалеем, а дружины наши - ловкие ратники, только послушай, государь, и, бояре думные, послушайте: весть я получил, будто МагметТирей вот-вот тронется в большой поход…
- Полки завтра выходят на Оку. Главным воеводой поставил я князя Дмитрия Вельского. С ним стоять будет и мой брат, любезный князь Андрей Иванович. Сил достанет остановить крымцев. Пойди и ты с ними, князь Иван.
- Повеление твое исполню. С дружиною своею пойду. Только не все я еще поведал. Магмет-Гирей повезет в Казань, большим войском задумку свою подпирая, брата своего Сагиб-Гирея, чтобы взять для него царский трон у Шигалея. Потом ополчить Казань и вместе воевать твои,
государь, земли.
- Посол мой в Тавриде боярин Федор Климентьев и митрополит Крымский и Астраханский таких вестей мне не шлют. А как тебе ведомо стало?
- Станицу, из сторожи высланную, крымцы пленили, а нойон Челимбек из бывших моих дружинников казакам бежать позволил и весть с ними послал. Его пять лет назад крымцы в бою заарканили. Я думал, сгинул смышленый ратник, а гляди ты - нойон. И меня не забыл.
- Челом бью, государь, - поднялся князь Шуйский. - Не с Литвой ли сговор у крымцев? Мы рать всю на Оку, опричь того в Мещеру, да во Владимир с Нижним, а Литва тут как тут. Твою, князь Иван, вотчину в первую голову воевать примутся. Смоленские земли им зело как возвернуть желательно.
- Что скажешь, князь Иван? - спросил царь. - Неправ ли князь Шуйский?