В сборник малой прозы Фрэнсиса Скотта Кея Фицджеральда "Нежные юноши" вошли сразу две книги рассказов, составленные самим Фицджеральдом после выхода романа "Великий Гэтсби" и до начала работы в Голливуде. Это Фицджеральд периода зрелости, уже утративший юношеские иллюзии, но обретший мастерство и отточенность стиля.
Кроме рассказов, отобранных самим Фицджеральдом и представляющих собрание лучших новелл, написанных им в тот период, в сборник вошли и тексты, не попавшие в авторские подборки. Таким образом, в книге полностью представлены и ностальгические циклы рассказов о Бэзиле и Жозефине, и "коммерческий" цикл рассказов о враче Билле Талливере.
Тексты публикуются в новых аутентичных переводах, адекватно отражающих блеск и изящество стиля "зрелого" Фрэнсиса Скотта Кея Фицджеральда.
Содержание:
Вместо предисловия - Краткая автобиография 1
Все эти юноши печальные… 1
Дополнения 43
Отбой на заре 51
Дополнения 130
Вместо послесловия 173
Комментарии 176
Примечания 200
Фрэнсис Скотт Кей Фицджеральд
Нежные юноши
Сборник
© Руднев А. Б., комментарии, перевод на русский язык, 2015
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний "РИПОЛ классик", 2015
Вместо предисловия
Краткая автобиография
Четыре вызывающих порции виски "Канадиан клаб" в "Саскуэханна", Хакенсак.
Шампанское "Грейт Вестерн" в "Трент-хаус", в Трентоне; обратно в Принстон ехал совершенно пьяный.
Игристое бургундское у Бастаноби. Неразбавленный виски в Уайт Салфур Спрингс, Монтана – я залез на стол и спел ковбоям "Выходи со мной!"; "Колючки" в сиэтлском "Тэйт", под песню про Эда Малдуна, "этого умника".
В гардеробной яхт-клуба "Уайт-Бэр" хлебнул кальвадоса.
Впервые – бургундское красное с монсеньором X в "Лафайетт". Смородиновая настойка и виски с Томом в старой столовой "Нассау".
Бурбон, который контрабандой проносили дневальные в комнаты офицеров в "Силбах", Луисвилль.
Коктейли "Сейзерак", которые привезли из Нового Орлеана в Монтгомери, чтобы отпраздновать одно важное событие.
Красное вино у Моллата. Коктейли с абсентом в герметично закупоренном номере отеля "Роялтон". Маисовая водка под луной на пустынном аэродроме в Алабаме.
Оставили шампанское в баре "Савоя" на праздник Четвертого июля, когда поняли, что нам никак не отвязаться от двух леди родом с Пикадилли. Желтый "шартрез" на Виа Бальбини в Риме.
Коктейли из ликера "крем-какао" у Калли в Сент-Поле. Моя первая и последняя попытка изготовить джин самостоятельно.
Океаны канадского эля на пару с Рингом Ларднером в Грейт-Нек, на Лонг-Айленде.
Коктейли с шампанским на "Минневаске", извинения пожилой леди, которая не могла из-за нас уснуть. "Грейвс" Крессмана на вилле "Мари" в Валескюр, с вытекающими отсюда спорами о британской политике с нанятой бонной. Белый портвейн в часы печали. Муссо, купленное в сумерках в саду у какого-то француза. Клубничный вермут из Шанбери с Селдсами в честь их медового месяца. Местный продукт, заказанный по мудрому совету дружелюбного священника из Орвието, когда мы спросили французского вина.
Сухое белое вино, которое "не выдерживает перевозки", изготовленное к югу от Сорренто – я так и не понял где именно. Сюжет сгущается: трубят рога, стучат копыта! Изумительное вино из Арбуа в "Королеве Гусиные Лапы". Коктейли с шампанским в душном баре парижского "Ритца". Плохие вина в "Николя". Кирш от дождя с Э. Хемингуэем в бургундском трактире.
Совершенно неинтересное "Сен-Эстев" в безлюдной дыре под названием Салье-де-Берн. Шерри на пляже в Гаруп. Коктейль Джеральда М. с гранатовым сиропом– единственный изъян в совершенстве самого совершенного дома на земле. Пиво и венские сосиски в компании Грейс, Чарли, Руфи и Бена на Антибе, еще до нашествия.
Восхитительное калифорнийское "почти бургундское" вино в одном из коттеджей лос-анджелесского "Эмбассадора". Пиво, которое я сварил в Делавере, с темным осадком, от которого никак не удавалось избавиться. Прецеденты невнятного, резкого и некачественного виски в Делавере.
"Пуйи" с буйабесом в "Прюнье" в часы уныния.
Ощущение такое, что перепробовано уже все на свете спиртное и испытано все, что оно только может человеку дать; и все же… " Гарсон, "Шабли-Мутон" 1902 года; а для начала принесите-ка небольшой графинчик розового вина. Пока все… Благодарю!"
Все эти юноши печальные…
Рингу и Эллис Ларднерам
Богатый парень
Начните описывать конкретного человека, и сами не заметите, как у вас получится "типичный образ"; попробуйте начать с "типичного образа", и у вас получится… да ничего у вас не получится! Потому что каждый в глубине души чудак, но сидит этот чудак внутри так тихо, что зачастую ни окружающие, ни даже ты сам о нем и не догадываются, видя лицо и слыша голос самого обыкновенного человека. Когда при мне кто-нибудь заявляет о себе как о "самом обыкновенном, честном и открытом парне", у меня тут же возникает абсолютная уверенность в том, что этот человек наделен вполне определенной и, может быть, даже ужасной, аномалией, которую необходимо скрывать, а все эти уверения в простоте, честности и открытости – лишь способ напомнить себе о своем пороке.
Нет на свете ничего типичного, ничего собирательного. Вот вам богатый парень, и этот рассказ именно о нем, а не о ему подобных. Всю свою жизнь я провел среди ему подобных, но моим другом был именно он. И начни я писать о ему подобных, как мне тут же придется приступить к развенчиванию всей той лжи, которую бедные напридумывали о богатых, а богатые напридумывали о самих себе – и нагромождения эти столь нелепы, что, едва взяв в руки книгу из жизни богачей, мы инстинктивно готовы покинуть реальность. И даже умные и увлеченные жизнью писатели натуралистической школы изображают страну богатых такой далекой от реальности, словно это какая-то волшебная страна.
Я расскажу вам об очень богатых людях. Они отличаются от нас с вами. Они раньше нас получают возможность обладать и наслаждаться, и от этого они меняются; они проявляют мягкость там, где мы проявляем жесткость, они ведут себя цинично там, где мы повели бы себя доверчиво, и все это довольно сложно понять, если только вы не родились богатым. Глубоко внутри они уверены, что они лучше нас, потому что нам приходится самостоятельно искать для себя в жизни и награды, и утешения. И даже когда они с головой погружаются в наш мир или опускаются ниже нас, они все равно считают себя лучше нас. Они – другие. Юного Энсона Хантера я смогу описать, лишь подойдя к нему так, словно он – чужеземец, и мне придется твердо держаться этой точки зрения. А если я хоть на мгновение приму его точку зрения, то все пропало – у меня получится обычный нелепый кинофильм.