- И еще, - продолжал Фабрицкий, - я вас прошу в интересах отдела никому не говорить о вашем, скажем, рацпредложении. Обещаете?
Нешатов опять кивнул. Что ему оставалось? Что он мог сделать один без людей, без материалов, без обеспечения? Прошли времена, когда Левенгук сам выделывал свои линзы...
- Что касается должности старшего научного, - говорил тем временем Фабрицкий, - то мне обещали ее выделить в ближайшее время.
- Не надо, - буркнул Нешатов. - Лучше скажите, чем мне пока заняться.
- О, без работы вы у нас не останетесь. Я слышал, что вы превосходно владеете английским...
- Не превосходно. Просто владею.
- Так вот, мы получаем из-за границы журнал "Technical Reviews". Я-то свободно читаю по-английски, но многие наши сотрудники - нет. Журналы здесь, у меня в шкафу. Те статьи, которые нужно перевести, отмечены птичкой. Берите и переводите в удобном для вас темпе. Трудодни вам будут начисляться независимо от выработки. - Фабрицкий засмеялся.
Нешатов взял три журнала и вышел.
- Ну, как? - спросил Ган. - Будем делать дисплей? Судя по выражению вашего лица - нет.
- Не будем. Дело отложено в долгий ящик из каких-то, как сказал Фабрицкий, тактических соображений.
- Александр Маркович исключительно тонкий тактик, - спокойно заметил Ган. - Настолько тонкий, что порой перестает быть стратегом... А это что у вас?
- Английские журналы. Александр Маркович просил перевести.
- Ну, что ж. Должность толмача при дворе султана не из самых последних.
15. Сон и явь
С Данаей я сошелся случайно, не любя. Так и не полюбил.
Она подозревает, что я тайно влюблен в Магду. Это не так. Но чем-то она меня беспокоит. Не притягивает, скорее отталкивает. Глаза у нее такие светлые, что даже страшно. Загар сошел, но привлекательнее она не стала.
Но вот сегодня ночью мне приснилась любовь, и, как ни странно, она была связана с Магдой. Волна любви. Прибой любви - через голову. Любовь, окрашивающая весь мир. Колеблющаяся, как качание лодки. Мы с Магдой катались в лодке, я греб, она у руля. Какой-то был торжественный, оркестровый вечер. Безумное солнце садилось, испуская острые лучи, ножами пронзавшие облака. От весел бежали смуглые вихорьки. Листья кувшинок плавали на воде, большие, как тарелки. А в воздухе плыла любовь. Сон был прекрасен - олицетворение любви как стихии, любви самой по себе, без участников. В присутствии такой любви было бы нелепо, святотатственно прикоснуться к Магде, обнять ее, поцеловать. Это была любовь как таковая, как явление природы. Дождь, град, буря, туман, закат, облака, любовь.
Днем я видел Магду в лаборатории, специально пришел проверить, сличить со сном. Ничего похожего! Эта была не та, в лодке. Сидела с паяльником, была неженственна, резка, с погасшими волосами (во сне они светились). Нет, эту, реальную, я не люблю.
Вчера опять приходила Марианна, хотела убрать комнату, уговаривала вернуться. Опять: "То было увлечение, прости меня". Я солгал, сказал, что люблю другую. Она плакала. В сущности, она еще красива, и, пожалуй, можно было бы вернуться, в полной уверенности, что скоро убегу опять. Это было бы подлостью и по отношению к ней, и по отношению к сыну. И в какой-то мере даже по отношению к Данае.
Фабрицкий - тот искренне любит всех баб, начиная с жены и кончая вахтершей, проверяющей пропуска. Бабник-универсал. Может быть, его хронически заполняет та неперсонифицированная любовь, которую я испытал раз в жизни, и то во сне? Может быть, я просто ему завидую?
Нет, не в этом дело. Он меня раздражает весь, с его пылкой любовью к жизни, к себе, к своей мужественности, распорядительности, расторопности. Он словно не живет, а гарцует на невидимом коне. Младший Фабрицкий, Гоша, тоже мне неприятен. Конь есть и под ним, но помельче и спотыкается.
В сущности, я никого не люблю, кроме, может быть, Ольги Филипповны.
Сегодня, после работы, разговор с Данаей на лестнице. Она хочет вечером прийти, но я говорю: нет, я занят.
- Чем ты занят? Сам собой?
- Отчасти.
- Любишь Магду? Я видела, как ты на нее смотрел.
- Магда? Ты все равно не поймешь. Это сон, и тот выдуманный.
Это я сказал Данае в лестничном пролете, опершись на перила. Я стоял пониже, она - повыше и легла на перила грудью. Глаза постепенно наполнялись слезами, как раковина, в которую плохо проходит вода.
- Ладно, так и быть, приходи сегодня.
Зачем я это сказал? Я рассердился и сбежал по лестнице, грохоча подметками. Сбежав, взглянул вверх. Голова Данаи все еще виднелась в пролете.
...Целый день не мог вытряхнуть из себя сон. Вечером - явь с Данаей.
- Я знаю, ты не любишь, чтобы я говорила, всегда просишь меня помолчать. Но я не могу молчать. Ты уж потерпи, пока я разговариваю. Даже можешь заснуть, я не обижусь.
Я тебя полюбила, как только увидела. Помнишь? В тот день давали воблу в "Дарах". У меня были две большие рыбины, я тебе предложила одну. И ты отказался. Человек, который отказывается от воблы? Интересно. И вот тогда я тебя разглядела и осталась под впечатлением. Больше всего меня поразили твои глаза - страдальческие. И брови. Одна выше другой. Я сразу поняла: человек необыкновенный. И несчастный. Этого человека надо спасать в срочном порядке. Так, по ходу дела, я тебя и полюбила. И Анне Кирилловне сказала, что люблю. Мы с ней дружим. Мировая бабка. Вся в прошлом, а понимает психологию среднего возраста. Вообще-то я старух не люблю.
Моя любовь к тебе созрела и раскрылась, как коробочка. Знаешь, как хлопок созревает? Коробочками. Я была в командировке в Туркмении, а там в институте никого: все на хлопке. Я за компанию тоже поехала. Сначала коробочка закрыта, потом легкий треск - и лопается, открывается. И из нее вата облачком.
- Молчи. Лучше дай на себя поглядеть. Ну что ж? Полновата, но стройна, ноги длинные. В Летнем саду тебе бы стоять. Именно такие узкоплечие, полноногие стоят там, прикрывая свои прелести ладонью. Стоят и молчат. Помолчи и ты.
- Люби меня, пожалуйста, люби. Я так устала от того, что ты меня не любишь. Ну, солги, что тебе стоит? Скажи: "Даная, я тебя люблю". Повторяй за мной, по слогам: "Даная, я тебя люблю". Даже можешь по буквам, как наш автомат. Не хочешь?
- Не могу.
- Я понимаю, почему ты не можешь. Тебя почти нет. Ты не способен даже продавить ямку в постели. Ты весь какой-то отдельный: костюм - отдельно, руки - отдельно, шея и уши - отдельно. А белье? Ты же его не занашиваешь. Неделю носишь рубашку, а воротничок как сейчас из стирки. Это страшно. Ты не человек, а обозначение. И все-таки я тебя люблю. Можно я поплачу? Совсем немного.
- Только негромко.
16. Философский перекур
С синтетическим голосом опять не ладилось. После очередной перестройки он стал заикаться.
- Разбирайтесь без меня, с Игорем Константиновичем, - сказала Дятлова. - В кои веки раз явился. Солнышко красное!
Ушла сердитая. Коринец тоже был не в духе.
- А ты с чего такой мрачный? - спросила Даная. - Похож на пустой пиджак. Рукава висят...
- Я похож на пустой пиджак потому, что мою диссертацию опять не приняли к защите.
- Как не приняли? Ведь все уже было договорено!
- А вот так. Остается гадать почему. Официально потому, что не соответствует профилю совета. Теперь с этими узкими специальностями никак не угадаешь, под какой номер подвести работу. А если она, как это часто бывает, на стыке многих специальностей? Вот и сиди между многих стульев, не зная, куда примостить зад. Куда ни обратишься - "не по профилю". Диссертация уже два года как готова - лежит и устаревает. Идеи просачиваются наружу, того и гляди кто-нибудь перехватит. Кукуй тогда, как Толбин.
- А что говорит Фабрицкий? - спросила Даная.
- Сочувствует. У него теперь другие заботы. Сынок Гоша на выданье. Анна Кирилловна с ним возится-возится, а толку чуть. Вот когда я был аспирантом, никто со мной не возился. Фабрицкий вообще мной не руководил. Скажет: "Хорошо, старайтесь", - и упорхнет по своим делам. Я сам нашел тему, сам спланировал работу, подыскал литературу...
- А чего бы вы хотели? - с необычной для него резкостью спросил Полынин.
- Чтобы руководитель просматривал диссертацию по мере ее написания. Помогал советом.
- Жалкое иждивенчество! Позорный обычай тянуть людей в науку за уши. Не всякий человек может быть пианистом, не всякий - творческим научным работником. А того, кто может быть творческим научным работником, незачем кормить из соски.
- У всех есть руководители, - сказала Даная.
- Мой научный руководитель, покойный профессор Брагин, впервые увидел мою диссертацию уже переплетенной. Он говорил: "Знаете, как нужно брать себе аспиранта? Откинь ему волосы со лба, погляди в глаза и подумай: видишь ли ты его защищающим докторскую? Если видишь - бери". Таким учеником руководить не надо, он сам будет расти, как трава.
- Почему же он числился вашим научным руководителем? - спросил Коринец.