С сим словом он вышел, а дьяк, подошед к нам, произнес насмешливо: "Ну, паны! скорее распоясывайтесь; и мне пора идти в гости!" Мы вынули свои мошны, отсчитали пенную сумму и вышли, проклиная внутренно окаянного Харитона, плута дьяка и глупца сотника.
Тут жена Ивана старшего сказала с улыбкою к своему мужу:
- И этот случай не научил тебя? И ты не закаешься впредь позываться?
- Молчи! - отвечал он сурово, - я знаю, что делаю! Уверен, что теперешняя поездка и Харитону немало стоит, а получил две копейки с деньгою; но хотя бы одну деньгу - и того довольно. Одна мысль: "Я одолел противника" - услаждает сердце. Постой, Харитон! ты раскаешься в своей победе, и раскаешься скоро!
Глава IX
Решительный разговор
Со следующего дня всякий в обоих семействах препровождал весь день в приличных ему занятиях, а на вечер соединялись все у которого-либо из Иванов; студенты рассказывали повести из древней и новой истории и пели псалмы; старики курили трубки, пили наливки и предавали проклятию Харитона и весь род его до седьмого колена. В уреченное время молодые люди под какими-нибудь предлогами отлучались, летели на известное место и, находя везде пустоту, приходили в уныние, с пасмурными лицами возвращались в общество и уже неохотно растворяли рты для пения.
В разные времена дня обходили они задний двор и сад пана Харитона, но, кроме обыкновенных слуг и служанок, нигде и никого не видали. Кажется, однако ж, говорят правду, что счастие содержит любовников в особенной милости. В одно послеобеденное время, когда мои влюбленные делали свои разведыванья около двора и сада Харитонова и не пропускали ни одной дирочки в плетневом заборе, они увидели - кто опишет восторг их и блаженство - они увидели - их красавицы сидели на зеленом дерне под развесистой яблонью.
Сердца их забились, кровь клокотала в жилах, они были в пламени. Подобно необузданным коням аравийским, они перелетели через забор, и прежде нежели изумленные сестры могли вскочить, они уже стояли перед ними, схватили их за руки, подняли и со всем стремлением страсти прижали к грудям своим.
- Что вы делаете? - спросила устрашенная Раиса, освобождаясь из объятий Никанора, - как осмелились вы очутиться здесь?
- Любовь, о Раиса, любовь и не через такие заборы перелазит! Скажите - время дорого - скажите, любите ли вы нас?
- Но что пользы в любви сей? - спросила со вздохом Раиса, - какой будет конец ее?
- Предоставьте богу, - воззвал Никанор, - располагать участию сердец наших; а сверх того, любить, даже без цели любить, есть уже неизъяснимое блаженство! Итак, откровенно, Раиса! любишь ли меня?
- Лидия! любишь ли меня?
Вместо ответа девушки зарыдали, опустились в объятия юношей, и губы их соединились. Несколько мгновений пробыли они в сем сладостном положении; но природа ни при каком случае прав своих не теряет. Чтобы облегчить грудь, дав ей новый воздух, они должны были расклеить губы. Никанор, держа Раису в объятиях, сказал:
- Свидания в сем саду немного менее опасны, как и свидания с султанскими любимицами в его гареме. Скоро ли мы будем видеться на баштане?
- Не знаю, - отвечала Раиса, - но пока отец наш дома, это невозможно; нам запрещено выходить, а для чего - мы и сами не знаем.
- А если он опять укатит в город?
- О, тогда весьма можно, даже в самый день его отъезда.
- Превосходно! - воскликнул Никанор, - будьте уверены, милые сестры, что вы очень скоро будете на баштане.
Тут юноши вновь заключили зардевшихся девушек в объятия, запечатлели несколько страстных поцелуев на коралловых губах их, как вихрь перелетели через забор и скрылись. Девушки, оживленные новыми, сладостными, дотоле неизвестными им чувствами, - ибо никто из мужчин, ни сам отец, не прикасался своими губами к губам их, никто не прижимался к волнующейся груди их, к биющемуся сердцу, - долго стояли в восхитительном удивлении; потом взглянули одна на другую, улыбнулись, и Лидия пала в объятия Раисы. Только и могли они произнести: "Ах, сестрица! ах, милая! что-то будет! Боже, что-то будет!"
В тот же вечер семейства обоих Иванов проводили время в доме старшего.
Тут Никанор сказал:
- Батюшка! не знаю, одобришь ли ты мой поступок, но он уже сделан. С приезда твоего из города в хуторе был ты один только раз. Дело идет к осени, и надобно посмотреть, что делается с работами. Предполагая, что ты на это согласишься, я послал уже Якова, чтоб он приготовил все к завтрашнему обеду.
- Браво, сын! - вскричал Иван старший, - вижу, что из тебя выйдет добрый хозяин. Друг Иван! ведь и твой хутор возле моего; поедем-ка вместе.
- Очень рад, - отвечал сей, - так ли, сын Коронат?
- Так, батюшка!
- Я еще кое-что вздумал, - сказал Никанор улыбаясь, - на хуторе всякой всячины довольно, чтобы накормить целую стаю голодных цыган; но я думаю, не худо будет, если мы возьмем по ружью и по зарядному поясу. Посмотрим, не попадется ли какая дичь дорогой!
- Славно! - сказали все и разошлись.
Лишь только показалось солнце на горбылевском небе, уже наши хозяева были на конях, с ружьями за плечами, а позади плелся слуга с большою торбою для уложения дичи. Они ехали медленно, приглядываясь, не выскочит ли где заяц, или не вспорхнет ли куропатка; но, кроме жаворонков, перепелов и другой мелочи, им ничего не попадалось, и они подъехали к хутору Харитонову с пустою торбою. Подле панского дома стояла большая голубятня, ибо хозяин был до сей птицы великий охотник; вся голубятня покрыта была птицами.
- Стой! - вскричал Никанор, и все остановились.
- Батюшка! - продолжал он, - припомни, сколько Харитон наделал вам обоим пакостей, притом же в последнюю бытность твою в городе!
- Ни слова, сын мой! - вскричал Иван старший, - понимаю мысли твои и хвалю, надеясь, что и ты охоч будешь позываться. Друзья мои! Станьте рядом, и при счете моем: три, дадим залп по голубям.
Все построились, взвели курки, приложились, и как скоро роковые "раз, два, три!" произнесены были, раздался гром, и бедные твари посыпались на землю. Слуга соскочил с лошади и начал наполнять ими торбу. После сего подвига витязи преспокойно поехали к хутору Ивана старшего, который садами граничил - как сказано в начале сей повести - с хутором пана Харитона.
Глава X
Обоюдности
Приказав Якову готовить обед, наши шляхтичи хотели начать осмотр своих поместьев, как увидели на хуторе пана Харитона пожар. Тотчас послали осведомиться, что горит, и вскоре получили уведомление: голубятня. Паны Иваны, взглянув один на другого, улыбнулись, сказав, старший: "Вот тебе мой рубль, бездельник!"; младший: "Вот тебе мои тридцать две копейки с деньгою, разбойник!"
Отчего же произошел пожар? Это выдумка Никанорова. Для прибою заряда вместо войлока он употребил сухую паклю; Коронат ему последовал. Отцы ничего не знали о сем умысле.
Препроводив более четырех часов в осмотре своих имуществ, оба Ивана довольны были устройством и порядком, похвалили своих наместников и пошли на хутор Ивана старшего, дабы отобедать. Вошед в светелку панского дома и увидев стол, уставленный блюдами и кувшинами, все похвалили Никанора за распорядок и сели насыщаться.
Оконча свою работу и помолясь богу, все уселись на коней и поехали шагом. Доехав до голубятни и видя, что она сгорела до основания и что полуизжаренные голуби и голубята валялись по земле, паны Иваны усмехнулись и покойно продолжали путь свой. Когда были они на половине дороги, увидели, что кто-то прямо на них скачет; и когда сей всадник приближился, то Иван старший узнал в нем своего пасешника. Все остановились в недоумении.
- Что доброго? - воззвал Иван старший.
- Ох! - отвечал тот плачевным голосом, - у тебя нет более пасеки.
Иван старший побледнел, и все остолбенели.
- Как так?
- Уже была обеденная пора, - говорил пасешник, - как пан Харитон приехал на твою пасеку в кибитке, за коею следовал возок. Лишь только я по приказанию его приближился, он схватил меня за чуб и согнул в дугу; тут двое слуг его, один правящий лошадьми в кибитке, а другой в возке, связали мне руки и ноги и уложили на земле. Тогда начали выбирать из возка сухие кожи, шерсть, облитую смолою, гнилушки, напоенные дегтем и прочими снадобьями, гибельными для пчел; все это разметано по пасеке и зажжено. О боже мой! Я плакал и, верно, выдрал бы себе чуб, если бы, по счастью, руки не были связаны, видя, как гибнут бедные любезные мои пчелки. Растопившийся мед умертвил и тех, кои были в ульях, так что теперь едва ли хоть одна пчелка в целости осталась. О злодеи!
По совершении сего беззакония пан Харитон подошел ко мне со слугами, приказал развязать и после ласково говорил: "Поди, голубчик, на мой хутор, где найдешь ты обоих панов Иванов с их сыновьями, такими же бездельниками, каковы отцы их, и уведомь, что видел. Скажи старшему, что каждый мой голубь стоил по крайней мере одного улья пчел. Здесь ульев не более пятидесяти, а голубей было более двухсот, итак, за остальных вымещу я над пасекой Ивана младшего. Но теперь мне некогда: я спешу в город позываться!"
Все, а особливо Иван старший, слушали пасешника с ужасом.
- О злодей, о изверг, о душегубец! - вскричали в один голос оба Ивана. - Посмотрим, что-то ты скажешь в канцелярии? Ведь голубятня - не пасека! Сейчас домой?
Все пустились; нещадно били бедных кляч пятками по ребрам и скоро очутились в Горбылях, а там и в доме Ивана старшего. Не входя в комнаты, он закричал слуге, исправлявшему должность кучера:
- Сию минуту кибитку в две лошади!
Когда он вошел в дом, то жена и все домашние испугались.