- Я тебе прочитаю курс экономики! - воскликнул Аристарх. - Чтоб ты не бегала и не смешила прокурора. И прокурор твой, и все, кто всерьез занимается экономикой, прекрасно знают, что - воруют. Больше того, какой-то процент, кажется пятнадцать процентов, государственного бюджета отводится специально - под во-ров-ство. Не удивляйся и не делай детские глаза. Всякое развитое общество живет инициативой… энергичных людей. Но так как у нас - равенство, то мне официально не могут платить зарплату в три раза больше, чем, например, этому вчерашнему жлобу, который грузит бочки. Но чем же тогда возместить за мою энергию? За мою инициативу? Чем? Ведь все же знают, что у меня в магазине всегда все есть - я умею работать! Какое же мне за это вознаграждение? Никакого. Все знают, что я - украду. То есть те деньги, которые я, грубо говоря, украл, - это и есть мои премиальные. Поняла? Это - мое, это мне дают по негласному экономическому закону…
- А сколько тебе дадут по гласному закону?
- Дура!.. - сорвался на крик Аристарх. - Ты думаешь, меня посадят? Ни-ког-да! Посадят - это, значит, я там буду канавы рыть? Но у меня же - голова, и твой прокурор это знает. Прокурор знает, что общество должно жить полнокровной жизнью, моя голова здесь нужна, я здесь нужен, а не канавы рыть. Вот они - покрышки лежат, - показал Аристарх в коридор. - Пять штук. Лежат? Лежат - ты можешь подойти и пощупать их: они есть, - Аристарх остановил свой вузовский ход и торжественно поднял руку. - Но их нету! Их нигде нету, их не сделали на заводе. Их не су-ще-ствует. А они - лежат, пять штук, друг на друге. Это и называется: экономический феномен. Попробуй… без специальной подготовки, без головы!.. Попробуй это сделать. Да как только прокурор обнаружит, например, эти покрышки, которых никто никогда не делал, он сразу поймет, с кем он имеет дело. И ты останешься с носом. Ну, разумеется, тебя поблагодарят, наговорят слов… А мне, я так думаю, предложат какое-нибудь повышение, пошлют куда-нибудь. Ведь не хватает же умных людей-то, не хватает. Где их набраться-то? Ну, окончил он свой вузишко, ну - с дипломом… А что дальше? А дальше ничего: еле-еле будет на восемьдесят процентов тянуть. А то я не знаю таких! Так что ты… поторопилась с этим своим заявлением, Верунчик. - Аристарх подсел к жене. - У нас вчера была самодеятельность… Согласен, самодеятельность, но это от избытка… я не знаю - чувств, что ли, ну расшалились… Может же художник… артист какой-нибудь там… в бассейне в бане кильку ловить и закусывать, ну а почему мы журавлей не можем изобразить? Нет, там, видите ли, понятно, а тут… Да, самодеятельность, но у тебя с этим заявлением - это, прости меня, безграмотность, это на уровне дворничихи. Мне даже стыдно, что ты моя жена.
Вот этого Аристарху не следовало говорить. Он уж и понял это, но поздно.
- Прекрасно, - сказала Вера Сергеевна, - иди к своей Сонечке, она твою голову ценит, а мне дай сюда ключ. Дай ключ! Я сделаю свое дело… Твою голову оценит прокурор. И не пудри мне мозги своими… своей экономикой: будешь канавы рыть как миленький. Шалунишка… Энергичный? Там энергичные тоже требуются. Канавы тоже надо энергично рыть.
Аристарх свирепо уставился на супругу.
- Лахудра, - сказал он весьма грязно, не по-вузовски. - Раздевайся! Этого костюма тоже не шили на фабрике - чего ты его напялила? И шубу не смей трогать: этих баранов, - показал он на каракулевую шубу, - никогда не было на свете. Чумичка в каракуле!.. Не пойдет. Я ей мозги пудрю!.. Да я тебе элементарно хотел объяснить, что определенная прослойка людей и должна жить… с выдумкой, более развязно, я бы сказал, не испытывать ни в чем затруднений. Нет, эта чумичка предлагает мне рыть канавы! Сэн-кью! - Аристарх забрал шубу, костюм жены и ушел в свою комнату.
Два часа спустя
Все вчерашние "пассажиры" собрались у Аристарха. Нет только Простого человека - его не позвали.
Аристарх ходил в волнении по комнате, несколько театрально заламывал руки и повторял:
- Как, как эту дуру образумить? Как?
- Как ты с ней говорил-то? - спросил озабоченно Брюхатый.
- Всяко!.. Даже развивал мысль, что нация… должна иметь своих представителей… людей с повышенной энергией, надо же возбуждать фантазию всех органов государства, иначе будет застой…
- Аристофан, мать твою!.. - заругался Брюхатый. - Мысли он развивал! Оскорблял, нет?
- А что, молиться на нее, на дуру?
- На карачках!.. Вот так вот ползать будешь! - воскликнул Брюхатый. И с досады даже показал, как ползают. - Вот так будешь, а не мысли развивать. Мысли он развивал! Пока ты их будешь развивать, мы уже будем… - Брюхатый сложил пальцы решеткой. - Я тебя вижу, ты меня - нет. Пойду сам…
Брюхатый одернул пиджак, сделал губы трубочкой, подумал… И пошел.
Постучал интеллигентно казанком в дверь комнаты Веры Сергеевны и сладким голосом сказал:
- Вера Сергеевна!.. Можно ваше одиночество нарушить?
- Ну? - откликнулась Вера Сергеевна; она по-прежнему лежала на диване, но не в костюме, а в платье.
- Здравствуйте, Вера Сергеевна! - приветствовал ее, появляясь в дверях, Брюхатый. Он улыбался.
- Здравствуйте, - с неким вызовом сказала Вера Сергеевна.
- Позвольте присесть?
- Что, опять куда-нибудь едете? Пересадка?
Брюхатый снисходительно посмеялся и махнул жирной рукой.
- Ну, уж… вы прямо в обиду! Хотел как раз попросить извинения за вчерашнее. Сильно шумели?
- Шумели-то, это бы еще ничего…
- А что такое? - встревожился Брюхатый. - Выражался кто-нибудь?
- И это бы ничего… Это я слышала.
- Ну, а что же мы такое вчера сделали?
- Да вы не только вчера, вы давно этим занимаетесь.
- Чем?
- Воруете. Спекулируете.
Брюхатый долго, скорбно, но в то же время как-то мудро молчал, глядя в пол. Потом поднял голову.
- Эх, Вера Сергеевна, Вера Сергеевна… Посадить хотите?
- Хочу посадить.
- А я уж сидел! - почему-то весело сказал Брюхатый. - Сидел. Четыре года и восемь месяцев.
- Ну, еще разок посидите.
- А хотите, расскажу, как это было?.. Нет, я не про подробности дела, а про… судьбу, так сказать, человеческую. Случай-то у нас, если можно так выразиться, аналогичный: жена посадила. Не то что прямо пошла и заявила, а… когда надо было… как бы это вам… В общем, когда надо было сказать "нет", она сказала "да". - Брюхатый обрел отеческий, снисходительный, ласковый даже тон в голосе. Смотрел на Веру Сергеевну, как на дочь. - А прожили мы с ней - ни много, ни мало - четырнадцать годков. И когда я уходил, я ей внима-ательно посмотрел в глаза, внимательно, внимательно. И говорю: "Прощай, Клава. Не скучай, - говорю, - тут без меня… Даст бог, увидимся когда-нибудь, ну а если уж не приведет бог, то, - говорю, - не поминай лихом. У меня, - говорю, - зла на тебя нету, прости и ты меня, если был когда виноватый перед тобой, невнимательный там, сгрубил когда. Я, - говорю, - старался всегда сделать для тебя что-нибудь полезное, ну, может, не всегда умел". Так я ей сказал. Она, значит, в слезы… А у меня вот тут вот закаменело - смотрю на нее… Ну, в общем, отсидел я свои годки - не досидел даже, вел себя примерно - вышел. Вышел - и к своей Клаве. "Здравствуй, - говорю, - Клава! Вот - дал бог, свиделись". И так это улыбаюсь - изображаю радость. Она, значит, тоже обрадовалась, опять в слезы… И - было на шею мне. Я говорю: "Стоп, Клавдия Михайловна: семафор закрыт. Проезда нету. Извините, - говорю, - Клавдия Михайловна, дальше нам не по пути: разъезд". Она - туда-сюда - мол, я иначе не могла… Все! - Брюхатый это "все" сказал очень жестко. И прямо посмотрел на Веру Сергеевну. - Все, милая!
- К чему это вы? - спросила Вера Сергеевна.
- А просто!.. Случай-то - аналогичный. Но это не конец! Конец тут тоже немаловажную роль играет. Я ей все отдаю: Все отдал! Квартиру, тряпки - все! А за четырнадцать-то лет мы же нажили кое-чего - все отдал! Бери! У тебя будет квартира, туфли, платья… А у меня - голова. Он вот тут перед вами хвастался, что у него - голова, - показал Брюхатый на комнату Аристарха, - а не надо этим хвастаться, не надо. Есть она - есть, нет ее - ничего не сделаешь. Это ведь тоже, как деньги: или они есть, или их нету. Верно? Все бери! А со мной все мое богатство - тут! - Брюхатый ударил себя кулаком в лоб. - Хвастать не буду но… прожить сумею. И что мы имеем на сегодняшний день? Она: выскочила замуж, разошлась; тот у ней половину площади оттяпал - он для того и расписывался… Тряпочки-шляпочнки потихоньку в комиссионку ушли - ша! Как у нас там говорили: кругом шешнадцать. Я: имею трехкомнатную квартиру, - Брюхатый стал загибать пальцы, - дачу, "Волгу", гараж… У меня жена, Валентина, на семнадцать лет моложе меня. Но я опять же не хвастаюсь, но таковы, как говорится, факты. От них никуда не денешься.
- Вы пугаете, что ли, меня?
- Да господь с вами! Пугаю… Просто рассказываю про… некоторые эпизоды своей жизни. Теперь спросите меня: что я потерял за эти четыре года и восемь месяцев? Что? А ничего. Даже не похудел. А особенно, когда вышел, прямо в дверь не стал пролезать. Счас веду переговоры насчет института питания - надо маленько сбросить, а то даже неудобно. А что потеряла моя Клавдия Михайловна? Все. Год назад встретил - с авоськой из магазина кондехает. А я на "Волге" еду. Думаю, подвезти, что ли? Даже остановился: Подвезу, думаю. Скажу: "Клавдия Михайловна, позвольте, я вас до дома подвезу, я только не знаю, где вы теперь живете". Хотел так сострить, но душа не повернулась. Сто метров не подвезу. Она, видите ли, "иначе не могла", а я тоже не могу: шлепай дальше со своей авоськой.
- Слушайте, не надо, - попросила Вера Сергеевна. - Не надо: я же знаю, к чему вы это все. Не надо, умоляю.
Брюхатый встал.