"Симфония (2-я, драматическая)" вышла из печати, когда ее автору исполнился двадцать один год. Ей предшествовало несколько лет самых разнообразных попыток воплощения своих переживаний в литературную форму, которые юный Борис Бугаев предпринимал, еще будучи гимназистом. На этих попытках сказывались самые разнообразные воздействия: памятники восточной религиозно-философской мысли ("Отрывки из Упанишад", сочинения Лао-цзы и др.) и книга Е. П. Блаватской "Из пещер и дебрей Индостана", пробудившая интерес к теософии, поэзия Фета и философия Шопенгауэра, ставшая для будущего писателя на первых порах своего рода учебником жизни и окрасившая его мироощущение в созерцательные, пессимистические, "буддистские" тона. Сказывалось на ранних творческих опытах и юношеское увлечение романтической поэзией и произведениями набиравшего силу символизма, новейшими явлениями западноевропейского искусства (живописью и эстетикой прерафаэлитов, драматургией Ибсена и Метерлинка и т. д.), с которыми познакомили начинающего автора М. С. Соловьев (брат поэта и философа) и его жена О. М. Соловьева, родители его ближайшего друга отроческих лет Сергея Соловьева, оказавшие на духовное формирование Белого исключительно сильное воздействие.
Диапазон его исканий во второй половине 1890-х годов весьма широк: Белый пробует писать стихи, драмы, сказки-легенды. С упорным постоянством он стремится выразить себя в форме лирической прозы. Работа над лирическими фрагментами (иногда Белый называл их стихотворениями в прозе) продолжалась на протяжении нескольких лет. Позднее Белый в письме к Иванову-Разумнику с иронией вспоминал об этих опытах, характеризуя их как "помесь Тургенева, Эдгара По со всем наилевейшим, наинепонятнейшим": "В 98 году у меня было много подобных отрывков, один сног<с>шибательнее другого; среди них помню "В садах Магараджи", ужасно нравившийся Сереже Соловьеву; и помню через каждый абзац рефрены: "Всадах - блестит… В садах - сверкает…" Или: "В садах Магараджи кто-то курит: курит до опьянения". Был отрывок "Черный поп"! Был отрывок "Мать"! Была поэма на тему "Мать-вампир". Лирика этих отрывков - невероятна; жаль, что исчезли, а то можно было бы похохотать. Так, рефрены одного отрывка: 1) "Сидишь ты - зеленая, раззеленая…", 2) "У меня и так истерия: мне больше ничего не нужно"".
Оценки, которые дает Белый в зрелые годы этим еще вполне детским произведениям, в значительной мере справедливы: многие из ранних прозаических отрывков сохранились в его рабочей тетради, включающей "Лирические отрывки (в прозе)", - в том числе и идентифицируемые с упоминаемыми в письме к Иванову-Разумнику - и в большей своей части не выдерживают критики со строго эстетической точки зрения. Их образный строй, как правило, вторичен и маловыразителен, они сплошь и рядом грешат наивными стараниями закамуфлировать недостаток мастерства "странностью" тематики и "загадочностью" изображения; постоянно - злоупотребление "наинепонятнейшим", за которым для самого автора чаще всего скрывалась неясность, неоформленность его творческого задания. В то же время, при всей беспомощности письма, направление исканий и духовный пафос, которым исполнены лирические отрывки, приоткрывали черты будущего писательского облика Андрея Белого.
Сам Белый не принимал всерьез эти произведения только в позднейшие годы, но в первую свою книгу стихов "Золото в лазури" (1904) ввел особым разделом "Лирические отрывки в прозе"; в него вошли шесть фрагментов, представлявших собой переработку текстов из рабочей тетради, и более поздний рассказ "Аргонавты" (1904), примыкающий по своей тематике к стихотворениям первого раздела "Золота в лазури". Правда, для опубликования Белый отобрал в основном наиболее поздние по времени написания отрывки (1900), ранние же были напечатаны в кардинально измененном виде. О характере правки Белый писал в цитированном выше письме к Иванову-Разумнику: "…отрывки "Волосатик", "Ревун" <…> впоследствии причесанные и, так сказать, темперированные, поданные не в революционной косматости "98" года, <а> в кадетской эстетически-культурной оправе, в стилистике (сквозь призму 1903 года)".
Примечательно, что в "Золото в лазури" Белый предпочел включить "сюжетные" отрывки преимущественно условного или фантастического содержания; вероятно, они казались ему более выигрышными в чтении и более поддающимися художественной отделке, чем сугубо "лирические" фрагменты, которые в его творческом багаже были представлены в большом выборе. Отрывок "Ссора" изображает доисторическое прошлое - столкновение первобытного человека с человекообразной обезьяной - и изобилует экзотическими образами; в сходной стилистике выдержан "Этюд", описывающий дикую, полузвериную жизнь старика Адама и его сына Каина. Тяготением к яркой, условно-метафорической образности и к живописанию неких сущностных явлений мира отмечены и отрывки "Волосатик" и "Ревун". Туманный и прихотливый аллегоризм этих произведений еще не претворяется в подлинную символику, но от него уже виден прямой путь к образной структуре "симфоний".
Отрывки, не подготовленные Белым к печати, были в большей своей части ближе к непосредственной фиксации его эмоциональных состояний и конкретного созерцательного опыта; лирическая стихия, овладевавшая Белым, предстает в них в своем первичном, как бы неуправляемом виде. Среди них встречаются бессюжетные меланхолические медитации, мимолетные импрессионистические зарисовки, например: "Помнишь вечер… камин… на дворе ураган… тени хмурые плачут, но сказки толпой окружают меня: это - сказки твои… Это светлые грезы слетелись толпой… О, мой друг, - это все…" В подобных непритязательных миниатюрах, представляющих собой, по сути, не более чем спонтанную, дневниковую фиксацию настроений и впечатлений, - исходная форма всех прозаических жанров Андрея Белого: из лирических фрагментов разовьются и "симфонии", и повествовательные художественные опыты 1900-х годов (рассказы и прозаические этюды), и статьи отвлеченно-символического характера. Но и сами отрывки имели свой первоисточник в импровизационной творческой стихии "символических восприятий" Белого: "…я учился в природе видеть "Платоновы идеи"; я созерцал дома и простые предметы быта, учась "увидеть" их вне воли, незаинтересованно"; "…стиль строки - от стиля восприятий; стиль же последних - из опытных упражнений, адекватных лабораторным; первая книга "Бореньки", ставящая грань между ним и "Белым", написана: своей формою, своим стилем.
Откуда он вынут?
Из опытных упражнений: с собой, а не со строкой; о форме не думал, а вышла "своя"".
"Незаинтересованное", отвлеченно-созерцательное и в то же время внутренне активное отношение к действительности, сознательно культивировавшееся Андреем Белым в пору ранней юности, явилось основой для того философско-эстетического мироощущения, которое несколькими годами спустя будет определено им как "жизнетворчество"; оно же станет главной направляющей силой и в его художественных исканиях. Уже в ряде прозаических отрывков материалом творчества оказываются не сфантазированные экзотические картины, а собственные наблюдения и размышления во время прогулки по московским окраинам, при наблюдении заката и т. п. Эти опыты художественного творчества можно рассматривать как интимный дневник, как попытку разобраться в своих смутных, неоднозначных ощущениях и переживаниях, в потаенной сущности явлений действительности. Показательно, что основные книги "старших" русских символистов Белый откроет для себя только на рубеже веков; "символизм" его ранних, "долитературных" произведений - скорее интуитивный, чем заимствованный и подражательный (заимствования в них - из иных литературных образцов). Символизм Белого вырастал в гораздо большей степени из внутреннего уединенного опыта, чем благодаря активному усвоению начавшего заявлять о себе в России "нового" искусства (к "декадентству" у юноши Белого поначалу было весьма настороженное отношение), и в его формировании музыка играла на первых порах более значимую роль, чем словесное творчество. ("Мне музыкальный звукоряд // Отображает мирозданье", - напишет впоследствии Белый в поэме "Первое свидание", вспоминая пору своего духовного становления). Впечатления от музыкальных произведений - только что открытых Грига и Вагнера и излюбленных с детства Бетховена, Шопена - и собственные импровизации на рояле были во многом исходным импульсом для упражнений с художественным словом, призванным воплотить в иной субстанции музыкальные ритмы и передать близкие эмоциональные ассоциации. "Первые произведения возникли как попытки иллюстрировать юношеские музыкальные композиции, - утверждал Белый в статье "О себе как писателе" (1933). - Я мечтал о программной музыке; сюжеты первых четырех книг, мною вынутых из музыкальных лейтмотивов, названы мной не повестями или романами, а Симфониями. <…> Отсюда их интонационный, музыкальный смысл, отсюда и особенности их формы, и экспозиция сюжета, и язык".