Космизм - действительно определяющая черта "предсимфонии"; остававшаяся в рукописи до недавнего времени, она могла бы послужить Н. А. Бердяеву одним из дополнительных подтверждений его мысли о том, что "мироощущение поэтов-символистов стояло под знаком космоса, а не Логоса". Место действия в ней - вселенная, время - века, сменяющие друг друга, образы - чистые символы, взгляд автора направлен из надзвездных сфер. Цель Белого - постигнуть мир с точки зрения вечности, показать бытие управляющих им метафизических универсалий. Весь калейдоскоп образов, картин, настроений, свободно сопрягаемых, перетекающих друг в друга с полной свободой от общепринятой житейской прагматики, предстает целостным миром благодаря чувству вечности, которое гармонизирует запечатленный хаос. Передать содержание "предсимфонии" на языке рациональных представлений крайне трудно: можно говорить только об определенных темах (райского блаженства, искушения, наваждения, греха, искупления, томления по запредельному и т. д.), развивающихся, соединяющихся и чередующихся скорее по музыкальным, чем по литературным логико-семантическим законам. С такой же импровизационной свободой, иногда недосказанным намеком возникают в "предсимфонии" ветхозаветные и апокалипсические мотивы, ницшеанские идеи "вечного возвращения" и "сверхчеловека", переплетающиеся с "симфонически" поданной темой мистерии об антихристе, воскрешаются традиции и образная структура романтической поэзии. "Музыкальная" стихия подчиняет себе рудиментарно обозначенные жанровые образования, которые можно обнаружить в "предсимфонии", - поэму, притчу, фантасмагорию, сказку, проповедь, окрашивает их единой тональностью. Замечания об "организующемся хаосе", "материи одухотворяемой", "материи дематериализующейся" и "внутреннем единстве всего, связи, цельности", которые П. А. Флоренский высказывал, анализируя "Северную симфонию", с не меньшим, вероятно, правом могут быть отнесены и к "предсимфонии" Белого, где эти идеи вырисовываются, вне "сказочной" сюжетной оболочки, как опыт непосредственного наблюдения за ходом "мировой мистерии".
В "предсимфонии" гораздо явственнее, чем в последующих "симфониях" 1900–1902 годов, сказывается музыкальная первооснова. Только в ней каждый отрывок ("параграф") имеет обозначение музыкального темпа, диктующее характер "музыкального" воспроизведения данного словесного потока. Впервые применен здесь Белым и самый принцип членения текста на отрывки и внутри них - на нумерованные "стихи" (своего рода музыкальные такты), которому Белый следует также в первой ("Северной"), второй ("Драматической" или, как он ее иногда называл, "Московской") и первоначальной редакции четвертой "симфонии" (цифровые обозначения "стихов", конечно, призваны были также придать тексту особый сакральный оттенок, вызывая ассоциации с внешним обликом библейских книг). "Предсимфония" построена по законам не столько литературной, сколько музыкальной композиции, в конечном счете это - своеобразная попытка словесно запротоколировать музыкальную импровизацию.
"Симфонизм" в этом произведении - пределен, в последующих "симфониях", от одной к другой, усиливается роль "литературного" начала, но и они имеют под собой музыкальную первооснову - по словам Белого (в письме к Иванову-Разумнику 1927 года), "импровизации на рояле (с 1898 года до 1902 года), выливающиеся в темы; и к музыкальным темам писались образы; "Северн<ая> Симфония" и "Московская" имели свои музыкальные темы (я их разбирал на рояле); "Возврат" был уже отрывом от рояля. Он мое первое "литературное" и только произведение".
Возрастающий приоритет "литературности" - не только в том, что в "Северной симфонии" (1900) будет достигнута большая ясность и отчетливость образов и можно будет без труда проследить в каждой из ее частей свою сюжетную канву, и не только в том, что в "Симфонии (2-й, драматической)" (1901) фоном изображения станет не условный сказочный мир, а "музыкально" преломленная московская повседневность. Усиление "литературного" начала связано у Белого со все более настойчивой разработкой темы двоемирия. Если "высокому", духовному плану бытия Белый находил аналогии и возможность воплощения главным образом в стихии музыки, то косная действительность в ее абсурдном несоответствии с "истинными" началами требовала для своего выражения иных, преимущественно "литературных" средств. "Литературное" закономерно отступало на второй план в "предсимфонии" с запечатленным в ней миром высших сущностей и вселенских катаклизмов, далеком от непосредственно наблюдаемой реальности. Характерно в ней и полное отсутствие иронии, которая окажется важнейшим средством интерпретации действительности в зрелых "симфониях" Белого. Родственная романтической, ирония у Белого - и способ зрения, при котором раскрывается двойственность бытия, и способ преодоления этой двойственности, возможность подняться над миром явлений. Она проступает, но еще довольно случайно, неосознанно, в "Северной симфонии", которую сам Белый считал ученическим произведением, и становится основным художественным приемом во второй "симфонии".
Собственно "литературная" субстанция в "симфониях", впрочем, также многоразличными путями сочеталась с музыкальной стихией. О развитии музыкальных тем и лейтмотивов напоминали регулярно повторяющиеся фразы и образы-рефрены, организующие разрозненные эпизоды и сценки в единое "симфоническое" целое. Из литературных воздействий сильнее и определеннее всего сказывается в "симфониях" влияние ритмической прозы Ницше и главным образом его философской поэмы "Так говорил Заратустра" - в ритмической организации текста, в системе его сегментации, в выстраивании образных рядов и лейтмотивов (много позже Белый несколько уничижительно окрестит свои "симфонии" "детским еще перепевом прозы Ницше"), - однако характерно, что сам Ницше соотносил свое знаменитое произведение с музыкальными творениями и даже не раз называл "Заратустру" "симфонией". Атмосфера "музыкальности" поддерживалась и изобиловавшими в текстах "симфоний" недосказанностями, словами и синтаксическими конструкциями, призванными создать впечатление значимой неопределенности, сакральности описываемых явлений (в "Северной симфонии": "Где-то пропели молитву", "И откуда-то издали приближался ропот" и т. п.). Намеренно лаконичные, отрывистые, как бы усеченные свыше допустимого минимума фразы, являющиеся стилевой доминантой ранних "симфоний" Белого, также усиливали эффект скрытой суггестивности текста, уводили фантазию в область невоплощенных "музыкальных" ассоциаций. Наконец, особенно значимую роль (прежде всего в самых ранних "симфонических" опытах) играют "эквиваленты текста" - многоточия, указывающие на словесную невыразимость, неадекватность слова переживанию. Слово подбирается автором с тем, чтобы послужить намеком, эмоциональным сигналом; слова в "симфониях" аналогичны нотным знакам, которые сведущему дают представление о музыкальной фразе, но сами по себе еще ее не вызывают. Подобием музыкального инструмента при этом должна выступать читательская интуиция, способная осуществить коммуникативную связь между "видимым" и "невидимым", скрытым текстом, восстановить его целостность, претворить отрывочные словесные намеки, описания и указания в "симфонически" организованное художественное единство.