Кузнецова (Маркова) Агния Александровна - Жизнь зовет. Честное комсомольское стр 2.

"А ничего не забыл? - спросил отец, поглядывая на стоящий в углу зеленый рюкзак. - И на меня захватил? Я ведь тоже пойду на рыбалку".

Павлик побежал в кухню, достал из буфета белый хлеб, коробку любимых отцом сардин, кусок колбасы. Вместе с отцом все это они уложили в рюкзак.

"А теперь спать! - скомандовал отец. - Если я первый проснусь - тебя бужу. Ты первый - меня будишь".

И он ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.

"Проснусь первым!" - крикнул Павлик вдогонку отцу и бросился в постель совершенно счастливый.

…И он проснулся в хмурый, предрассветный час. Стрелки круглых часов на столе показывали четыре. В полумраке комнаты в углу стоял рюкзак и удочка. Может быть, в этот миг он еще не совсем проснулся или слишком ярок был сон… Осторожно ступая босыми ногами, чтобы не услышала мать, Павлик побежал будить отца. Он открыл дверь и замер на месте, приложив руки к груди и чувствуя, как стучит его сердце. Там, где когда-то стояла кровать отца, было пустое место.

Первый раз с того дня, как уехал отец, Павлик неутешно плакал, пряча лицо в мокрую подушку.

- Павлик, голубчик мой! - тихо говорила мать, приглаживая его всклокоченные волосы.

Он поднял голову и отчужденно поглядел на нее. "Он тоже делал вид, что любит меня. Теперь я никому не верю. Никто не любит меня, и она тоже", - подумал он о матери.

Мать поняла его мысли и заплакала над тем непоправимым несчастьем, которое оскорбило лучшие чувства мальчика, поколебало его веру в близких людей.

Вскоре Павлик получил от отца письмо. Отец писал, что сын может выбирать, с кем жить: с отцом или с матерью. Если он решит ехать в Ленинград - пусть телеграфирует, и тогда отец приедет за ним. Он писал, что по-прежнему любит сына и скучает без него. Но пусть Павлик знает, что в Ленинграде отец живет не один…

Много раз перечитывал Павлик письмо отца. Со страхом его пробежала глазами мать.

- Ну и что же ты думаешь, Павлик? Ты ведь уже не такой маленький. Скоро тебе тринадцать… - сказала она, опускаясь на стул.

Стараясь не показать волнения, она низко склонила над вязанием голову с черными косами, уложенными венком. Но спицы не попадали в петли. Маленькая, худенькая, и пестром халатике, она в этот момент показалась Павлику несправедливо обиженной и страшно одинокой.

"Кто же поможет ей, кроме меня?" - с тоской подумал он.

Павлик не ответил отцу ни на первое, ни на второе, ни на третье письмо.

2

Павлик не доверял больше взрослым, зато он верил, и теперь глубже, чем когда-либо, в крепкую ребячью дружбу.

Был у него закадычный друг - Тышка. По-настоящему он был не Тышкой, а Яшкой. Но Яшка картавил, и ребята считали, что картавит он не от физического недуга, а от небрежности и торопливости речи. Часто он говорил: "бебята" вместо "ребята", "ченый" вместо "черный", "тышел" вместо "пошел", и за это получил прозвище Тышка - вместо Яшки. Тышка был на два года и на два класса старше Павлика, и поэтому все удивлялись их дружбе.

Тышка - высокий, широкоплечий; короткие черные волосы его курчавились, как у негра. Лицо широкое, скуластое, монгольского типа с небольшими умными, немного раскосыми глазами, такими черными и блестящими, что на зрачок в них нет и намека.

Друзья страстно увлекались спортом. У того и у другого на спинке кровати висело махровое полотенце для обтирания, а в углу лежали двухкилограммовые гантели для зарядки. Зимой Павлик и Тышка увлекались фигурным катаньем на коньках.

В теплые зимние дни они уходили на лыжах в лес, катались с гор, устраивая трамплины; пробирались среди деревьев, и те обсыпали их снегом. Летом мальчики занимались греблей. Павлик был непревзойденным гребцом, а Тышка отставал от него. "Не подчиняется, чертова кукла, и баста!" - сердился он, когда быстрое течение поворачивало лодку не в ту сторону. Но зато во всей школе не было футболиста лучше Тышки! Мяч полностью подчинялся ему и летел туда, куда хотел Тышка.

Павлик во всем слушался своего старшего друга, даже не замечая этого.

Иногда вечерами мать Павлика появлялась в квартире Тышки. Они жили по соседству.

У дверей она спрашивала шепотом, нет ли здесь Павлика, и, получив отрицательный ответ, проходила в крошечную комнату с огромным роялем, полками, этажерками для нот и разговаривала о сыне.

- Трудно мне очень с ним, - как-то раз жаловалась она Тышке. - Ты бы, Яша, повлиял на него. На родительском собрании говорили, что он нагрубил учительнице по математике, а извиниться не хочет. Ты бы, Яша, настоял, чтобы он извинился.

Тышка задумчиво смотрел в сторону, на узком лбу его дрожала морщинка.

- А ведь Павка-то не очень виноват! - вдруг неожиданно сказал он. - Я знаю эту историю. Виновата математичка.

- Ну пусть не очень, - уговаривала Тышку Павликова мать. - Бывает, что учитель неправ потому, что вас сотни, а он один на всех вас разрывается.

- Хорошо, я поговорю с Павкой, - пообещал Тышка. - Но не знаю, сумею ли убедить. Вы сами понимаете: когда действуешь не от сердца, на успех трудно рассчитывать.

Тышка проводил ее до дверей и подошел к окну. Вскоре он увидел, как, оставляя следы на свежем снегу, бежал по двору Павлик в черной курточке и в физкультурных шароварах. В руках у него поблескивали коньки.

Павлик вбежал оживленный, разрумяненный морозом, потирая руки и приплясывая.

- Ну, сегодня холодновато! А я коньки тебе наточил. Смотри - здорово! - Он провел пальцем по острию коньков. - Ты один?.. А зачем звал меня? Просто так или есть дело?

Тышка не успевал отвечать на вопросы друга.

Они поговорили вначале о всяких пустяках, потом Павлик попросил Тышку сыграть.

Тышка хорошо играл на рояле и мечтал стать музыкантом. Павлик любил слушать его, и слушал очень внимательно. В музыке он находил какой-то другой, непонятный мир. В игре Тышки больше всего Павлика интересовала быстрота, с которой летали тонкие, длинные пальцы по клавишам, и поэтому он всегда стоял за Тышкиной спиной и смотрел на его руки.

- И ты твердо решил ехать в консерваторию? - по крайней мере в десятый раз спросил Павлик.

Года два и даже год тому назад он все еще надеялся, что друг одумается и пойдет учиться в Горный институт. Но теперь Тышка кончал десятый класс и все так же уверенно ответил:

- Только в консерваторию. - Он отодвинул ноты, закрыл крышку рояля и спросил: - Ну, как с математичкой?

- Все так же, - сказал Павлик и удивленно посмотрел на друга. Ведь еще вчера Тышка одобрял его упорство.

- Слушай, Павка, тебе надо конфликт этот ликвидировать! - Тышке понравилась сказанная фраза. Он почувствовал себя в роли учителя. - Видишь ли, бывает, что учитель неправ, потому что нас сотни, а он один на всех разрывается.

Павлик не смог вспомнить, где он уже слышал эту фразу.

Тышка безнадежно махнул рукой и добавил:

- Все равно прав будет учитель, а ты в дураках останешься!

Последнюю фразу он произнес с настроением, убежденно, и поэтому она дошла до сердца Павлика.

- Все это так, - сказал он, - но как извиняться? Так, что ли? - Он изящно изогнул корпус, приложил руку к сердцу. - "Надежда Федоровна! Извините! Нагрубив вам, я не сплю ночей. Я понял, что жестоко неправ!"

Тышка весело засмеялся, открыл крышку рояля, и густые аккорды зазвучали в комнате.

- Вот здорово получилось! - прислушался Павлик. - Ну совсем как у Мефистофеля из "Фауста".

- Наконец и до тебя дошла музыка! - опять засмеялся Тышка, теперь уже нарочно басом, снова порывисто и громко звуками клавиш подражая смеху. И вообще, Павка, ведешь ты себя в школе незавидно. Матери твоей, наверное, стыдно на родительские собрания ходить. - Он бурно промчался по клавишам. - Хоть бы ты исправился, что ли…

Тышка вздохнул и исполнил какую-то мелодичную музыкальную фразу. Он закрыл рояль, встал и, зевая, потянулся, подняв кверху обе руки. Ему надоело читать нотации Павлику. "Как слону дробина", - подумал он и решил перевести разговор на другую тему.

Но слова Тышки задели Павлика, и ему захотелось оправдаться перед товарищем.

Знаешь, Тышка, я почему-то не люблю всех взрослых, не верю им, - сказал Павлик. И в памяти его промелькнул образ отца.

Казалось, эти слова не имели отношения к разговору, но Тышка все понял. "Не верит, а отсюда и неуважение, нелюбовь, грубость", - подумал он и тоже вспомнил красивого полковника и слова матери Павлика, сказанные недавно: "Убил он в сыне веру во все хорошее".

- Ну, это, знаешь, заблуждение! - сказал Тышка. - Вот, например, Павел Семенович (он имел в виду учителя физики) или наш директор Григорий Александрович. Да я тебе десятки взрослых назову!

- Не называй, я и сам знаю, что так. Знаю, а все равно не люблю.

3

Наступила весна - дружная и теплая. В несколько дней отзвенела капель и растаял снег. Казалось, город присел и потемнел. Без белых снежных шапок дома стали ниже и грязнее.

Павлик занимался по целым дням. Он дал матери и Тышке честное комсомольское слово сдать экзамены на пятерки. А Тышка - тот только и жил книгами в эти дни подготовки к экзаменам на аттестат зрелости.