Переступив порог, она заробела так, что готова была выйти обратно. Но люди сидели, курили, кричали, разворачивали встрепанные бумаги, выходили, толкая Галю и не обращая на нее внимания.
Она все стояла у двери, пряча за спину чемодан. Председатель мельком посмотрел на нее невидящим взглядом и опять уткнулся в бумаги.
Очевидно, здесь дела решались именно так: входили все, кому не лень, перекрикивали других и, добившись своего, уходили. Пришел тракторист, подписал бумагу и ушел; пришла баба, попросила лошадь и ушла.
В кабинете имелся продавленный диван. Некоторые люди забредали просто посидеть и послушать; покурив на диване, они уходили.
Галя устала. Она осторожно пробралась к дивану, села. На нее решительно никто не смотрел; люди продолжали кричать.
- Всхожесть была пятнадцать процентов!
- Я вас спрашиваю про однолетние травы!
- Семенники! Семенники!
- Черт его знает! Сорок лет бьемся над землей. Комбайны, тракторы, сажалки, копалки, разные вырывалки, а урожайность…
На диване было тепло. В углу стоял пук кукурузы вышиной до потолка - стоял, очевидно, не первый год, так как листья высохли и рассыпались от прикосновения в пыль.
- Ты что здесь? Ну? А?
Когда Галя открыла, наконец, глаза, в комнате людей не было. Перед ней, заслоняя свет, стоял огромный сердитый председатель.
Галя вскочила.
- Я приехала… - сказала она.
- Почему?
Она торопливо полезла в карман и протянула комсомольскую путевку и заявление с просьбой принять ее в колхоз. Председатель схватил документы, словно только это ему и надо было, отвернулся и пошел к окну.
Только тут она обнаружила, что он не громадный, а, наоборот, ниже ее на полголовы. Просто он был широк необычайно, приземист, как баобаб, у него была слишком большая голова и слишком короткие ноги.
Держа бумажку большими, корявыми, в рыжих волосах пальцами, он внимательно прочел и перечитал ее.
- Что это в деревню принесло? - подозрительно и недружелюбно спросил он. - Женихов тут нет, сами нуждаемся.
- Я не за этим… - вспыхнула Галя.
- А за чем?
- Ни за чем.
- М-да… Стажишко заработать? Или чего натворила?
- Ничего не творила. Я жила здесь когда-то.
- Чего?
- Жила здесь.
- Ах, вот как! - В глазах председателя промелькнуло изумление. - Возвращаешься? А родные-то кто? Они здесь?
- Нет.
- А где мать-отец?
- Нету.
- Гм… Ну, иди пока к Марье Михайловне, пусть направит тебя в птичник, а там посмотрю.
- Видите ли, я хочу к коровам…
- На фермах у нас мест нет.
- Может быть, одно найдется?
- Я говорю по-русски: мест нет. Зимой надо приходить. Летом вы все мудрые.
- Мы жили в Рудневе, - волнуясь, сказала Галя; она почувствовала себя беспомощной, сейчас по воле этого неприятного твердолобого человека мог в одну минуту рухнуть весь ее план. - Мы жили в Рудневе. Мама была дояркой, я бегала в коровник, училась доить. Это единственное, что я умею, и я вас прошу…
- А где теперь мать?
- Умерла.
- Не помню такой фамилии, - сказал он, посмотрев в заявление. - Макарова… Какая Макарова?
- Мы уехали давно.
- Куда уехали? Почему?
- Ну, туда, в город… Было трудное время, - попыталась объяснить Галя. - Мать работала с зари до зари, а на трудодни почти ничего не выдавали, коровник был разрушен, холод зимой. У нее начался ревматизм и отнялась рука…
- Знаем, знаем, - насмешливо сказал председатель, - просто драпанули из колхоза, говори. Понятно. Теперь, значит, помыкались по свету - и назад. Пронюхали, что теплее? Так у нас не теплее. Колхоз у нас отсталый. Так везде разотсталым и прописан. Поняла?
- Это неважно.
- К Марье Михайловне на птицеферму, - четко сказал он, давая понять, что разговор окончен.
Гале захотелось ударить его в лицо. Но она продолжала настаивать, не замечая, что тон у нее уже был умоляющим:
- Я вас очень прошу, я вас прошу… Это единственное, что я умею делать. Моя мать была хорошей дояркой, вы несправедливы, у нее отнялась рука. Мы жили в Рудневе. Коровник был на холме.
- Там сейчас другой коровник, - сказал председатель.
- Вот… если вы не верите…
Не помня себя от волнения и страха, что ей откажут, Галя протянула замусоленную синюю книжицу с остатками позолоты на вытисненных буквах:
"ЛУЧШАЯ ДОЯРКА ОБЛАСТИ"
- Что? - удивился председатель. - Это твоя мать? А? Погоди, я, кажется, что-то припоминаю. - Он повертел волосатыми пальцами книжицу-диплом. - Гм… Что мне с тобой делать? К птицам не пойдешь?
- Нет. В коровник.
- Небось образование есть?
- Среднее.
- А почему в городе не захотела остаться?
- Ничего я не хочу, пустите меня в Руднево на ферму.
Председатель протянул руку, достал из-за шкафа суковатую палку и гулко постучал ею в стену.
В комнату заглянул какой-то искореженный, сгорбленный человек с лихорадочно блестящими глазами, похожий на птицу. Председатель посмотрел на него не то брезгливо, не то злобно.
- Алексей Митрич, мне надо два слова…
- Говори.
- Такое дело - лучше бы с глазу на глаз.
- Какое дело?
- С глазу бы на глаз.
Председатель шумно встал, прошел к двери и демонстративно ее закрыл.
- Ну? А?
Человек-птица мялся.
- Говори смело, это свой человек. Ну?
- Зерно уворовали, Алексей Митрич! - выпалил человек.
- Кто?
- Шоферы. - Человек-птица говорил быстро, полушепотом, захлебываясь. - Гляжу, подъехали к дому-то, пять мешков скинули - и ходу! А в мешках-то пшеница. Мешочки-то в погреб и поволокли.
- В погреб?
- Так точно, в погреб.
- Отсыреет ведь?
- Ничего, им толечко к ночи. Дом я запомнил.
- Запомнил?
- Ага.
Председатель снял трубку телефона.
- Ежели поспеть, мы их накроем. Они в погребе лежат, до вечера не вынесут, уж я-то запомнил, - воодушевляясь, говорил человек.
- Горбачев? - закричал председатель. - Воробьев говорит. Тут такое дело: шоферы сперли пять мешков пшеницы и, говорят, положили в погреб. Да, дом известен… Так ты подошли милиционеров, а наш человек покажет. Какой человек? Да, он…
- Я только издали, издали! - закричал посетитель.
Да, слушай, скажи им, чтобы шли сами, прямо в погреб, а он покажет издали. Он боится… Ладно, давай "газик". Только высадите его подальше, чтобы никто не видел. Вот, - сказал он, положив трубку, - придет "газик", закрытый, ты сядешь на заднее сиденье и покажешь дом. А они тебя высадят подальше, понял?
Человек радостно затрепыхался:
- Я уж с дорогой душой покажу, только бы не успели вынести!
- Они что, враги твои?
- Не… так просто видел. Так я пойду?
- Иди, иди. Они сейчас подъедут, - как-то устало сказал председатель, снова взял палку и постучал в стену.
Человек, сгибаясь, вышел и только за дверью надел шапку. Председатель, не глядя на Галю, барабанил по настольному стеклу волосатыми пальцами.
На этот раз сигнализация сработала: хлопнула соседняя дверь, и в кабинет вошел - не вошел, а влетел молодой улыбающийся парень. Лицо у него было здоровое, румяное, и характерность ему придавал крупный подбородок, разделенный надвое, а зеленоватые глаза блестели живо, умно и, казалось, чуть насмешливо, так что, когда он говорил, трудно было определить, сколько в его словах серьезности, а сколько шутки.
- Звали?
- Где ты был?
- В Даниловке, сеял панику. Сдали, наконец, мясо. Трактор стал, и резину просят.
- Резину! Резину!!! - вдруг истерически взорвался председатель. - Я сегодня в землю кланялся, в область трезвонил: дайте, дайте! Поймите: из двадцати машин шесть на ходу, остальные разутые стоят. На лысых скатах ходим, черт знает что! Попробуйте так прожить! Попробуйте вылезть из отсталых!
Выкрикивая это, он обращался больше к Гале, чем к вошедшему, но Галя не совсем понимала, а он думал, что такие примитивные вещи все должны понимать и посочувствовать ему. Галя на всякий случай кивнула. Он сразу успокоился и взял парня за карман.
- Вот это Волков, наш парторг. А это, Волков, дочка знаменитой доярки, лучшей доярки области, которую мы с тобой ни хрена не помним. А она за всю жизнь только и получила, что вот эту книжицу, а когда отнялась рука, никакой гад не поинтересовался, чем ей жить, и она бежала из деревни в город. Вот как!
Галя слушала, не веря своим ушам.
- Это было в Рудневе, в старом коровнике на холме, десять лет назад, когда ты под стол пешком ходил, впрочем.
- Девять лет назад я был в армии, допустим, - улыбаясь, сказал парень.
И Галя с удивлением обнаружила, что он не такой уж молодой, как казалось с первого взгляда, - просто уж очень молодо он держался.
- Разве? Ну, тогда это я учился ходить после госпиталя, понял? - сказал председатель опять-таки не столько для Волкова, которому наверняка было это известно, сколько рисуясь перед девушкой. - Ну вот, эта девочка, ее зовут Галя Макарова, просится на Рудневскую ферму. Как там эта горлопанка Данилова?
- Денисова.
- Заявление у нас лежит?
- Она еще второе написала.
- Отпустим?
- Как хотите. Я уже говорил, что с нее пользы, как с козла молока, - весело сказал парторг.
- Отпустим. Иди, Галюшка, к Марье Михайловне, пусть пишет тебя на Рудневскую ферму. Тебе жить-то есть где?
- Нет.
- И родственников нет?
- Нет.
- Ладно, как-нибудь устроим, - пообещал председатель.