Жизнь шла своим чередом, оставляя следы в памяти и на земле. Распускались сады, одевая горы розовыми, под зарю, облаками; груши и яблоки уже не падали на землю, а ложились в корзины; с виноградниками было тяжелей - ох и капризное, тонкое, можно сказать, дело: обрезай, купорось, храни от разных напастей - там привязчивая хворь у кустов, разгулявшаяся за годы войны без внимательных глаз и рук, там липучие вредители, но все потихоньку одолели, учились вовремя рыхлить склоны, вовремя поливать, выращивать и чауш и шаслю, терпеливо копившие в прозрачных своих ягодах солнце. Табачный лист зазолотился в старом сарае, залатанном свежим горбылём, а для собраний и молодёжи, охочей повеселиться, отгрохали в сосинском колхозе клуб. Кино показывали…
Сейчас-то этим смешно хвалиться, а тогда завидовали жители других сёл. И в колхозе довольны были переменами, и в районе, один Сосин не унимался…
На районном совещании как-то предложил обсадить дорогу черешней. В зале засмеялись:
- Прохожие съедят!
А он переждал хохот и сказал, прижимаясь боком к трибуне:
- Пусть едят на здоровье!
У себя в колхозе отменил контроль за тем, кто и сколько во время уборки урожая съест винограда. И вроде бы усовестил этим женщин - тогда всё больше женщины гнули спины на виноградниках. Перестали совать грозди в платки да за пазуху, растаскивать по дворам ребятишкам. Наоборот, ребятишек приводили на уборку, себе в помощь, и ребятишки ели… В результате оказалось, что у Сосина нехватки с каждого гектара - урожай на корню подсчитывали! - куда меньше, чем у других. А урожай у него в районе был лучший. Что по первому подсчёту, что по второму… Можно бы и угомониться чуток, а он пристал:
- Давай устрой ты нам, тёзка, встречу с учёными, пусть приедут, порасскажут, чего просит наша земля. Есть же знатоки! Позови!
К тому времени они уж перешли на "ты". Была такая встреча в районном Доме культуры. Два дня слушали председатели учёных; он, Мирошников, постарался, оторвал людей от текучки, через горы гонял в областной центр свой "газик". Всяко в эти дни было, и интересно и скучно, но с этой затеи, хорошей и нужной, без спору, всё и началось.
Подружился Иван Васильевич с одним седеньким шустрым профессором из сельхозинститута, Колесниковым или Колескиным, ну и ну, память! Среди лета замелькали у Сосина в саду и на виноградниках ребята и девушки в панамах, с утра ходили, разглядывали, исписывали тетрадки, а между ними сновал Колескин или Колёсников, одним словом, профессор. Прожили так с месяц… Устроил им Иван Васильевич бесплатные каникулы. Колхоз их поил, кормил, разместил по домам, а они составили карту с описанием - где чего растёт, как за этим даром прежних людей и природы ухаживать в зависимости от состояния, что откуда выкорчевать без следа, а что куда подсадить, чтобы место не пропадало.
Профессор радовался - студентам практика. Иван Васильевич словно и про язву забыл. Усадил своих собственных грамотеев: вместо плясок да кино потели за полночь, расписывали по гектарам, сколько где каких деревьев или кустов, выявляли у профессора все сорта, потому что за каждым сортом - свой присмотр, какая земля, далеко ли вода… Словом, на каждый гектар составили агропаспорт.
Землю заново раскрепили между звеньями - не от площади танцевали, а от дела. И внутри звена - кому гектар, кому меньше, а кому и больше, если условия и работа полегче, земля мягче, вода ближе. В агропаспорте не вообще, а по дням обозначали, где какую работу делать и когда, а на специальных страницах отмечали, что сделано, а что осталось. И так люди увлеклись работой, когда она стала и умна, и понятна, что вроде бы совсем новое рвение в них проснулось, новое желание с мечтой. А потом и любовь.
Никого, считай, не приходилось поднимать бригадирам или звеньевым на рассветах, стучать в окна, как раньше; солнце народ встречал уже у своих деревьев и кустов виноградных, а старались - любо-дорого. И не верилось, но даже внешне в садах и на виноградниках всё преобразилось, прибралось. Колхоз, можно сказать, расцвёл на глазах. За какой-нибудь год. Честное слово! Без преувеличения. Не фразы ради.
Вот тут-то и грянуло. Появился первый сигнал - Сосин роздал колхозную землю по рукам. Разбазарил. У него, дескать, не колхозники, а единоличники. Скрытые, конечно, но вглядитесь, начальники, куда это "шито-крыто" приведёт: вперёд или назад? Написал председатель соседнего колхоза.
- Ах дурак! - сказал себе Мирошников, только что ставший председателем райисполкома.
Привёз Ивану Васильевичу это письмо, показал, спросил, пока тот читал, нацепив очки на нос:
- Дурак?
- Нет, не дурак, - возразил Иван Васильевич, сняв очки, - ещё хуже: лентяй!
- Ну! Тоже ведь день-деньской в заботах!
- Значит, недосуг вразумиться.
И заговорили о другом, о чём, теперь уж не вспомнить. Но через неделю второе письмо, от другого председателя: что же там такое, у Сосина? А потом анонимка из своего же колхоза. Может, настрочил кто из несостоявшихся Сосинских собутыльников? От обиды непрощенной. Так сначала подумалось, хотел Мирошников махнуть рукой, но потом вползло в душу сомнение - а вдруг правда есть в этой тревоге? Вдруг они с Сосиным заблудились? И не сомкнул до утра глаз…
Только успокоился среди уймы прочих забот, сказал себе: чепуха, возиться не хотят, земли не любят, как новое. Заезжий корреспондент, не предупредив, не посоветовавшись, бахнул в областной газете статью "А тот ли принцип?". И опять знакомые уже формулировочки: опасный эксперимент, на закреплённые участки приходят работать не только дети "хозяев", но даже старики. И очень это выглядело издевательски. Собственничество, дескать, просыпается!
Статья - это статья.
Секретарь райкома - и умный, и вроде бы не торопливый в решениях - был новый человек, из хлеборобного места, в здешних условиях ещё не обвыкся, не успел. Утречком позвал к себе.
- Читал? Что скажешь? Кто прав?
Что скажешь? Сосин правоту свою доказал урожаями, с которыми никто не мог сравниться, а журналист наскочил на броский матерьяльчик, обрадовался впопыхах. Дать бы этому щелкопёру по заду за торопливость, но вслух Мирошников этого не сказал, невнятно протянул, заглушая собственные сомнения.
- Да… Надо реагировать…
Но рассказал о Сосине всё, что знал.
- Мужик он хороший, верю, - услышал в ответ, - но… как бы не проморгать за мнимыми успехами и самого этого Сосина, и колхоз, как бы не обмануться. Дорого обойдётся. - Секретарь приподнял газету, подержал над столом и выразительно цокнул языком. - А мужик с косточкой, думающий. Побереги.
- Поеду к нему, - сказал Мирошников. - Чем дышат люди - пойму.
Давно не видел он Ивана Васильевича. Где хорошо, туда реже заглядываешь, отстающие висят гирями на ногах.
Ивана Васильевича он застал дома, в накуренной комнате. Жена не бранилась на этот раз - как же не курить, когда такое… В поздний час собрала ужин, угостила варениками с вишней.
- Вчера приехали бы, вчера у нас кефаль была. Ваня ходил ловить с мальчишками.
- Какими мальчишками?
- Нашими. Сельскими. Какими же? Они эти ладят… какие-то… как их…
- Переметы?
- Накидками ловили, - сказал Иван Васильевич, щурясь от дыма. - Занятней. Стоит кефаль у камней, в воде, как в зеркале, посверкивает. Подкрадёшься не дыша, замрёшь - и хлоп! Мальчишкам такое развлечение… Аж дрожат!
Ещё начал говорить что-то про море, про кефаль, словно не было статьи, и Мирошников сначала кивал головой, тянул "Беломор", прибавляя в комнате дыму и понимая, что и на рыбалку старый дончак пошёл после статьи, и сейчас о рыбе толкует, чтобы о статье не заикаться.
- Ты статью-то читал?
- Газету выписываю.
- Ну? Что думаешь?
- А ты?
- Я тебя спрашиваю.
Сосин скрутил новую "козью ножку".
- Вот кого нужно окрестить дураком, писателя, - проговорил Иван Васильевич насмешливо. - Брякнул в колокола, не заглянув в святцы.
- Ты с ним говорил?
- А он у меня был? У соседей информация полная. Я же туда ездил, рассказывал, как и что… Помощь обещал. Ну, они мне раньше "помогли"…
Мирошников потёр лоб.
- Слушай, а может, это мы с тобой не добрались до сути? Не спеши! Критику обдумывать надо.
- До сути? - Иван Васильевич встал, толкнул окошко, и в комнату хлынул скрипучий хор ночных цикад. - До сути… - Он прилёг на подоконник. - Хорошо. Давай я тебе растолкую самую суть, как несмышлёнышу, прости меня, тёзка, давай…
Он раскурил потухшую "козью ножку".
- Дерево живёт долго, а иная виноградная лоза - век! И больше… Многолетние растения… Надо знать свои деревья и кусты, как детей. Каждое дерево, каждый куст! Они разные… На одной лозе можно три почки оставить, на другой две. В этом году она у тебя отдыхала, а на следующий - жди: воздаст за отдых сторицей. Так я говорю?
Мирошников молчал.
- Ну вот… Без меня ведь соображаешь, а спрашиваешь… Как же их знать и любить, если нынче тут Маня, а завтра Таня? Ты мудрей меня, научи! Или пусть этот писатель научит. Пшеничку хорошо скопом поднимать, машинами! Я степняк, хлебороб. Знаю пшеницу. Но коров и у нас к дояркам приписывали, чтобы доярки характер их помнили, не путали.
- При чём тут коровы?
Иван Васильевич присел к столу, взялся за кисет, но отложил.