- Вот-вот, - кивнул Чейвын. - Ты не улыбайся, что я не помню этого слова… Есть такие тунеядцы, которые с виду работают, а уж лучше бы сидели дома и ничего не делали. Человек получил образование, а где-нибудь в конторе бумажки подшивает иголкой.
- И такие люди нужны, - заметила Анканау.
- Ты меня не перебивай! - раздражённо сказал Чейвын. - Не думай, что мы с Рультыной только и думаем, где бы пристроить тебя на чистую работу. Если не захотела дальше учиться, будешь на берегу разделывать моржей, варить китовый жир!
- Я и не собиралась искать для себя лёгкой жизни, - перебила отца Анканау. - Поэтому и приехала обратно.
- Эх, родиться бы тебе парнем, тогда я бы знал, как с тобой разговаривать! - выкрикнул Чейвын. - Пойдёшь работать с завтрашнего утра!
- Хорошо, - кивнула Анканау.
- Теперь можешь идти в клуб, - Чейвын махнул рукой и отвернулся к окну.
Анканау постояла на крыльце, прислушиваясь к далёкой музыке. После разговора с отцом у неё пропала охота идти веселиться.
Ветер трепал её волосы, выхватывая из-под шёлкового платка. Солнце медленно закатывалось в море, окрасив край неба в яркий алый цвет. Сейчас на воду ляжет светлая дорожка и побежит к берегу.
Вдруг она почувствовала затылком тёплое дыхание и обернулась. Отец с виноватым видом стоял позади неё. В глазах его была и невысказанная нежность, и растерянность, и надежда.
- Ты, может, передумаешь, Анка? Время ещё есть…
- Отец, ты же сам говорил… Помнишь, в школе?
- Но никто, кроме тебя, так и не вернулся…
- Ещё вернутся, - уверенно сказала Анканау. - Надо показать, чтобы вернулись.
Что-то нежное шевельнулось в душе девушки. Она поколебалась с минуту. Ей хотелось прижаться к широкой отцовской груди, погладить своими тонкими пальцами его изуродованную руку… Но этого делать не полагалось. Вот если бы она была маленькая девочка…
Анканау, перепрыгивая через камни, побежала вниз, к мысу, на своё любимое место.
На расстоянии прыжка от берега в воде лежал одинокий гладкий камень, похожий на спину диковинного морского животного.
Анканау прыгнула на него и села лицом к морю, к солнцу, медленно тонущему в воде. Светлая дорожка лежала на волнах, разбивалась на тысячи мелких осколков в шипящих бурунах. Ощущение огромного простора, беспредельности охватило девушку. Она как бы растворилась в этом великолепии, в зелёных волнах, пронизанных солнечным лучом, в прозрачном воздухе, напоенном морским запахом. Она стала как бы частью огромных чёрных скал, нависших над морем. Порой ей казалось, что она вместе с ветром бежит в тундру, неся с собой крик морских птиц, тяжёлое дыхание моржей, свист китовых фонтанов… Из груди рвался возглас восторга, и вместе с тем не хотелось нарушать своим голосом разговор природы, вплетать в его многозначительный шепот маловыразительные слова. Каждый раз именно здесь Анканау хотелось читать стихи… Она их знала множество, но ведь они были написаны другими и совсем про другое…
2
Солнце ещё не вынырнуло из моря, а Чейвын уже спускался к берегу, к белым вельботам, подпёртым толстыми кольями, чтобы не заваливались на гальку.
Перед уходом он разбудил жену и дочь.
Анканау вскочила с кровати и принялась делать утреннюю гимнастику. Она прыгала на прохладном деревянном полу, когда из кухни в комнату заглянула встревоженная мать:
- Что-то тут трясётся? Чайные чашки звякают…
Она удивлённо уставилась на дочь.
- Физкультуру делаешь?
Анканау молча кивнула, продолжая подпрыгивать.
- Она тебе не надоела в интернате?
- Что ты, мама, говоришь? Гимнастику надо делать каждый день. Я тебя ещё, как председателя Совета, заставлю помочь оборудовать у нас в селении спортплощадку.
- Ладно, умывайся, иди чай пить.
Из дому вышли вместе. Шагали рядом - мать и дочь, и каждый встречный почтительно здоровался с ними. По всему селению уже разнеслась новость, что дочка охотника Чейвына не пожелала учиться дальше и вернулась в родительский дом. Одни при этом осуждающе качали головой, другие завистливо отмечали, что велика радость, когда родное дитя дома. Ведь они и так мало бывают с родителями. Чуть только появились на свет - в детские ясли, потом в садик, в интернат… А если в селе начальная школа, то старших видишь только в зимние каникулы - летом они едут в пионерский лагерь… Всё же лучше, когда в доме звучит молодой голос.
Сельский Совет и правление колхоза "Охотник" находились напротив. Рультына остановилась и вопросительно посмотрела на дочь.
- Может быть, мне пойти с тобой?
- Не надо, ымэм, - ответила Анканау. - Я пойду одна.
- Ладно, иди, - вздохнула Рультына.
Она стояла на улице до тех пор, пока дочь не скрылась за дверьми правления.
В комнате, примыкавшей к председательскому кабинету, толпились женщины и строители. Бригадиры громко разговаривали, назначая людей на рабочие места.
Когда Анканау вошла, многие женщины притихли и уставились на неё. Сдержанный шёпот пронёсся по комнате.
- Какая красавица! - тихо произнёс кто-то из плотников.
- Чейвына дочка, - шепнула женщина с большим, остро отточенным пекулем в руках.
- Должно быть, в правлении будет сидеть, - предположила полная женщина с татуировкой на носу.
Анканау молча прошла сквозь толпу в кабинет.
За столом в непромокаемой куртке с жирными пятнами сидел Василий Иванович Каанто, председатель колхоза. Он разглядывал большой лист бумаги, испещрённый синими линиями. Напротив него, перегнувшись через стол, стоял бригадир строителей Миша Ачивантин в ватнике, заляпанном масляной краской.
- Я занят! - крикнул Василий Иванович, не поднимая головы.
- Ничего, я подожду, - скромно сказала Анканау.
- Выйдите, выйдите, - скороговоркой, не отрываясь от бумаги, произнёс председатель.
- Я здесь подожду…
Председатель поднял голову. Он долго всматривался в лицо девушки, как бы стараясь припомнить, кто она такая.
- Вы из района! - догадался он, наконец, и гостеприимно заулыбался.
- Да… То есть теперь я здесь, - запинаясь, ответила Анканау. - Вчера приехала.
- Ачивантин, ты выйди, - строгим голосом приказал Василий Иванович. - Займусь товарищем из района.
Ачивантин не тронулся с места. Он усмехнулся.
- Какой это товарищ? Это же Анка! Дочка бригадира шестого вельбота Чейвына.
Глаза председателя округлились, сквозь смуглую кожу проступила краснота.
- Ты же была совсем маленькая девочка… Пионерка… - растерянно произнёс он. - Вот как дети быстро растут.
Анканау стояла перед председателем и смотрела ему в глаза.
- По какому вопросу? Отец послал? Или мать - Рультына? - забросал он её вопросами, суетливо поправляя на столе чернильный прибор из моржового бивня.
- Я сама пришла, - ответила Анканау, - насчёт работы.
- Похвально! Похвально! - глядя на Ачивантина, чтобы спастись от глаз девушки, сказал Василий Иванович. - Сейчас такое движение идёт, чтобы молодёжь после школы шла на производство. Образованные кадры во как нам нужны! - Каанто провёл ребром ладони по горлу, показывая великую нужду в образованных кадрах.
- Можем взять пока учётчиком, - продолжал он деловитым тоном, - либо кассиром… Есть должность воспитателя в детском саду…
- Я хочу пойти на разделку, - сказала Анканау, дождавшись паузы. - На берег.
- Вот ещё придумала! - отмахнулся Каанто. - Каждый дурак может пекулем резать. А мы тебе найдём работу по твоим знаниям. Торопиться некуда. Иди отдыхай. Вернётся твой отец с промысла, вместе с ним и подумаем.
Каанто поглядел на Ачивантина и веско добавил:
- Выбор профессии - важное дело.
- Я сегодня же хочу на работу, - твёрдо повторила Анканау. - На берег. Скажите, в чью бригаду мне идти?
- Мы предлагаем тебе как лучше, - сказал Каанто.
- Мне не надо как лучше. Пошлите туда, где все работают.
- Как хотите, - сердито пожал плечами Каанто. - Рядом в комнате бригада Йиленэу. Идите к ней. Скажите, что я послал.
Анканау встала и, не оглядываясь, вышла из комнаты.
Йиленэу оказалась полной женщиной с татуировкой на носу. Она критически оглядела одеяние Анканау и процедила сквозь зубы:
- Не боишься испачкаться?
Действительно, Анканау и не подумала о своей одежде. На ней был толстый шерстяной свитер, жакет и чёрная юбка. На ногах капроновые чулки и туфли на каблучках.
- Я пойду переоденусь, - стараясь казаться спокойной, сказала Анканау.
- Беги быстрее, если не хочешь опоздать.
На берег Анканау спустилась в старой застиранной камлейке, в лыжных брюках, заправленных в высокие резиновые сапоги. В руках она держала давно не бывший в употреблении, заржавленный пекуль.
Йиленэу ещё раз оглядела её и улыбнулась. Девушке её улыбка показалась одобрительной, и она тоже улыбнулась в ответ.
Вдруг бригадирша нахмурилась и показала на пекуль:
- Наточи!
Она подобрала из-под ноги плоский камень и подала.
Когда-то давно Анканау видела, как женщины точат пекули. Надо водить лезвием наискось по точилу. Вроде бы дело нехитрое, но едва девушка начала, как камень выскользнул и больно ударил через резину сапога по большому пальцу ноги. Нагибаясь за точилом, Анканау услышала сдержанный смешок.
Зажав пальцами камень и стиснув зубы, Анканау водила лезвием пекуля взад-вперёд. Иногда она пробовала пальцем острие, но дело не двигалось. Вдобавок она едва не порезала палец. Хорошо, что пекуль затуплен, что только царапнул кожу.
- Эх, дочка! - Йиленэу отняла у Анканау камень и пекуль.
Через три минуты лезвие заблестело.