Книга "Юность командиров" - это повесть о молодых людях, вернувшихся с войны и направленных в военное училище. Герои ее - сержанты, младшие офицеры, рано познавшие цену жизни, цену товарищеской помощи в трудную минуту, - люди с обостренным чувством справедливости.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - ЕЩЕ НЕ СМОЛКЛИ ПУШКИ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ - В МИРНЫЕ ДНИ 16
26 - Вместо эпилога 53
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЕЩЕ НЕ СМОЛКЛИ ПУШКИ
1
Они медленно шли по улице. Снег летел в свете одиноких фонарей, сыпался с крыш; возле темных подъездов намело свежие сугробы. Во всем квартале было белым-бело, и вокруг - ни одного прохожего, как в глухую пору зимней ночи. А было уже утро. Было пять часов утра нового, народившегося года. Но им обоим казалось, что не кончился еще вчерашний вечер с его огнями, густым снегом на воротниках, движением и сутолокой на трамвайных остановках. Просто сейчас по пустынным улицам спящего города мела, стучала в заборы и ставни прошлогодняя метелица. Она началась в старом году и не кончилась в новом.
А они шли и шли мимо дымящихся сугробов, мимо заметенных подъездов. Время утратило свой смысл. Оно остановилось вчера.
И вдруг в глубине улицы показался трамвай. Этот вагон, пустой, одинокий, тихо полз, пробиваясь в снежной мгле. Трамвай напомнил о времени. Оно сдвинулось.
- Подождите, куда мы пришли? Ах да, Октябрьская! Смотрите, мы дошли до Октябрьской. Хватит. Я сейчас упаду в снег от усталости.
Валя решительно остановилась, опустив подбородок в мех воротника, задумчиво поглядела на мутные в метели огни трамвая. От дыхания мех возле губ ее заиндевел, заиндевели кончики ресниц, и Алексей увидел: они смерзлись. Он проговорил:
- Кажется, утро…
- А трамвай такой унылый, усталый, как мы с вами, - сказала Валя и засмеялась. - После праздника всегда чего-то жалко. Вот и у вас почему-то грустное лицо.
Он ответил, глядя на приближающиеся из метели огни:
- Я четыре года не ездил на трамвае. Я хотел бы вспомнить, как это делается. Честное слово.
В самом деле, за две недели пребывания в артиллерийском училище в тыловом городе Алексей мало освоился с мирной жизнью, он был изумлен тишиной, он был переполнен ею. Его умиляли отдаленные трамвайные звонки, свет в окнах, снежное безмолвие зимних вечеров, дворники у ворот (совсем как до войны), лай собак - все-все, что давно было полузабыто. Когда же он один шел по улице, то невольно думал: "Вон там, на углу, - хорошая противотанковая позиция, виден перекресток, вон в том домике с башней может быть пулеметная точка, простреливается улица". Все это привычно и прочно еще жило в нем.
…Первый раз за четыре года ему пришлось встречать Новый год не в землянке с одним мерзлым окошком в синь ночи, не на марше, трясясь на передке противотанкового орудия, не с фронтовыми ста граммами, привезенными под праздник старшиной прямо на огневую, а в глубоком тылу, в незнакомой компании, в которую бог весть как вошел Борис, однополчанин Алексея, встречать Новый год и удивляться судьбе: очень непривычно было это неожиданное мирное веселье после того, как все довоенное будто кануло в бездну лет.
Здесь, в этой студенческой компании, Алексей мало пил и не пьянел - было ему неспокойно и не хватало чего-то обыкновенного, простого, ясного. Он увидел, вернее, обратил на Валю внимание во время танцев, когда Борис первый с рыцарским поклоном пригласил ее и она пошла с ним, чуть покачиваясь на высоких каблуках, что-то смело и быстро говоря ему, ее глаза заблестели улыбкой; и Алексей почему-то также заметил: то, что она танцевала с Борисом, было неприятно хозяйке дома Майе Невской, худенькой, с темными, как ночная вода, глазами; она следила за Борисом с беспокойством и ожиданием.
Танец кончился; смеясь и разговаривая, они сели на диван. Валя как бы случайно скользнула по лицу Алексея вопросительным взглядом, и он услышал ее голос:
- А кто он? Этот, весь в орденах?
- Андрей Болконский в байроническом плаще, - не задумываясь, ответил Борис и весело подмигнул в его сторону.
Услышав это, Алексей сначала подумал, что говорили не о нем, но сейчас же понял, что говорили именно о нем: она смотрела на него. Тогда он подошел к Вале, сказал, преодолевая стеснительность:
- Простите, этот остряк знает мое имя около трех лет.
- Он всегда прав, Валенька, - преувеличенно серьезно произнес Борис и отошел к Майе Невской.
- Вот как? - Она подняла глаза, и Алексей увидел, как ее маленькое ухо с нежной мочкой залилось румянцем. Она движением головы откинула светлые волосы со лба и с шутливым видом протянула руку: - Меня зовут Валя. Фамилия моя - Мельниченко. Только к вашему комбату Мельниченко я никакого отношения не имею. Об этом Борис уже спрашивал.
- Но я и теперь не знаю, кто вы.
- Кто я? Я - вольная синица, что море подожгла. - Она тотчас встала, спросила, глядя ему в глаза: - Вы, конечно, танцевать не умеете?
- Научите, - ответил он.
Когда глубокой ночью расходились от Майи Невской и долго со смехом толкались в тесной передней, разбирая пальто, галоши, боты, оказалось, что Валино пальто висит под шинелью Алексея, и он, не спрашивая разрешения, помог ей одеться, сказав:
- Я вас провожу. Можно?
- Попробуйте, - ответила она с удивлением, однако подумала и, натягивая перчатку, добавила: - Что же, проводите, если вы такой храбрый…
И вот теперь он провожал ее, и совершенно одни среди снегопада стояли они на трамвайной остановке - за незначительными словами скрывалось любопытство.
- Так сядем? - спросила она. - Или потопаем пешком?
- А вы? Хотите пешком?
- Нет, лучше доедем до Лесной. Устала очень. Вот возьму сейчас и сяду в сугроб и буду сидеть, пока трамвай подойдет…
- Пожалуйста, - сказал Алексей.
Они сели в трамвай. Вагон был пустой и холодный, морозно светились мохнатые, заиндевевшие стекла, кое-где к ним были прилеплены использованные билетики - следы вчерашней новогодней сутолоки. Старик кондуктор, в перепоясанном тулупе, в валенках с галошами, спал, уткнув нос в поднятый воротник, изредка поеживаясь, заспанно бормотал наугад "Парк культуры" и снова втягивал голову в мех. Все в вагоне скрипело от мороза, сиденья были ледяными.
Валя подобрала вокруг ног пальто, сказала:
- Конечно, за билеты платить не будем. Поедем "зайцами". Тем более кондуктор видит новогодние сны!
Одни в этом пустом трамвае, они сидели напротив и так близко друг от друга, что шинель Алексея задевала Валины колени. Валя вздохнула, потерла перчаткой скрипучий иней окна, подышала; пар ее дыхания пополз по стеклу, коснулся лица Алексея - чуточку повеяло теплом. Валя протерла "глазок": в нем редко проплывали мутные пятна фонарей. Потом отряхнула перчатку о колени и, выпрямившись, подняла близкие глаза, спросила серьезно:
- Вы что-нибудь сейчас вспомнили?
- Что я вспомнил? - проговорил Алексей, в упор встретив ее взгляд. - Одну разведку. И Новый год под Житомиром, вернее - под хутором Макаровым. Нас, двоих артиллеристов, тогда взяли в поиск…
- И что же было дальше?
- Мы благополучно прошли нейтралку, подползли к немецким траншеям. Когда ползли по нейтралке - ни одной ракеты. Ни выстрела. Спрыгнули в немецкую траншею - везде пусто, тихо. Только огоньки видны сквозь снег, и кажется: где-то поют. У немцев, оказывается, сочельник. Подошли к крайнему блиндажу. Ни одного часового. Из трубы искры летят. Заглянули в окошко - видим: на столе картонная елка, на ней свечи, пятеро немцев сидят вокруг и поют. Мы поставили сержанта часовым у блиндажа и сразу вошли в маскхалатах, с автоматами. Все в снегу - просто привидения. Немцы увидели нас, разинули рты и замолчали. Смотрят на нас и ничего не могут понять. В общем, видим: самый старший в блиндаже - обер-лейтенант, и, конечно, командуем: "Оружие сдать! Идти за нами!.." И тут обер-лейтенант опомнился: "Это русские!" - и за парабеллум. Один из нас ударил его гранатой по голове, и он упал. В эту минуту мы испугались одного - за жизнь обер-лейтенанта, он был ценным "языком".
- А что вы сделали с остальными? - спросила Валя.
- Когда обер-лейтенант упал, остальные немцы открыли огонь. Обер-лейтенант был самым крайним к нам. Мы подхватили его и - в траншею. Вот и все.
- А немцы?
- Когда мы отошли метров на пятьдесят, у них поднялся шум, вслед нам стали бить пулеметы, но вслепую - метель была страшная…
Трамвай катился по улицам, мерзло визжали колеса; Валя наклонилась к протертому "глазку", который уже весь густо налился холодной синью: то ли светало, то ли перестал снег, и луна засияла над городом.
- Ну вот, проехали две лишние остановки, - внезапно сказала Валя. - Слезаем.
Они вышли на углу возле аптеки с темными окнами. На хрустящем голубоватом снегу сразу увидели свои тени и длинные тени тополей. Было необычайно тихо, так бывает только после снегопада. Накаленная холодом высокая январская луна стояла над городом в чистом, студеном небе, и вся пустынная улица, заваленная сугробами, была видна из конца в конец.
Валя медленно шла, глядя себе под ноги, иногда сдергивала с пальцев перчатки, затем снова натягивала их.
- Как вы просто говорили о войне, - сказала она. - Ужасно ведь это…
Они шли по лунным глухим переулкам, мимо залепленных свежим снегом домов. Валя сказала в воротник:
- Что же вы молчите?
- Слушаю, - грустно ответил Алексей. - Слушаю скрип снега… Весь город спит… А мы с вами не спим. Тишина во всем мире.