- Возьмите меня под руку, - неуверенно проговорила Валя. - Видите, сугробы?
Он взял Валю под руку и почувствовал ее дрожь.
- Вам холодно?
- Нет.
Он сейчас же снял свои перчатки.
- Наденьте, они меховые. Вам будет теплей. А то сначала замерзают руки, потом замерзаешь весь. Я знаю.
- А как же вы?
- Я привык. Честное слово.
- Хорошо, давайте ваши перчатки, - не сразу сказала она. - А вы подержите мои.
Он со странным чувством взял ее перчатки, усмехнулся, сунул в карман.
- Очень маленькие перчатки у вас…
Они миновали мост над железной дорогой - здесь дуло пронзительным холодом; далекие огни вокзала дрожали в розоватом пару. Потом опять лунные синие сугробы, опять нежный скрип снега под Валиными ботами.
Неожиданно Валя остановилась.
- Мы пришли.
Они стояли перед огромным домом без огней; над подъездом - эмалированная дощечка с номерами квартир; единственная здесь лампочка светила в фиолетовом кругу.
- Возьмите свои фронтовые перчатки. Спасибо.
Алексей, хмурясь, тихо и ненужно спросил, разглядывая эмалированную дощечку над подъездом:
- Это ваш дом?
- Да. А вы что - не верите?
- Валя, - полусерьезно проговорил Алексей, - у вас очень несчастливый номер дома - тринадцатый.
Она протянула руку, спросила с любопытством:
- Серьезно? Вы суеверны?
- Почти, - он осторожно пожал ее узкую руку. - До свидания.
Валя вошла в черный подъезд. Гулко хлопнула дверь парадного, разметая снежинки на тротуаре. Простучали боты в глубине лестницы - и наступила непроницаемая тишина зимней ночи.
2
Минут через десять он уже шагал по синим теням домов, мимо мохнатых от инея заборов; снег под сапогами визжал так, что, казалось, слышно было за целый квартал. "Что ж, с Новым годом тебя! - говорил он сам себе. - С Новым годом!"
В последнем переулке, который сворачивал к училищу, он услышал позади себя торопливый и звучный хруст шагов, насвистывание - и оглянулся, сразу узнав по этому насвистыванию Бориса. Тот шел своей гибкой, скользящей походкой, в избытке чувств похлопывая рукой по фонарным столбам, словно желая нарушить покой спящего после праздника города, и первый окликнул Алексея, обрадованный:
- Алешка, ты? Подожди-ка! Так и знал, что тебя встречу. Все дороги, черт возьми, теперь ведут в училище!
На углу Борис догнал его; был он весел, возбужден и, как бы намекая на что-то, вприщур глядел на Алексея; новая шинель была расстегнута на все пуговицы, белые ровные зубы светились, открытые улыбкой.
- Слушай, ты куда таинственно исчез с Валей? Проводил?
- Да.
- Ну и как?
- А что может быть "как"?
- Все ясно, закуривай! Нечего торопиться. Все дрыхнут в училище. Вот шел и думал: теперь на всю жизнь офицерами, - наверно, судьба! Что ж, кончим училище - лет через пятнадцать встретимся полковниками где-нибудь на глухом полустанке: "Здорово, друг Алешка…" Фу черт, страшно жарко!
Он оживленно откинул полу шинели, извлек из кармана коробку папирос.
- Вчера покупал у мальчишки возле кино. "Дяденька, купите "Казбек" с разбегу!" Давно папирос но курил! Помнишь: "Эх, махорочка-махорка, породнились мы с тобой!" Нет, жаль, праздник проходит так быстро! Тебе понравилась Майя?
- Видимо, добрая. Не ошибся?
- Насчет доброты не знаю. - Борис, чиркая зажигалкой, сдвинул брови. - Глупо! Огрубели, что ли? В общем, сморозил глупость! Вырос уже, чтобы целоваться под фонарями. Огрубел, огрубел!.. А какова Валя, а? Вообще, Алешка, ты произвел впечатление!
- Чем же?
- Сам знаешь!
Месяц назад они были в ветреных, лесистых Карпатах, за тысячи километров отсюда, и вот теперь шли по белым новогодним улицам незнакомого тылового города с каким-то уютным названием Березанск - и было непривычно и странно, что нет на чистом снегу черных оспин воронок, следов танковых гусениц, глубоких колей орудийных колес. И Алексей сказал с непонятным самому себе чувством непрочности, будто еще раз убеждаясь:
- Кажется, тысяча девятьсот сорок пятый… а?
- И кажется, не мы одни с тобой это понимаем! - засмеялся Борис. - В городе, оказывается, еще гуляют!
Впереди в морозном воздухе послышались неразборчивые голоса, обрывок песни, где-то на крыльце, наверно в открывшейся двери, мелькнул свет, потом из-за деревянного домика, топча этот мирно блестевший снег, вывалила на середину мостовой подгулявшая компания, в переулке хрипнул, застонал аккордеон, трое мужчин, обнявшись, пьяно побрели навстречу и, покачиваясь, запели старательно:
Развевайся, чу-убчик, по ветру…
- Смотри, наяривают "Чубчика", - улыбнулся Борис. - Фронтовая братва, что ли?
Эта песня была знакомой, и им обоим показалось неправдоподобным слышать ее здесь, в тылу; пластинку с этой песней они не раз находили в немецких блиндажах - старая песня эмигранта Лещенко.
- Интересно, - сказал Алексей и остановился.
Шумная компания приближалась - у двоих пальто были вольно распахнуты, щегольски поскрипывали по-модному собранные в гармошку хромовые сапоги, а ноги заплетались, стараясь, однако, шагать потверже по заледенелой мостовой. Сбоку шел высокий, мрачного вида аккордеонист в коротком, военного покроя полушубке, он не пел; зажав потухшую папиросу в зубах, парень этот меланхолически наигрывал. Поравнявшись, он поднял голову, мутно скользнул взглядом по лицам Алексея и Бориса и, внезапно выплюнув окурок, с силой свел мехи, изумленным и сипяще-горловым голосом выдавал:
- Стой, братцы! Он!.. Ей-богу, он!..
Прижав аккордеон к животу, впиваясь в лицо Алексея узкими щелочками глаз, он учащенно задышал, как будто из воды вынырнул.
- Кто "он"? - спросил Алексей, понимая, что человек этот принял его за кого-то другого.
Песня оборвалась, и Алексей тотчас увидел, как двое парней молча, тихо, будто сразу протрезвев, как по уговору, зашли сбоку и сзади - он услышал их окружающие шаги, осторожный скрип снега под ногами.
- В чем дело, милые? - насмешливо спросил Борис, став рядом с Алексеем и поправляя перчатки на пальцах. - В чем дело, хотел бы я знать!
- Кто? Этот? - напряженно выговорил один, придвигаясь к Алексею. - Этот?
- Он! - заорал аккордеонист. - Так это ты, сволочуга, заштопал меня с сахарином? На Лопатино-Товарной? Э?
Он спешащим движением передал аккордеон товарищу, бросил злобный взгляд на Бориса, заговорил отрывисто:
- А ты, если целым остаться хочешь, отойди! Тебя не надо! Я эту паскуду давно искал! Всю жизнь мечтал встретиться! Да-а! Посмотрим, какой ты сейчас будешь! Мамочка есть? - И крикнул за спину Алексея: - Не тронь, Сема, я сам разделаюсь! Старые счеты!..
И он схватил Алексея за грудь, рванул к себе.
- Отпусти руку, - сказал Алексей предупреждающе и, сжав локти аккордеониста, оттолкнул его. - Я долго думать не буду.
- Молись, лягаш!.. - Парень поспешно сунул руку в карман. - Я т-те фары выбью!..
- Очень жаль, дурак! - сквозь зубы сказал Алексей и коротко, резко ударил верзилу по скуле.
В снег полетела каракулевая шапка.
Аккордеонист отшатнулся, замахал рукой, - в ней что-то тускло блеснуло, - закричал сиплым, разбухшим голосом:
- Бей его, братцы! В кровь… бей гадюку!..
И кинулся на Алексея, нагнув голову. На этот раз реакция Алексея была мгновенной - второй удар сбил человека в огромный сугроб, продолговатый блестящий предмет упал на мостовую, в снег. Алексей наступил на него. Все это произошло в несколько секунд.
Двое парней в распахнутых пальто подскочили к Алексею, и в эту же минуту он увидел, как руки Бориса мелькнули в воздухе; сбитый его ударами, один, екнув, сел на мостовую, другой отскочил в сторону, заревел диким голосом:
- Стрелять буду!..
- А, у тебя еще оружие, сволочь!..
В два прыжка Алексей очутился возле него, схватил за кисти рук, рывком притянул к себе, сильно стиснув его; и когда Борис, сейчас же бросившись следом на этот крик, стад лихорадочно ощупывать в поисках оружия карманы этого парня, Алексей выговорил зло:
- Если найдем оружие, этим же оружием по голове! Понял?
- Братцы, пошутил, бра-атцы!..
Оружия не было.
- Бери этого, я задержу остальных! - крикнул Алексей.
Двое бежали посредине мостовой, освещенные яркой луной, тени их скакали по сугробам.
В эту же минуту Алексея ослепило направленным боковым светом фар: два маленьких "виллиса" бесшумно вкатили в переулок. Человек, хрипя, рванулся в руках Бориса, головой ударил его в плечо, закричал:
- Убива-ают! Уби-или!..
И в тот миг, когда Борис накрепко скрутил ему сзади руки, в пяти шагах от них первый "виллис" круто затормозил, окатив холодной волной снега.
- Что такое? Прекратить! - раздался раскатистый голос из раскрытой дверцы машины. - Что тут? А ну!..
Из первого "виллиса" грузновато вылез высокий, глыбообразный человек в шинели и в бурках; из второй машины, звякнув шпорами, спрыгнули на мостовую два офицера. И Алексей тут же узнал в этом грузном человеке в бурках командира первого дивизиона майора Градусова, его крупное, мясистое лицо было перекошено гневом.
- Драка? Курсанты? Какого училища? Сейчас же прекратить!
- Что случилось? Какая драка, товарищ майор? - спросил один из офицеров.
С тяжелой одышкой майор Градусов шагнул к Алексею, точно готовый опрокинуть его своей налитой, широкой фигурой, выговорил:
- Кто этот человек? Немедленно объяснить, в чем дело.
Тогда Алексей поправил сбившуюся шапку, ответил насколько можно спокойней:
- Товарищ майор, тот юморист угрожал оружием. На испуг брал…