- Письмо тебя расстроило, Васенька?
А Валя сидела молча, усталая, вертела в пальцах рюмку, волосы упали на щеку. Возбуждение прошло, и в теплой комнате после мороза ее охватила такая сладкая истома и так горели щеки, что хотелось положить голову на стол и отдаться легкой дреме. Какая-то отдаленная музыка звучала в ушах - или, может быть, это казалось ей, - веки смыкались, и все мягко плыло куда-то.
- Да у нее глаза спят! - громко сказал Василий Николаевич. - А ну-ка марш в постель!
- Нет уж! И не собираюсь! - Валя тряхнула головой, выпрямилась. - Знаешь, в госпитале на дежурстве я привыкла дремать чутко, как мышь. Хочешь, я повторю твою последнюю фразу: ты говорил…
- О чем? - усмехнулся Василий Николаевич. - О танцах, по-видимому?
- Ох, совсем в голове все смешалось! - Валя встала. - Разве можно спрашивать сонного человека?
- Ты угадала, - сказал он. - Это несправедливо.
Нахмурясь, он медленным движением загасил папиросу в пепельнице, снова налил себе водки. Тетя Глаша пристально-внимательно смотрела на рюмку, а Валя спросила с настороженностью:
- Почему ты пьешь?
Он ласково взял Валю за подбородок, заглянул в глаза.
- Так, хочется. Тебе это мешает? Я пью за тех, кому не повезло.
3
Первый дивизион артиллерийского училища, в котором капитан Мельниченко командовал батареей, формировался две недели и только несколько дней назад приступил к занятиям. Сформированный из фронтовиков, артспецшкольников и людей из "гражданки", весь дивизион в первые дни имел разношерстный вид. Фронтовики, прибыв в глубокий тыл прямо с передовой, ходили в обхлюстанных, прожженных, грязных шинелях, в примятых, выбеленных солнцем, смоченных дождями пилотках: в осеннем наступлении некогда было менять обмундирование, старшины едва успевали догонять батареи, проклиная грязь и дожди.
Серебристый звон орденов и медалей весело наполнял классы и огромные коридоры.
Среди особенно молодых были и такие, которые, не думая долго задерживаться в тылу, так и не расставшись с оружием на фронте, привезли его с собою в училище - главным образом трофейные парабеллумы, "вальтеры" и офицерские кортики - оружие, которое аккуратные фронтовые старшины не успевали брать на учет. По приказу это трофейное и отечественное оружие сдали в первый же день. Сдал свой новенький "ТТ" и Борис Брянцев - провел пальцами по рукоятке, задумчиво сказал: "Что ж, пусть отдохнет, авось не отвыкнет от хозяина", - и, передавая пистолет Мельниченко, полушутливо-полусерьезно поцеловал полированный металл.
До свидания, оружие! До свидания! Все воевавшие с сорок первого и сорок второго года были твердо уверены, что им еще придется заканчивать войну.
Однако капитан Мельниченко знал, что ни ему, ни его батарее, ни одному курсанту из училища не придется уже вернуться на фронт. Перед отправкой в тыл из разговора с членом Военного совета армии он хорошо понял: в глубоких тыловых городах создается офицерский корпус мирного времени. И в середине декабря 1944 года вместе с эшелоном фронтовиков капитан прибыл в Березанск. Он попросил назначение в училище того города, в котором жил до войны.
Новый год прошел, наступили будни и, как ни тяжело было чувствовать себя оторванным от фронта, капитан Мельниченко начал втягиваться в училищную жизнь.
Здания училища огромны и просторны.
Широкая мраморная лестница с зеркалами на площадках, с красным ковром на ступенях ведет на этажи, в батареи. Над лестницей висят люстры; тоненьким звоном вторят они веселому позвякиванию шпор в коридорах, сияют, мирно отражаясь в зеркально натертых полах. В главном вестибюле толпятся курсанты, вениками стряхивают снег с сапог. После морозного воздуха на плацу здесь тепло, шумно, оживленно, доносится смех и громкий говор. Дневальный строгими глазами проверяет входящих, то и дело начальственно покрикивает:
- Слушай, ты сознательный человек или несознательный? Ты ценишь труд дневального? Или не ценишь? Как у тещи, снега нанес, понимаешь!
- Милый, не грусти! - отвечает ему кто-то. - Я небесной канцелярией не ведаю. В общем, не делай страшных глаз!
Утренние занятия окончены. Время - перед обедом. Капитану Мельниченко нравится это время: дивизион наполняется движением и ритмом - жизнью.
По лестницам в новеньком обмундировании вверх и вниз бегут и бегут курсанты. Толпа - и опять пусто: в училище все делают бегом.
Вот один, совсем мальчик, идет сзади краснолицего старшины-выпускника, который хозяйственно нахмурен и нетороплив. Курсант, спотыкаясь и робея, тащит на спине ворох новых, пахнущих снегом шинелей; краснолицый зорко оглядывается на него и недовольно басит:
- По полу, по полу! Кто по полу шинели валяет, товарищ дорогой курсант! Смотреть надо! В каптерку заносить! Да в кучу не валяйте. Не дрова. Думать головой надо!
Увидев капитана, краснолицый изображает уставное рвение и бросает руку к виску, курсант же отпыхивается, оскальзываясь на паркете; он не может поприветствовать - на нем гора шинелей. Это новичок, капитан знает его: спецшкольник из первого взвода; кажется, его фамилия Зимин.
Вслед за шинелями несут лопаты, дальномеры в чехлах, буссоли с раздвижными треногами, прицельные приспособления, стопки целлулоидных артиллерийских кругов с логарифмическими линейками. Это обычная жизнь училища в предобеденный перерыв, у этой жизни - свой смысл.
Сейчас капитан стоит в вестибюле, смотрит вокруг и стягивает перчатки: он только что вернулся с плаца. Дежурный по дивизиону, при шашке и противогазе, не отрывает от него ждущих глаз и с преданной готовностью выпячивает грудь.
- Попросите ко мне в канцелярию лейтенанта Чернецова, курсантов Дмитриева и Брянцева!
Дежурный бросается бегом к лестнице и командует с усердными голосовыми переливами:
- Лейтенанта Чернецова, курсантов Дмитриева и Брянцева к командиру первой батареи!
- …перво-ой батареи!.. - разноголосым эхом покатилась команда, подхваченная дневальными на этажах.
Капитан поднялся по стертому ковру на четвертый этаж, в батарею, где тихо, безлюдно - все ушли в столовую. Безукоризненно натертые паркетные полы празднично мерцают; кровати и тумбочки, педантично выровненные, отражаются в паркете, как в воде.
Везде на кроватях лежат свернутые шинели: в столовую курсанты ходят в одних гимнастерках.
Где-то вверху, над крышей, обдувая корпус, ревет ветер, наваливается на черные стекла; порывами доносится сквозь метель отдаленный шум трамвая, а здесь веет благостной теплынью и все уютно, по-домашнему светло.
Дневальный по батарее - Гребнин, прибывший в училище из полковой разведки, навалясь грудью на тумбочку, недоверчиво ухмыляясь, читал; заметив капитана, он поспешно спрятал книгу, вскочил, придерживая шашку.
- Батарея, смир-рно!
- Отставить команду. Книгу вижу, дневальный.
В упор глядя на капитана бедовыми глазами, Гребнин спросил с нестеснительным интересом:
- Вы не в разведке служили, товарищ капитан?
- Нет. А что?
- Глаз у вас наметанный, товарищ капитан.
- Ну, артиллерист и должен иметь наметанный глаз. А книжку все же спрячьте подальше, чтобы не соблазняла вас, дневальный.
Капитан, звеня шпорами, пошел по коридору.
В канцелярии его уже ожидал командир первого взвода лейтенант Чернецов; в новой гимнастерке со сверкающими золотыми пуговицами, золотыми погонами, он, весь сияя, сейчас же встал.
- Вызывали, товарищ капитан? - спросил он таким до удивления звонким голосом, что капитан подумал невольно: "Вот колокольчик".
- Да, садитесь, пожалуйста.
Некоторое время он молча рассматривал Чернецова: небольшого роста, неширокие плечи, чистый - без морщинки - юношеский лоб, живые, детские светло-карие глаза, нежный румянец заливает скулы; на вид ему года двадцать три; окончил училище по первому разряду, на фронт не отпустили, оставили в дивизионе.
- Во всех взводах уже назначены младшие командиры, - сказал Мельниченко. - В вашем еще нет. Почему?
Это сказано было слишком официально - Чернецов весь подтянулся.
- Товарищ капитан, во взводе много фронтовиков… Я присматривался. Вот, - он вынул список. - Я наметил старшину Брянцева, старшего сержанта Дмитриева, старшего сержанта Дроздова… Все из одной армии.
Капитан взглянул с любопытством: лейтенант Чернецов умел так краснеть, что даже шея розовела возле чистого, аккуратно подшитого подворотничка.
- Вам они докладывали о взыскании майора Градусова?
- Так точно.
- Ну а вы не думали, как отнесется к этому назначению командир дивизиона?
- Товарищ капитан, Дмитриев и Брянцев три года были младшими командирами на фронте. Кроме них, нет сержантов во взводе, - заговорил звонким голосом Чернецов. - Что касается этой драки, товарищ капитан, то майор Градусов приказал младшему лейтенанту Игнатьеву отвезти задержанного к коменданту. При проверке выяснили - темная личность.
Он не без волнения подергал свою новенькую портупею, приняв серьезный вид. "А колокольчик-то не такой уж робкий, как кажется, - подумал капитан. - Кем он хотел быть до войны? На этот вопрос вряд ли он мне ответит…"
В дверь постучали.
- Разрешите?
В канцелярию вошел Дмитриев: этот гораздо старше Чернецова, воевал с первых дней войны - таких много в дивизионе; у этих пареньков странное сочетание взрослой серьезности и детскости. Его брови были влажны от растаявшего снега, лицо спокойно, чуть-чуть удивленно.
- Курсант Дмитриев по вашему приказанию прибыл!
- Садитесь, курсант Дмитриев. Так вот зачем вас вызвали. Мы хотели бы с лейтенантом Чернецовым назначить вас помощником командира взвода. С сегодняшнего дня.