- Ты согласился?!
- Вера! Как ты можешь? Как я могу не согласиться! Если бы ты знала - я сейчас на самом передовом краю борьбы! Знаешь, сколько среди нас затесалось этих перевертышей - троцкистов, бухаринцев? Куча! Завтра выйдет номер - почитай мою статью! Про Минусинск - почитай! Узнаешь! Про вредителей! Она на первой полосе будет! Я сейчас Верочка, как говорится - ударная сила редакции! И то ли еще будет! То ли!
Вера совсем погрустнела. Она опустила голову. Потянувшись за стаканом - отпила уже остывший чай. Клюфт погладил ее по руке:
- В чем дело Вера? В чем дело?
- Я боюсь Паша.
- Чего?
- Ты же сам говоришь - пока тебя никто не укорил в твоей национальности.
- И, что? И не укорят!
- Да нет, ты не понял. Ты еще Паша - ничего не понял.
- Да, что я должен понять?
- Ой, Паша. Страшно мне. За отца страшно. За других людей, которые говорят, такие же вещи. Страшно. Они словно заколдованы!
- Ты о чем?
- О том Паша. Они все, вдруг стали - искать врагов! Вот и ты…
- А, что я?
- Что ты говоришь Паша? Что ты говоришь - ты послушай себя со стороны?
- А, что такого я сказал, - Клюфт опешил от рассуждений Верочки.
- Да ничего. Ты тоже ищешь врагов. Ищешь. Специально. Говоришь про них. А если их нет?
- Кого? - не понимал Клюфт свою возлюбленную.
- Ну, врагов Паша. Врагов. Если они просто выдуманные?
- Как это выдуманные? - разозлился Клюфт. - Я же сам их видел! Они сидели.
- И что? Они признались? Они говорили, что вредили нам?
- Да… - Павел вдруг понял - куда клонит Вера. Ему стало не по себе. Она говорила почти его же мысли. Его позавчерашние мысли! Он, действительно - смотрел на тех людей, на скамье подсудимых, в Минусинске и сомневался. Он сомневался в их показаниях! Он говорил об этом Смирнову! Но потом, потом, он, почему-то стал, уверен в их виновности и вот - его любимая говорит ему, его же мысли. Его сомнения!
Вера, продолжала грустно говорить. Она, словно исповедовалась. Павел боялся ее прервать. Голос был тихий и ровный. В нем почти не было интонаций. Просто мысли вслух. Страшные мысли Верочки:
- Паша. Вы все как ослепли! Вы все озлобились! Одумайтесь! Вы стали злые. Что за сумасшествие? Паша, это страшно! Страшно! За последние, пол года мне стало страшно жить! Все друг друга подозревают! Говорят, о каких то врагах! Ищут, каких то вредителей! И радуются, радуются, когда их находят! И вот ты! Паша и ты! Мой отец говорит мне по вечерам страшные вещи! Он говорит о врагах на его заводе! Какие враги? Там не было не каких врагов! А совсем недавно, арестовали его товарища. Дядю Леву Розенштейна! Они с моим отцом дружили лет двадцать! Я выросла с его детьми! Мы вместе играли! И, что? Дядя Лева оказался вредителем! Они оказался врагом и как потом сказал отец агентом английской разведки! Шпион! Понимаешь, Паша дядя Лева - шпион! И отец в это поверил! Он радовался, что его арестовали и поймали! А я, знаю дядю Леву! Какой он шпион? Ну, какой он шпион? Ерунда какая-то! Я думала, что ты, ты-то вот работаешь, в газете и будешь знать - что происходит! Но вижу - я ошиблась. И ты туда же! Ты строишь планы! Какие планы Паша? Поймать врагов народа? Павел обомлел. Его любимая говорила страшные слова. Слова, которые, могли крутиться в голове, но которые - никогда нельзя было произносить в слух! И он слушал эти слова. Он! Он дал клятву Смирнову - никогда не говорить и не слушать об этом! Он нарушил клятву! И заставила его нарушить - его любимая! Его самый дорогой и близкий человек - Вера, та, за которую он готов отдать все, даже жизнь.
- Пойми Паша. Это страшно. Страшно.
- Вер, ну если это есть, как этого бояться, - слабо попытался протестовать ей Клюфт.
- Что есть? Ты веришь в это? Паша? Ты веришь, что те люди - в Минусинске, были врагами? Павел задумался. Он ничего не ответил. Щукина, ухмыльнулась и грустно, улыбнувшись, продолжила:
- Паша. А если тебе завтра скажут - вот, она вредитель! Она, Вера Щукина - вредитель, враг народа! Ты поверишь?
- Ну, что такое, ты говоришь? Вера! Как ты можешь? Ты, уже переходишь границы допустимого! Ты бьешь ниже пояса!
- Нет, Паша, я просто спрашиваю. И хочу понять - как ты себя поведешь в такой ситуации?
- Что? Да какая там ситуация? Вера - успокойся! Ты просто расстроена. Ты утрируешь все! Тебе все кажется в черных тонах - такое бывает! Верочка! Подумай лучше о нас! Зачем ты говоришь все это страшное и нелепое?
- Нет, Паша. Я нормальна. В отличие от тебя - я реалист. Я все реально понимаю. Так, как Паша, ты бы повел себя, в такой ситуации? Если бы тебе сказали, что я - враг народа? Павел резко вскочил. Стул повалился на бок. Клюфт дернулся и подбежал к окну. Там, в темноте, он вдруг увидел человеческие ноги. Ботинки, валенки, сапоги - топтали, укатанный снег. Прохожие спешили по своим делам. Павел покачал головой и закурил папиросу. Ему не хотелось ничего говорить. И больше всего ему не хотелось, что бы говорила Вера. Он понял - он хочет, что бы она замолчала. Просто замолчала. Но Щукина налив себе еще чая, улыбнулась, и словно издеваясь, сказала:
- Паша, так ты верил бы, что я враг народа?
- Вера! Я не хочу об этом. Прошу тебя не надо! Не надо. Это плохая тема! Щукина кивнула головой. Она, сощурила глаза и рассматривая Клюфта, тихо продолжила:
- Я тебе не хотела говорить. Это в принципе нельзя. Но через меня проходят кое-какие документы. Секретные. Вернее, они уж и не такие секретные, но допуск к ним есть не у всех. У меня есть. Так вот. Есть списки Паша. Понимаешь, списки людей, которых нужно разоблачить. Понимаешь - эти люди еще не знают, что их будут разоблачать. Их обвинят, в чем угодно - начиная от бюрократии, заканчивая вредительством. Понимаешь Паша. Просто из Москвы пришло распоряжение. План, так сказать. Найти врагов. Вредителей. И наши руководители горкома, просто и банально, составляют списки. Что бы отчитаться, о проделанной работе! Клюфт слушал и не верил. Ему вдруг показалось, что Вера бредит. Просто заболела. Бред на почве высокой температуры или еще черт знает чего?! Просто бред! Говорить такое! И Павел испугался! Он поймал себя на мысли - а ведь Вера может говорить правду! Что если она говорит правду? "Когда же поведут вас что бы отдать под суд, не беспокойтесь заранее о том, что говорить, но, что дано, будет в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, а святой дух. И отдаст брат брата на смерть, и отец - ребенка, и восстанут дети против родителей и отдадут их на смерть. И будете ненавидимыми всеми за имя мое. Но кто выстоит до конца, тот спасется!" - Павел вдруг вспомнил слова Иоиля, которые, он сказал ему на прощание. Этого странного человека.
- Паша. Я пойду. Мне надо идти, уже поздно. Родители беспокоиться будут, - услышал Клюфт голос Веры. Он звучал где-то вдалеке. Павел, очнувшись, вздрогнул. Щукина надевала свои полусапожки. Когда она потянулась за пальто - Клюфт бросился к ней.
- Вера! Вера! Давай я тебя провожу! Как так, ты уходишь?
- Не нужно Паша. Я дойду одна. А тебе надо тоже побудь одному. Подумай. Обо всем Паша, подумай. И я все обдумаю. В нашей жизни Паша нам предстоит принять не легкое решение. Вера надела шапочку и грустно улыбнувшись, сухо чмокнула Клюфта в щеку. Странно - но он, даже не пытался ее остановить. Он, не пытался одеться и побежать за ней?! Он, словно согласился - с этой неизбежностью временной разлуки! Такое было с ним впервые! Клюфт всю ночь не сомкнул глаз. Он думал о Вере. Он думал - о их ребенке. Из головы, почему-то не выходил, образ уличного бродяги - богослова, со странным именем. Человека, который, словно ворон, влетел в окно, в его жизнь и каркнув - растворился в сумраке ночи. Клюфт думал о тех людях из Минусинска. О тех, кого он клеймил позором в своей статье. Но Павлу, почему-то было их жалко. Он даже представлял - каково им сейчас, в холодной, камере тюрьмы? Что думают они? Что думают их родственники?!! Как они страждают?!!