Четвертая глава
Утром, Клюфт, встал разбитым. Он чувствовал себя так, словно вчера весь вечер пил водку - а сегодня болел с похмелья. В редакции тоже не заладилось. Статья о Таштыпскоми прокуроре не понравилась Смирнову. Павел пару раз заходил к нему в кабинет - но разговор у них не клеился. Главный редактор был раздражителен и суров. Он сухо бросал короткие фразы и почему-то не предлагал Клюфту даже присесть. Так продолжалось почти неделю. Страшно-длинную и нелепо-безликую неделю. Неделю моральных мучений и размышлений. Павла не порадовала даже его статья на первой полосе номера, с этим жутким и нелепым названием - "Мерзость, несущая опустошение!". Он, как-то внутренне съежился - еще раз читая, что написал о Минусинском суде. Клюфту казалось, что каждое его слово пропитано фальшью. Фальшью - которую обязательно почувствует читатель! Павлу было стыдно. Откуда брался, этот стыд он не понимал. Клюфт, постоянно вспоминал их последний разговор с Верочкой. Ее слова, звучали у него в голове, словно набат колокола. Колокола, который звонил низким и печальным звуком. Клюфт хотел поговорить со Щукиной. Он хотел ее увидеть! Но в тоже время, он ловил себя на мысли, что боится этой встречи! Как он посмотрит в ее глаза? Как она отреагирует на него? Он хотел ее видеть, но боялся! Такое с ним было впервые. И все же ноющая, постоянно, точащая боль в сердце - заставляла его искать Верочку. Искать. Ему, надо было, с ней встретится. С ней - будущей матерью его ребенка! С ней, единственной, кому можно доверить все! Павел обрывал телефон горкома - прося пригласить к трубке Щукину. Но Вера говорить с ним не хотела. Клюфт это чувствовал. На том "конце провода" регулярно отвечали, что Щукина либо сильно занята, либо уже ушла с работы. Павел с ужасом понимал, что Вера не хочет его видеть. Пойти к ней домой вечером Клюфт не решался. Да и настроение, когда над городом спускался сумрак, у Клюфта вообще портилось. Пару вечеров он делал необъяснимые для себя вещи - бродил по Красноярску. Он ходил по темным улицам и искал. Искал человека в грязно-зеленном плаще. Клюфт заглядывал во все подворотни. Пару раз приходил на городской железнодорожный вокзал. Он надеялся встретить этого странного богослова, с подозрительным именем. И самое необъяснимое - зачем Клюфту нужен был это человек, Павел не понимал. Ночами Павла мучили кошмары. Он, просыпался в холодном поту. Долго, лежал в темноте, с открытыми глаза, пытаясь понять - был ли это сон?! И лишь, когда его мозг понимал, что это его ночное видение - с трудом засыпал под утро. Но все когда-то заканчивается. Кончилась и эта противная и грустная неделя. Неделя мучений и недоверия, к самому себе. Неделя размышлений и одиночества. В один из дней все изменилось. Утро было не по декабрьскому солнечным. Слабый морозец и голубое небо. Скрип снега под ногами и яркие краски города. Красноярск, словно преобразился после серых, окутанных туманами и снегом дней. Настроение у Павла в это утро было приподнятым. Хотя он опоздал на работу. Банально проспал. Встал с постели лишь часов в десять. Но не испугался. Ответственность за опоздание его почему-то не тяготила. Клюфт, словно предчувствовал - сегодня все изменится. Сегодня все будет хорошо - все не так как всегда! И он был прав. Когда Павел прибежал в редакцию, его сразу же вызвали к "главному". Клюфт шел в кабинете Смирнова, уверенный - тот ругаться не будет. И Павел не ошибся. Петр Ильич увидев его - подскочил и словно старому, закадычному другу, крикнул:
- Паша! Ну, ты даешь! Молодец! Молодец! Опоздать на два часа! Ладно, я сегодня добрый, садись - разговор будет крутой! - Смирнов при этом, улыбался. Клюфт насторожился. Он медленно выдвинул один из многочисленных стульев стоящих в ряд вдоль длинного стола и присел на краешек. Смирнов снял очки и начал их усердно протирать носовым платком. Павлу показалось, что он не знает, как начать разговор. Главный редактор - стеснялся:
- Паша, тут такое дело. Наша ведущая, незабвенная Ольга Петровна Самойлова, которая постоянно пишет у нас аналитику и передовицы - неожиданно заболела! У нее, воспаление легких Паша, понимаешь?!
- Да понимаю. А я-то тут причем? - Клюфт пожал плечами.
- Дело вот в чем Паша. Нужно написать большую статью, посвященную первой годовщине конституции и главное статью о речи товарища Сталина про выборы в Верховный совет! У Клюфта перехватило дыхание. Такое предложение, или приказ, означал - писать придется под пристальным вниманием не только главного редактора, но и секретарей крайкома и горкома партии! Такое, ответственное поручение, обычно давали уже проверенным и самым достойным в редакции людям. В "Красноярском рабочем" это была - Ольга Петровна Самойлова. Настоящий журналист, закончившая факультет филологии Московского университета. Она, как никто другой в редакции, мощно и четко, писала пафосные и статьи и подбирала такие нужные и емкие слова к речам великого вождя. Но сегодня…. Павел недоверчиво посмотрел на Смирнова. Было видно, тот сильно волнуется. Он водрузил очки на нос-картошку и постоянно шмыгал им. Раскрасневшийся лоб и отдышка. Петр Ильич неестественно тяжело дышал.
- Что-то я не пойму, Петр Ильич, Ольга Петровна обычно брала такую работу даже на дом. У нее ведь есть дома печатная машинка. У нее есть разрешение на нее. Она писала даже больной. Она никому никогда не уступал эту работу. Она писала такие статьи в самом плохом состоянии? Не ужели она так тяжело больна? Смирнов развел руками. Достал из френча платок и протер лоб. Отведя глаза, тихо пробормотал:
- Да Паша. Она больна. Она сильно больна. И я боюсь - писать придется тебе. Придется. Мы, верее я все обдумал. Другой кандидатуры нет.
- Спасибо конечно за доверие Петр Ильич. Но я все же хотел бы сначала переговорить с Ольгой Петровной. Это будет как-то непорядочно с моей стороны. Я должен с ней поговорить. Я схожу к ней домой проведаю. Как она себя чувствует! Может ей легче. Может она сможет написать? Что там подойти к столу и сесть за машинку! Нет, Петр Ильич. Я сначала схожу к ней. Смирнов, вдруг стал, мрачный как туча, он грозно прорычал:
- Никуда ты не пойдешь! Клюфт не понял - толи главный редактор его разыгрывает, репетируя какую-то реплику - из новогодней пьесы про серого волка и зайца, то ли он, просто шутит - разогревая голосовые связки. Клюфт, улыбнулся и встав, весело сказал:
- Вы знаете, Петр Ильич, я ей отнесу варенье! У меня есть в заначке маленькая баночка малинового варенья! И ей будет приятно и от редакции, так сказать пожелаю выздоровления. Но Смирнов налился кровью. Он смотрел на Павла пронзающим, полным ненавистью взглядом:
- Нет, никакого варенья! Никуда ты не пойдешь! Павел в растерянности замер. Он не знал, как себя вести. Еще минуту назад Смирнов был совершенно другим - добрым и простодушным человеком и вот перед ним, сидел настоящий монстр во френче оливкового цвета:
- Сядьте товарищ Клюфт! Вы пойдете сейчас и начнете писать статью, о которой я вам сказал! Никаких походов к Самойловой! Чтобы я даже не слышал об этом!
- Но почему? Почему? Неужели, редакции все равно! Заболел человек и не просто человек - настоящий ведущий журналист?! Почему бы, не сходить к ней домой? Смирнов опустил глаза в стол. Он тяжело дышал:
- Ее, нет дома. И нечего, к ней ходить!
- Как, нет? Вы же сказали, она заболела? Она, что, в больнице? Ее положили в больницу? Тем более, нужно проведать! Да и мне посоветоваться нужно. Я схожу в больницу!
- Да ты слышал меня! Ты не куда не пойдешь! Ты пойдешь в свой кабинет и сядешь писать статью! Она должна быть готова уже завтра! Понял ты меня, Клюфт, или нет?! - заорал Смирнов. Павел непроизвольно присел на стул. Он смотрел на главного редактора и не понимал, почему тот стал таким грубым. Петр Ильич вновь достал платок и вытер лоб. Затем, поднявшись - подошел к окну. На подоконнике стоял графин с водой. Налив себе полный стакан, выпил одним залпом. Тяжелая отдышка сотрясала грузное тело. Маленький и толстый, Смирнов, казался сказочным персонажем - хомячком или медвежонком. Павел посмотрел на его ноги. "Главный" был обут в белые валенки.
Клюфт сидел и ждал. Он боялся произнести даже слово - что бы не вызвать гнев у этого человека, одетого, как отставной полковник. Смирнов долго смотрел в окно. И хотя, за ним, не было ничего видно - мороз разрисовал стекло замысловатыми узорами - Петр Ильич вглядывался в эту белую абстракцию. Затем вернулся на свое место. Сел в кресло и закурил папиросу. Зажженную спичку, он долго не тушил, наблюдая, как тлеет, огонек. Наконец маленькая палочка обуглилась и согнулась. Смирнов положил ее в пепельницу и тихо сказал:
- Ее арестовали Паша… Клюфт, не понял, о ком он говорит. Арест. Кого арестовали? Но через секунду, мозг Павла переварил информацию. "Арестовали - Самойлову! Господи! Нет! Арестовали Самойлову! За что?" - лихорадочно бились мысли в голове, словно закипевшая вода в кастрюле.