- А что? Что же вы еще могли иметь в виду, когда говорили слово - Господи! Вы это и имели в виду. Вы верите в Бога. Просто не хотите, почему-то в этом сознаться. Самому себе. И даже не потому, что вы боитесь окружающих. Вы, почему-то, боитесь самого себя. Вам трудно. Но это ничего. Все придет. Наступит время, когда вы не будете бояться верить, признаться, что вы - верите в Бога.
Более того, вы даже будете этим жить! И это время не за горами. Когда же поведут вас, чтобы отдать под суд, не беспокойтесь заранее о том, что говорить, но, что дано, будет в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, а святой дух. И отдаст брат брата на смерть, и отец - ребенка, и восстанут дети против родителей и отдадут их на смерть. И будете ненавидимыми всеми - за имя мое! Но кто выстоит до конца, тот спасется! - Иоиль, торжественно поднял руку вверх, указав пальцем на потолок.
Клюфт замер. Он смотрел на человека, который говорил страшные слова, но в этих словах звучала тоска правды. Павел вдруг ощутил, что в этих замысловатых и на первый взгляд бессмысленных предложениях - скрывается неведомая пока ему тайна. Тайна, с которой он непременно столкнется.
- Вы говорите ерунду, - выдавил из себя журналист.
- Эх, как знать. Как знать. Спасибо вам добрый человек за кров. Мне нужно идти. Может быть, мы еще и встретимся, - с этими словами Иоиль вышел, махнув на прощание рукой.
Дверь за ним закрылась со зловещим скрипом. Клюфт икнул и затушил папиросу. Он еще минут пять сидел молча - сложив руки на колени и опустив голову. Слова этого бродяги, полуночника, запали ему в сердце. Брат на брата, отец отдаст ребенка. Нет. Он определенно, где-то это уже слышал. Там, в прошлой жизни. Давно, когда он был маленький, когда - было все не так. Когда он, сам, был другой. Когда мир ему виделся из его подвала совсем иным - чистым и светлым, как свежевыпавший снег, перед новым годом.
Клюфту стало очень грустно. Так грустно, ему не было - с похорон матери. Павел едва не заплакал. Слезы, горячей волной, накатили на глаза. Но журналист сдержался. Он глубоко вздохнул и потянулся за очередной папиросой. Закурив - ему стало легче. Пару затяжек и голова просветлела.
- Вот черт! Богослов проклятый - заболтал! Нет, нужно идти на работу - еще машинку тащить, уже пол седьмого, - проворчал Клюфт и вскочил со стула.
Вторая глава
Главный редактор довольно покряхтывал, потягивая чай из стакана, который был вставлен в бронзовый, почти черный от времени, подстаканник. Лицо Смирнова полно блаженства. Он наслаждался чтением. Его нос-картошка, дергался - подбрасывая круглые очки. На лбу выступила испарина. И хотя верхняя пуговица, его оливкового цвета френча, была расстегнута, главный редактор, вытирал пот с раскрасневшейся шеи, носовым платком.
- А ведь можешь, засранец! Можешь, когда хочешь! Молодец! Удружил! Вещь - какие нужные слова нашел! Какие верные! Как точно метишь! Основной задачей вредительской группы было уничтожение совхозного скота, озлобление рабочих против мероприятий партии и правительства. Все это они старались делать, так чтобы замести всякие следы! Ах, молодец! Молодец! - Смирнов в очередной раз вытер вспотевшую шею носовым платком. Клюфт сидел и ерзал от нетерпения на стуле. Ему было приятно слушать похвалу шефа. Он, еще совсем недавно - неизвестный рядовой работник горкома ВКП(б), вдруг стал, известным в крае "журналистом-разоблачителем"! Его будут бояться - все эти мрази и выродки, покусившиеся, на советские устои! Нет, все-таки судьба обошлась с ним благосклонно! Все-таки, как хорошо, что его направили работать сюда в газету!
- Молодец! Особенно мне понравилась твоя кода! Доколе невежды будут любить невежество? Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы, посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас! А! Как сказано! Сам придумал?
- Смирнов сурово посмотрел на Клюфта. Павел поежился. Рассказать о ночном постояльце? Нет! Зачем? Да и он вряд ли увидит теперь этого странного человека - со странным именем. Нет! Славу нельзя делить ни с кем! Слава, она ведь, как жена - должна принадлежать, только одному человеку! Иначе, это будет не слава, иначе, это будет, просто - легкий успех. А это, уже не то! Нет! Иоиль просто был его фантазией! Просто ночным видением!
- Сам! Конечно сам! Кто ж мне, что ночью то подскажет? - соврал Клюфт и слегка покраснел.
- Слушай Павел! - Смирнов отложил листы со статьей. - А ведь ты талант. Мы, тебя, наверное, на курсы повышения квалификации в Москву направим. Подучишься! Хочешь в столицу-то? Павел пожал плечами. Почесав макушку, посмотрел на главного редактора и улыбнувшись, довольно ответил:
- Кто ж в столицу-то не хочет. Хочу, конечно!
- Ну, вот и хорошо! Вот и поедешь. После нового года. А то пока работы навалом. Кстати как ты уже там думаешь о второй статейки то? Ну, о прокуроре в Таштыпском районе?
- Хм, да. Думаю. Завтра напишу, - с готовностью ответил Павел.
- Ну, вот и ладненько! Вот и хорошо! Эту мы сегодня в номер, а завтра, завтра уже будем планировать следующую! Я, понимаешь, не хочу, что бы у тебя перерыв был! Что бы ты у нас в каждом номере, что-то такое! Ух! Делал! Что бы все видели - в крае идет работа по выявлению этих право-троцкистских, бухаринских, оборотней! Да и в крайкоме будут видеть - наша газета держит пульс на ритме этой борьбы! - Смирнов говорил это с пафосом, будто на митинге.
Павел покрутил по сторонам головой. Ему вновь показалось, что главный редактор говорит эти слова, вовсе не для него, а для кого-то третьего - невидимо, присутствующего в кабинете.
- Ну и последнее. А как назовем то статью? А то, вот названия то нет! Не называть же ее просто и банально - суд в Минусинске? - спросил Смирнов. Клюфт задумался. Над названием он действительно не успел поработать. Да и когда? Он и так то ели-ели успел. Нужно выкручиваться. Нужно именно сейчас доказать Смирнову - что он подающий надежды журналист. Его мозг лихорадочно работал. Неожиданно для себя Клюфт выпалил фразу, которой поразился сам:
- Мерзость, несущая опустошение! Смирнов, от удивления, приподнял пальцами очки на носу. Он сидел, открыв рот. Молчание длилось почти минуту:
- Как, как, ты сказал?!
- Мерзость, несущая опустошение, - повторил Клюфт робко и опустил глаза.
- Гениально! Гениально! Молодец! Как сказал! - рассыпался комплементами Смирнов. Клюфт совсем покраснел. Он не знал, куда деть руки и то и дело теребил обивку на стуле. Петр Ильич, вскочил со стула и выбежав из-за стола, схватил трубку телефона.
- Алло! Наборщики! Набирайте - мерзость, несущая опустошение! Да! Все! В номер! Все! Я подпишу! - Смирнов бросил трубку на аппарат и подошел к Павлу. Тот, в смущении встал. Главный редактор, смотря ему глаза, снизу вверх, ввиду своего маленького роста, крепко пожал руку. Клюфт почувствовал, что ладонь, у Петра Ильича - горячая и липкая от пота.
- Ну, что ж, мой мальчик! Мы еще поработаем! Поработаем! - Смирнов похлопал Клюфта по плечу. Достал из кармана носовой платок и сняв очки, протер их.
- Кстати, я вижу - настроение у тебя в корне поменялось. Вижу! А то ночью, мне, всякую чушь тут нес! И помни, ты мне поклялся! Никому больше ничего подобного не говори! Никому! Ладно! Что ты хотел у меня спросить? Клюфт опустил глаза, словно был в чем-то виноват. Павел никогда не любил просить. Особенно за себя. Это было для него настоящей мукой. И, тем не менее, он выдавил:
- Петр Ильич, вы обещали меня отпустить. Я ведь вот как всю ночь работал…
- А! Да! Конечно! Вижу! Вижу! Надо! Но я старый лис - знаю, спать не пойдешь! Тут другое! Шерше ля фам! Черт с тобой - иди! Но завтра! Завтра что б утром был как штык и с тебя статья о прокуроре в Таштыпском районе! Павел выскочил из кабинета редактора и понесся по коридору, словно на спине у него выросли крылья! Ему хотелось взлететь! Шутка ли - у него все получается и он становиться настоящим "матерым мэтром" слова! Выскочив из-за угла, Клюфт, налетел на Пончикову. Грузная тетка несла в руках кучу бумаг и книг. Они посыпались на дощатый пол. Пончикова, взвизгнула, как ужаленная и повалилась на бок. Ее плотная, коричневая юбка, нелепо задралась, оголив толстые ноги, в шерстяных чулках.
- Ой! Ой! Мамочка моя! - причитала эта толстая женщина. Клюфт ползал рядом с ней на коленях, пытаясь собрать рассыпавшиеся книги и бумаги.
- Простите Вера Сергеевна! Простите ради Бога! Я не хотел!
- Ой! Ой! Что ж это такое?! - Пончикова встала на четвереньки и со злобой посмотрела на Павла.
Клюфт собрал в одну охапку ее бумаги и протянул женщине - словно большой торт. Та отмахнулась и опираясь на стенку рукой, с трудом поднялась на ноги.
- Вот, возьмите, возьмите,… - Павел давался со смеха. Он представил, как эта толстая грымза, рухнула на пол и что она при этом испытала. Павел вдруг ощутил невообразимое удовлетворение, перемешанное с чувством отмщения. Пытаясь скрыть улыбку, Клюфт хмыкал носом:
- Вера Сергеевна. Простите, простите!..
- Хам!.. Смотреть надо куда бежишь! - Пончикова опустила глаза в пол. Ее рот раскрылся от удивления. Глаза округлились. Руки затряслись. Клюфт не понял - чем вызвана такая реакция, он, тоже непроизвольно опустив голову, вдруг увидел, что стоит на книге.
- Ты на чем стоишь?!! Ты на что встал?!! - завизжала Вера Сергеевна. Павел нагнулся и поднял желтую, тонкую брошюру, на которую наступил ногой.
- Вот, возьмите, - испуганно протянул женщине Клюфт книжечку.
- Ты на что наступил?! - визжала женщина.