Насчет Москвы у доктора Боткина были сомнения. Не в смысле недовкладывания продуктов, а в смысле местных традиций, принятых правил. Вдруг отказ от определения выхода порций будет расценен как халатное пренебрежение своими обязанностями? Халатность в первое же дежурство способна навсегда испортить впечатление о новом сотруднике у начальства и коллег. Но "Скорые" приезжали буквально одна за другой, а "завал" в приемном покое грозил подпортить репутацию доктора Боткина сильнее всего. Поэтому Алексей Иванович выбрал из двух зол то, что поменьше.
Все блюда получили оценку "отлично". Похвалив на прощанье санитарное состояние пищеблока и не приврав нисколько, потому что чистота во владениях Марии Егоровны была не близкой к идеальной, а просто идеальной, ответственный дежурный врач ушел, точнее - убежал к себе в приемное отделение.
После его ухода Мария Егоровна шикнула на буфетчиц, уже нетерпеливо просовывавших головы в дверь, обвела потяжелевшим взглядом подчиненных, неодобрительно, а может, и недоумевающе покачала головой и сказала:
- Послал же Господь чудика!
После вздоха, исполненного в лучших традициях Малого театра, имела место столь же академическая пауза, а затем прозвучал вердикт:
- Чует мое сердце - намучаемся мы с ним!
На столе остывал борщ, предназначавшийся доктору Боткину…
Часам к пятнадцати "распогодилось" - поток пациентов иссяк. Предупредив дежурную медсестру Алину, Боткин ушел в свою комнату, которую конспиративно называл "кабинетом". Заварил чай из пакетика, бросил в чашку листочек привезенной с собой домашней мяты, залил кипятком быстро готовящуюся лапшу якобы с грибами, открыл пачку крекеров. Только успел сесть за стол, как в "кабинет" заглянула старшая медсестра Надежда Тимофеевна. Заглянула просто так, без всякой рабочей надобности, просто поинтересоваться впечатлениями о начале первого дежурства. Увидев скромную боткинскую трапезу, Надежда Тимофеевна удивилась:
- Что-то вы быстро проголодались, Алексей Иванович!
- Ну, если учесть, что завтракал я в половине восьмого, то уже вроде как пора подкрепиться, - ответил Боткин. - Печеньица соленого не желаете?
К царапающему ухо слову "крекер" он еще не успел привыкнуть.
- Нет-нет, спасибо! - отказалась Надежда Тимофеевна. - Кушайте, не буду мешать. Приятного аппетита!
Из своего кабинета она по внутренней линии позвонила на пищеблок, попросила к трубке Марию Егоровну и без предисловия высказала ей свое порицание:
- Ну ты, Егоровна, даешь! Что, трудно было накормить нового доктора?! Зашла к нему сейчас, а он, бедняга, лапшу пластмассовую ест! Тебе что, старая жопа, лишней тарелки борща для хорошего человека жалко?! Совсем с ума сошла от жадности! Он же…
То, что Алексей Иванович Боткин - хороший человек, Надежда Тимофеевна поняла еще при знакомстве, а только что окончательно убедилась в этом. Попробовали бы на пищеблоке не накормить обедом доктора Колбина, тот бы их всех головами в котлы бы макнул. А этот не сказал ни слова, сидит, лапшу свою ест… У Надежды Тимофеевны от умиления и сострадания аж слезы на глаза навернулись. "Вот бы моей Галке попался бы такой покладистый муж", - помечтала она, досадуя на имевшегося в наличии зятя, которому вся родня, да и сама Галка тоже боялись слово поперек сказать.
- Я старая, а ты молодая - что с того? - флегматично ответила Мария Егоровна, бывшая шестью годами старше Надежды Тимофеевны. - Можно подумать - велика разница! А попрекать ты меня не попрекай, потому что у меня весь пищеблок в свидетелях. Я вашего Чудика встретила честь по чести, разве что только стакан не поднесла, а он на борщ ноль внимания, мне - фунт презрения. "Давайте, говорит, ложки, буду пробу снимать!" Ну, думаю, всяко бывает - решил человек выпендриться, а он пробу снял, расписался и ушел. Если бы время позволяло, то еще бы и кастрюли взвесил. Сам сказал.
- Да ты что, Егоровна! - ахнула Надежда Тимофеевна. - В натуре?
- В комендатуре! - как и положено, ответила Мария Егоровна. - Я теперь его дежурства красным цветом отмечать буду, чтобы, не дай бог, недовеса у меня не оказалось. Сама понимаешь, Тимофеевна, наше пенсионерское дело такое - по-крупному подставиться только один раз можно. Почти как саперам.
- Это да, - согласилась Надежда Тимофеевна, перешагнувшая порог пенсионного возраста в прошлом году и до сих пор еще не до конца свыкнувшаяся с этим фактом. - Нас уволить нетрудно.
- И больше уже никуда мы не устроимся! - жестко, даже жестоко, сказала Мария Егоровна. - Давай, Тимофеевна, гляди в оба, а то как бы ваш Чудик не начудил так… Ну, сама понимаешь.
- Да он оробел, наверное. Первое дежурство, да еще в Москве после провинции. А поступление знаешь сегодня какое? Я с ним поговорю.
- Твое дело, - не стала спорить Мария Егоровна. - Хочешь - разговаривай. А я для себя уже все выводы сделала. Чудик он, пыльным мешком по голове шандарахнутый. Это - клиника, Тимофеевна, клиническая клиника. Вот когда я в ресторане "Восток" девчонкой посуду мыла, у нас шеф-повар такой же работал. Недолго - месяца три, очень правильный был мужчина, все пытался по инструкциям да по нормам делать. Директор от него еле избавился, слухи ходили, что пришлось тюрьмой пригрозить. Ресторан у нас был не из самых, но дела там делались крупные…
- Извини, Егоровна, меня заведующая зовет, - поспешно сказала Надежда Тимофеевна и, не дожидаясь ответа, положила трубку на место.
Водилась за Марией Егоровной такая привычка, как любовь к воспоминаниям. Заведется - не остановишь, придется слушать да поддакивать.
Телефон тут же зазвонил. Надежда Тимофеевна сняла трубку.
- Я забыла тебе напомнить, что у нас есть столовая для сотрудников, - ехидно сказала Мария Егоровна и отключилась, оставив последнее слово за собой.
Столовая для сотрудников в больнице действительно имелась, в подвале административного корпуса. Кормила сотрудников кейтеринговая компания, на деле принадлежавшая главному врачу, но деликатно оформленная на имя его племянника, свободного художника-постмодерниста. Мнимый владелец имел за прокат своего имени триста долларов в месяц, каковые являлись стержнем его материального благополучия, а реальный владелец имел спокойствие.
Обедали сотрудники по талонам, которые можно было получить в бухгалтерии. В конце месяца стоимость талонов вычиталась из зарплаты. Те, кому ходить за талонами было лень, платили наличными "в лапу" раздатчицам. Раздатчицы против черного нала не возражали, скорее наоборот - приветствовали. Обед стоил "всего" семьдесят пять рублей. Льготная цена оправдывала нахождение компании на территории больницы - за цену, близкую к символической, компания арендовала часть седьмого, архивного, корпуса, якобы находившуюся в неподходящем для использования под больничные нужды состоянии. На самом деле в неподходящем состоянии находилась другая часть корпуса, где вперемежку, на головах друг у друга, громоздились два архива - "бумажный" с историями болезни и пленочный, рентгенологический. Низкая цена обедов соблазняла далеко не всех, поскольку дешевое было донельзя сердитым. Ложечка жухлых овощей выступала в роли салата, водичка, замутненная какими-то примесями, - в роли супа, мясные и рыбные блюда весили не более семидесяти-восьмидесяти граммов, а гарнир к ним не накладывался, а всего лишь размазывался по тарелке тонким слоем, создавая ложно ощущение полной порции. И к тому же, по неизвестным причинам, столовская еда никогда не бывала горячей - всего лишь теплой. Короче говоря, столовую сотрудники не уважали и презрительно называли ее "столовкой", а то и совсем грубо - "рыгаловкой".
Старшая сестра вернулась в "кабинет" к Боткину. Алексей Иванович заканчивал трапезу - жевал крекер и запивал чаем. Надежда Тимофеевна присела на краешек его койки (больше все равно было некуда, потому что на единственном стуле сидел сам Боткин), улыбнулась и сказала:
- Вы, Алексей Иванович, во время дежурств лучше бы на пищеблоке обедали. Там вкуснее, сытнее, еда настоящая, да и тратиться не надо. Мария Егоровна всегда накормит.
Боткин не удивился. Дожевал, проглотил, заговорщицки подмигнул Надежде Тимофеевне и сказал:
- Я все понимаю, Надежда Тимофеевна, дорогая моя. Пришел новый человек, никому не известный, в Москве никогда не работавший, как будто с неба свалился. Конечно же, надо его проверить, испытать, чтобы понять - можно ему доверять или нет…
От ласкового обращения "дорогая моя" Надежда Тимофеевна слегка растаяла и, потерявши нить, никак не могла понять, к чему клонит добрый доктор.
- …Я не обижаюсь, не подумайте, я все понимаю. Это как в магазине, когда приходит новый продавец, так старые его на честность проверяют - лишку денег оставят в кассе или что-нибудь из товара якобы не сосчитают. А сами смотрят - объявит или присвоит втихаря. В душу-то человеку не заглянешь, человек он в поступках раскрывается, это я к чему говорю? К тому, что насчет меня вы можете быть спокойны - я никогда не позволю себе больных объедать, можно меня больше на эту тему не испытывать. Объедать больных вообще нехорошо, а в моей ситуации, при моей-то зарплате да бесплатных хоромах, - Алексей Иванович обвел "хоромы" рукой, словно предлагая Надежде Тимофеевне восхититься ими, - совсем позорно…
"Хоромы, - скептически подумала Надежда Тимофеевна. - Это ты, дружочек, комнату отдыха главного врача не видел. И его персональный санузел. Вот где хоромы! Мариотты с Хилтонами обзавидуются".