Медосмотр сдавали на втором этаже, в красном уголке. Маруся с Олей встали смирнехонько у дверей.
- Очередной! Проходите! - крикнули из уголка.
Маруся вошла и видит: в белом халате, в белой шапочке - мальчик. Розовый, умытый, зеленкой пахнет, над верхней губой светлые молодые усы.
- А где Эсфирь Соломонна?
Нет - нет, уже нету Эсфирь Соломонны. Вместо нее мальчик с усами.
Сначала он накачал на ее руке грушу для давления, потом как ни в чем не бывало сказал: ложитесь в кресло. Какое кресло, зачем кресло? Сынок, в шисят лет уже не бывает кресло. Сначала надо у людей спросить, у Эсфирь Соломонны. Вот она умеет обследовать болезни: надо мять живот, под ребром мять, смотреть язык, дергать за веко. Эсфирь Соломонна людей сорок лет знает без твоего кресла. Нет - в кресло, в кресло. Вы имеете дело с пищей. Не имею! Имеете! Дайте соскоб! Это у молодых соскоб, а когда, как сейчас, то соскобы все уже заканчиваются…
Сестричка сидела прежняя, Таечка.
- Таечка! Скажи ты ему!
Таечка делала Марусе знаки, но Маруся не понимала.
- Перчатки надел! Эсфирь Соломонна говорила про печень, про мочу, а перчатки не надевала. Она смотрела на язык - и все. Ты лучше скажи, почему ухо свистит, родинка на шее горит, жгет, во рту - как пятак пососала. А нечего перчатки показывать!
Мальчик осерчал и отложил ее карточку. Не подписал в нее какие - нибудь слова. Сказал: отсранить от работы! Ой! Отсрани! Пусть Виталька полы моет, у него все соскобы есть.
Маруся спустилась в сыпучку, протиснулась между мешками с мукой и спряталась там. Ей кричали и Таечка, и Алюська, и секретарь комсомольской организации, но Маруся не отзывалась.
Оля отыскала ее. Она сникла на глазах и сделалась тяжелобольная. В зрачке легла наготове слеза.
- Ой, у меня такой диагноз ног… - Она сломала слово пополам и начинила его стоном.
- Сейчас у всех диагноз, - вздохнула Маруся.
- Не скажи, вот доктор, у него такое высокое образование…
- Сейчас у всех образование.
- Нет, Маруся, он ходит в церковь…
- Сейчас все ходят в церковь.
- Не говори так, сейчас в церковь ходить нельзя - ругают по партейной линии. Так вот я ему говорю: как поем, так вот тут, под ложечкой, будто кулак вскакивает и мясо само собой, самостоятельно дрожит. А он отвечает: так нам же не семнадцать лет, а уже девятнадцать. Маруся, ты поняла: "девятнадцать"!.. Вот как, старые люди никому не нужны…
Вот влетел! Чуть с ног не сбил. Виталька. А за ним Ленуська из театра оперы и балета с кривыми, покрытыми черными злыми волосами ногами. И с размаху прыгнула ему на шею. Виталька поцеловал ей сначала пальчики, потом лоб, потом темечко и височек. Да, ему стоило труда отлипнуть от нее. Вот, вдевает ей в уши золотые сережки и цепляет на грудь золотую бабочку. Камушки на ее спинке выстреливают три искры подряд…
Виталька, Виталька… На кого ложится твой слепой глаз?..
Одна была с заячьей губой. Сисикала в разговоре, дергала плечом и тянула шею. Другая скашивала колени внутрь, они терлись друг о друга, ее колени. Правда, у нее была нежная белая кожа. Мелкие стружки волос щекотали у нее за ушами, может, поэтому она все время смеялась. Еще одна была вся в морщинах, как печеное яблоко. Но у нее под старым растянутым свитером подскакивал высокий бюст. Идет, а бюст скачет: налево, направо, вверх! налево, направо, вверх! Носила обувь без каблуков. Переплетала икры ремешками крест - накрест до колен. Ох, и легка же была у нее походка!.. За щекой жевательная резинка, папиросочка на заслюнявых губах, пела песни под гитару. Что же вам еще?..
…Виталька сам, своими руками, выкатил на середину бочку из - под килек. И Ленуська вспрыгнула на нее: задик на откосе, как у пчелы, талия передавленная, узкая, кожа смуглая, матовая. Она вынула из туфелек узенькие ступни, долгие, нежные, пальчики пучком, и отбросила туфельки в обступившую ее толпу. Сейчас она всем покажет!
Виталька рассыпчато захохотал нижней челюстью. Мясо щек его тоже отдельно рассмеялось. Разложенный на три складки затылок покрылся росой. Он зашептал ей на ушко:
- Что я с тобой сделаю!.. Потом… Я с тобой то - то, то - то и то - то сделаю!..
Маруся наткнулась глазами на Федю. Он стоял в дальнем углу, щепил на лбу прыщик и щурил глаза.
Когда она спустилась в бендежку, кто - то быстро пробежал по коридору: билась громко селезенка, жидкость на бегу вслух пахталась… Маруся выглянула в коридор - никого. Она задумалась, потом проскочила в сыпучку, в ее дальнее колено, подставила под окошко ящик, встала на него, оглядела улицу: Федя! На своих утячьих ногах он бежал через дорогу к телефонной будке… Эх, душа твоя с чесноком! Что сейчас будет?..
Маруся поднялась на второй этаж. Все как раз кончили хлопать.
- А тот, он был плохой человек, забудь его! - шептал Виталька Ленуське. - Я приехал сегодня только ради тебя. Я и в театр ходил. Разве ты не догадалась? Мы поедем на лиман купаться и загорать! Там дождя нет. Представляешь: с утра до вечера шпарит солнце! Как в Сахаре. Ах, в Одессе холера? А холера с ней, с Одессой! Поедем в совхоз, на бахчу! Я тебе все объясню: в Одессе холера, в Сочи дорого, поехали на бахчу!
И Виталька повлек Ленуську в Марусину бендежку, на ходу приноравливаясь к ней сзади…
Уже через пятнадцать минут вбежала Женюра: узкое платье из оранжевого бархата, талия на бедрах, на них широким обручем серебряный пояс. Женюрины глаза метали молнии:
- Где Виталька?
Все стояли не шелохнувшись и смотрели на нее обреченно.
Женюра тряхнула головой, и у нее тут же посыпались под ноги все шпильки и заколотые в волосы синие бумажные цветы. Волосы легли на спину большой черной раненой птицей и тяжело дышали. Сквозняк подхватил и высосал в форточку ее тонкий газовый шарфик.
Маруся сунула руку в карман и вынула все, что там было: крошки и сор. Женюра уставилась на Марусю, словно она сейчас вынет из кармана Витальку.
- Мо быть, в банк пошел, - задумчиво произнесла Маруся и высыпала на пол платьевую пыль и крошки.
Виталька вышел из бендежки. Сладкая зевочная слеза затопила его глаза. Он оглянулся по сторонам, потянул по очереди руки и ноги. И наткнулся взглядом на Женюру.
- Па - па, где ты был? - прошептала Женюра.
- Ма - ма, ты же знаешь… - тоже шепотом ответил Виталька.
Женюра хрясь его по мордотрещине! И так три раза. И упала на затылок. Ногами засучила, глаза закатила, заблеяла…
Виталька нагнулся к ней и выдернул изо рта пену, как стружку.
- Нежная дамочка жена директора, - проговорил кто - то сзади с легким безразличием. - А нервы тугие, звенят…
- А схожу - ка я в пельменную, куплю тарелку супа, - сказала Маруся и пошла себе, чего смотреть, как Виталька вышел в зал, плача, как ребенок.
Она купила тарелку супа, да только ложку пополоскала: не принимала душа пищи…
Вернулась в магазин - народу никого. Посреди зала стоял Виталька, белый, как белый бык, и шумно дышал через ноздри.
- Где Вася? Где Игорь? Где Давидович? - промычал он.
- Так как День Военно - Морского Флота, то пошли на пруд купаться! - крикнул кто - то невидимый из - под прилавка.
- Купаться?! Где эта лошадь говорящая? Алла Николаевна! Ты партком или говно в стаканчике?! От тебя не то что в Израиль, в Калмыкию удерешь! Народ распустился. Запиши фамилии. Записала? В приказ, сразу в приказ. Так, где Пална?
- У нее нос.
- Что?!
- Пошла лечить лазарем нос - аллергия на дождь.
Виталька задрожал:
- Завтра санписстанция, а у нее нос?! Где Оля? Маруся, где твоя Оля?
- Оля в уборной.
- Где уборная? - Виталька забарабанил ногами в дверь уборной. - Эй, героиня! Ты что там, мемуары пишешь?!
Виталька порвал на своей рубашке оба кармана. На той самой рубашке, которую снял со своего плеча директор американской выставки, и еще ручку подарил, а в ней голая девка по - лягушачьи плавает. А Виталька ему за это - на! - серебряный бочоночек с икрой да четверть трижды перегнанного самогона на лимонных корках. Эти американцы пришли одиннадцать человек с одной бутылкой, оплетенной какими - то веревками, не видно ничего, сколько там. По мензурке налили, и кончилась бутылка.
- Сима! Где Сима? Иди сюда. А расскажи - ка, Сима, как это ты покупателя обвесил на двадцать шесть килограмм?..
- Я нечаянно! У меня весы замерзли! Я нечаянно!
- Ох, Сима, устрою я тебе путешествие слона по жопе таракана, первая и вторая серия, а кинотеатр в Мордовии… - прошептал Виталька севшим вдруг голосом и утопил кулак в стену.
Народ, какой еще был, весь разбежался. Виталька прошел вдоль прилавков и скинул на пол ножи, гири и разделочные доски.
Одна Маруся ходила за ним по пятам и подбирала в фартук все, что он кидал на пол.
Виталька повернулся к ней:
- Ты!.. Ты… Старая! Кому, кому ты нужна?! Твой сын сидит в тюрьме! Иди на пенсию! Алюська, в приказ: с сегодняшнего дня Марусю на пенсию!..
- Кабы ты не облез… - грустно ответила Маруся. - И хватит сорить, два раза за тобой убирать не буду. - Она высыпала из фартука ножи и пошла себе.
- Ма…рия Христофоровна!
- Ой!
Алюська то цокает, цокает, а то бархатно подходит, тихонько. А Маруся как раз присела на ящик из - под сардин, эти ящики, если их на торец поставить, то хорошо на них сидеть, ноги не отекают.
- Вот вы, Мария Христофоровна, не переставая, жалуетесь, что устаете. А я, как ни пройду, все вы сидите. Все - таки хорошая у вас работа…
С Алюськой нельзя спорить, надо говорить в лад.
- Да, работа моя хорошая.
Алюська газеты читает, а Маруся не читает.