- Охуели, да?! - орал из капитанской рубки Василич, и на секунду показалось, что он не одобряет творившегося. - Лебедка же есть! - как оказалось, не только одобрял, но и стремился подсобить.
Впятером, с помощью двух багров, трех канатов и мощной лебедки они с трудом подняли акулу на уровень судна и провели над бортом. Но затем, потеряв контроль над лебедкой за секунду до того, как акула была бы спокойно опущена на палубу, они сбросили ее вниз. И вдруг она ожила - очевидно, пуля только ранила и оглушила, но не убила ее. Теперь она билась о палубу.
Все отскочили в разные стороны.
Саша схватил багор и изо всех сил швырнул его острым концом в акулью голову. Брызнула кровь. Жуткая пасть оскалилась, норовя схватить Сашу, но кто-то из мужчин рванул вперед и другим багром ударил ее со всего размаху в глаз, а третий багор полетел в одну из пулевых ран.
Кровь была повсюду.
Отец, не слушая Кима, который просил его не стрелять на палубе, громко крикнул, чтобы все отошли, и продырявил еще раз акульи мозги. Наконец, она перестала метаться.
Все были страшно возбуждены, кричали и говорили одновременно. Стоя в луже крови, они перевернули акулу и вонзили ножи ей в брюхо. Белое мясо поддалось не сразу, но вскоре не выдержало, и из большого надреза потекла вонючая скользкая масса кишок и полупереваренной рыбы. Несколько человек, встав на колени, прощупывали всю эту мерзость в поисках мифического обручального кольца. Смеясь и отпуская шуточки. Время от времени они бросали друг в друга полные горсти акульих кишок.
Коля почувствовал, что какая-то сила толкнула его.
Он бросился бежать в сторону носа, поскользнулся на крови, зашатался, но все же устоял на ногах. Убежав достаточно далеко от веселящейся компании, он перекинулся через борт и часто задышал, чтобы не потерять сознание.
- Что случилось?
Сзади к нему подошел отец.
Он возвышался, как дикарь, весь в крови, со злобным взглядом, слипшиеся от крови волосы торчали в разные стороны.
- Ничего. - едва слышно ответил Коля.
- Что, мать твою, с тобой не так?
- Со мной все так. - Коля начал мелко сотрясаться.
- Ты почему делаешь из меня посмешище?
Коля не ответил. Отец вздохнул:
- Я иногда думаю, мой ли ты сын?
- Я твой сын, конечно, твой.
Отец наклонился к Коле и стал изучать его лицо, как будто старался отыскать в нем черты какого-нибудь старого друга семьи или слесаря, приходившего в давние годы прочищать в квартирах унитазы.
От него несло перегаром.
Водка и пиво.
И запах крови.
- Ты никогда не станешь мужчиной, - сказал отец тихо, но очень резко.
- Я стану. - сказал Коля.
- Ты ведешь себя, как пидор.
- Я не буду.
Отец помолчал:
- Ты способен взять себя в руки?
- Да.
- Вернешься со мной?
- Да. Пап, а можно мне выпить пива?
- Ты хочешь пива? - удивился отец, но было видно, что ему приятно. - Это уже на что-то похоже.
Не найдя ничего интересного в желудке акулы, они вывалили ее за борт.
Коля посасывал ледяное пиво.
Испачканные кровью мужчины встали в ряд вдоль борта, и Ким поливал их морской водой из шланга. Они сняли свои плавки, которые теперь оставалось только выбросить, и, намыливаясь, занимались тем, что в народе принято называть жеребятиной. Они скакали, орали, брызгались, обсуждали достоинства друг друга и истошно, до омерзения ржали.
Каждый получил ведро чистой воды, чтобы сполоснуться.
Когда они спустились вниз переодеться, кореец начал скрести палубу, удаляя последние пятна крови.
Потом началась стрельба по тарелкам. Ким и Василич, как выяснилось, брали на "Лилиану" два ружья и мишени для развлечения отдыхающих.
Они пили водку и пиво и палили по тарелкам, не вспоминая про рыбалку.
Поначалу Коля вздрагивал каждый раз, когда ружье стреляло, но через некоторое время эти взрывы перестали его беспокоить.
Чуть позже они открыли огонь по чайкам. Птицы не реагировали на грозящие им бедой ружья, продолжая выслеживать мелкую рыбешку, при этом пронзительно визжа. Они явно не ожидали, что одна за другой будут убиты.
Это бессмысленное массовое убийство совершенно не ранило Колю, даже не задело, как бывало раньше. В его душе царили тишина и полное спокойствие.
Ружья стреляли, а птицы взмывали в небо, потом падали вниз. Маленькие капельки крови разбрызгивались в воздухе, как бусинки.
В половине восьмого компания распрощалась с Кимом и Василичем и отправилась в портовый ресторан поужинать. Коля умирал от голода. Он с жадностью проглотил все, что лежало у него на тарелке, ни разу не вспомнив ни о выпотрошенной акуле, ни о чайках. Только ненависть к отцу стала еще сильнее.
Теперь ему самому предстояло стать отцом. Коля поморщился, поворачивая к дому.
С тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, он ни разу не позвонил Виктору.
И, конечно, не был у него.
10
Олегу Свечкину предстояло достать оружие самому. В противном случае он терял в деньгах.
От нависших на Киевским вокзалом хищных воронов Анжела повела Свечкина в кафе "Славянка", представлявшее собой грязный пластиковый барак, правда, почему-то с портьерами у входа, главным козырем которого была микроволновка. Они сели в дальнем углу. Было душно, над столами кружили озверевшие от запахов пищи мухи.
- Что-нибудь будешь? - мрачно поинтересовалась Анжела.
Выглядела она не лучшим образом. С гневливо перекошенным ртом, патлатая и потная от жары.
- Бутерброд, может, - отчего-то вдруг застеснялся Свечкин.
Когда она, хмыкнув, поднялась из-за стола и отправилась к импровизированной барной стойке, за которой скучал бармен и подавальщик в одном лице, Свечкин осознал природу своего стеснения.
Со дня знакомства он презирал и ненавидел Бурковскую дочку, потому что она была, в его понимании приезжего из Абакана, интеллигенткой. Даже в разговоре о преимуществах молодой картошки перед прошлогодней лилась ее ровная, грамотная речь. Она всегда старалась быть вежливой, встречая знакомых, улыбалась.
Сегодня же Анжела выглядела, как распущенная и жестокая хабалка.
Она вернулась с чистой пепельницей.
- Убийство отца, - произнес Свечкин, которым вдруг овладело бешеное желание ей понравится, - это, как роман Достоевского.
- Достоевский по вашей части, даже я бы сказала достоевщина, - отозвалась Анжела, нагло улыбаясь, - мы все больше, знаете, дамскими штучками забавляемся.
- У тебя есть талантливые вещи. - неуверенно сказал Свечкин.
- Твое мнение меня не интересует, я не для того сюда приперлась по жаре, чтобы ты производил критический анализ, тем более, что с критикой, как ты, наверное, успел заметить, у меня все в порядке. А отец… Что отец? Большинство людей не стоят и плевка.
- Я тоже так считаю. - ответил немного ошарашенный Свечкин.
- Короче, десять тысяч, и хоть режь, хоть бей - твои проблемы.
- У меня нет оружия.
- Ты в армии ведь служил? - Анжела нехотя поблагодарила официанта, поставившего на поцарапанный, обильно прожженный сигаретами стол две кружки пива и тарелочку с бутербродами.
- И что? - удивился Свечкин.
Она вздохнула:
- После армии ничего не страшно.
- А если у меня не получится? - спросил Свечкин.
- Что не получится? - Анжела на секунду отвлеклась от тыканья в клавиши мобильного телефона.
- Достать оружие.
- Тогда я достану, - резко сказала она, - но ты получишь пять кусков, ясно?
Несколько минут они молчали.
- Как жена? - вдруг спросила Анжела. - Как живете-любитесь?
Свечкин с ненавистью посмотрел на нее.
- Вот и у меня так же. - поправила волосы. - Действуй, Олег Свечкин, время - деньги.
Выходя из кафе "Славянка", Анжела обернулась на Свечкина, жадно накинувшегося на бутерброды с зернистой свиной колбасой.
Покачав головой, она сказала: "тик-так, тик-так".
11
От вокзала Анжела пошла домой пешком. Идти было просто некуда. Ей было грустно. Жизнь обессмыслилась, любовь исчезла.
Завыл телефон, и она возбужденно его распахнула, надеясь, что звонит Кульберг. Но звонила Даша.
- Боже! Еб твою мать! Что я тебе расскажу! - Даша была возбуждена не меньше, но по какому-то пока неизвестному поводу.
- Что еще? - безразлично спросила Анжела.
- Про твоего отца и эту Таньку.
Анжела оживилась. Она остановилась у витрины магазина, торгующего кожаными куртками и плащами.
- К нам вчера побухать приходил Женькин приятель, - тараторила, срываясь на визг, Даша, - он, этот, операционный фельдшер, они в МЕДе вместе учились, щас он в пластике. Видит, у меня твоя книжка, посмотрел и говорит, что знает Алексея Буркова, а тебя не знает. Ну, я рассказала там, про тебя, про папашу, а он говорит: "Что, это Таня из издательства "Ниоба"?" - я говорю: "Типа да" - он так заржал и говорит: "Она раньше мужиком была, я сам на ее операции ассистировал. Он и знает, что она в издательстве "Ниоба", потому что после операции эти уроды пьют какие-то таблетки, и она за этими таблетками к ним в клинику ходила!
- Дашка! - взвизгнула Анжела. - Ты - гений! Я перезвоню!
Правда, в текущие сутки перезвонить оказалось затруднительно.
Мама впала в чувственный пароксизм и все время набирала Анжелу, чтобы повторить: "Услышал Бог мои молитвы!". Анжела попыталась представить маму - на коленях, под насупленными ликами, жадно тянущуюся к кресту багровым ртом и в молитвенному пеньюаре "Бюстье".
Это несколько ее рассмешило.
"Если нажрется, - благодушно подумала она, - кто ее знает?.."