Две недели Тамара Ивановна жила как сумасшедшая. Все ждала - придут, заберут Юрку… С завода домой - бегом, по лестнице, если кабины внизу нет, - бегом. На работе никому ни слова, но такое состояние разве скроешь?
…А Юрка теперь зато целыми вечерами дома. В школу - из школы, сделал уроки и сидит часами перед телевизором. Как-то вдруг сам предложил:
- Мам, сыграем в игру, а? В ту, военную, а?
Тамаре бы радоваться, так нет, еще сильней болит сердце, ведь ребенок же, совсем еще ребенок… Как представит себе, что уводят Юрку под конвоем, так бы и завыла на весь дом. А ведь и ему виду нельзя показывать. Он, видно, тоже про это думает. Однажды спросил:
- Тебя… никуда не вызывали?
- Куда это? - не поняла Тамара.
- Ну… К этому… в милицию.
Господи, губы дрожат у мальчишки! Взяла себя в руки, сказала твердо:
- Вызовут, так не меня, тебя. Я в чужие машины не лазила.
Отвернулся.
Однажды пришла Тамара домой, смотрит, а у Юрки глаз подбит, весь запух, и вокруг чернота. Спокойно спросила, в чем дело. Всхлипнул.
- Ухов с Шестопалом… Говорят: "Стукач, всех заложил. Молчал бы, ни черта бы этот мент не нашел".
- Как это - "не нашел"? Он же своими глазами видел кошку, ту самую.
- Они не про кошку. Говорят, надо было сказать, что кошку на дворе подобрал, валялась. Кошка - ерунда, она дешевая. А про магнитофон и все другое, что у них, надо было молчать, они говорят.
- Но ведь вас же видели!
- Ухов сказал - туфта все это, мусор - лапшу на уши, на понт тебя брал!
- Куда-куда?
- На понт.
- Это еще что за бандитские словечки?! Да чтоб я больше… И нечего тут нюни распускать! Что, сдачи не мог дать? Всю рожу расквасили!
Юрка опять всхлипнул, вытер ладонью глаза.
- Ухов сказал: Бога моли, чтоб мой папаша замял дело. А то, говорит, не жить тебе… Мам, я в школу больше не пойду.
- Я вот тебе не пойду! Струсил! Мало ли что твой Ухов наболтает!
Но самой вдруг стало тревожно. Собралась, будто в магазин, сумку взяла, а сама - в милицию. И повезло ведь, хоть и поздно, а нашла, застала Дерюнина.
Ее он узнал сразу, предложил сесть, выслушал очень внимательно - про все: что Ухов угрожает, парень в школу боится ходить, и как сама не спит ни одной ночи, извелась вконец. Только вот про подбитый глаз не сказала, язык не повернулся.
В конце пожаловалась:
- Ну сколько же можно терпеть неизвестность эту? Все нервы вымотала, так - и с ума недолго…
Борис Федосеевич посмотрел как-то неофициально, по-человечески, покачал головой.
- Жалко вас. С лица совсем похудали. Постараюсь помочь, зайдите через пару дней. В среду.
Еле вытерпела Тамара эти два дня.
В среду капитан Дерюнин сказал, что следственные органы готовы пойти Тамаре Ивановне навстречу, учитывая, что одна растит сына, а также тот факт, что отдел кадров завода, где она работает, дал о ней исключительно положительные сведения. В голове мелькнуло: теперь на работе, конечно, обо всем узнают - у девок из отдела кадров языки без костей, дойдет и до КБ… ладно, не до того сейчас.
А инспектор продолжал. Объяснил, что замять такое происшествие, разумеется, невозможно, но уголовного дела возбуждать, видимо, не будут. По просьбе потерпевшего. Были бы взломщики совершеннолетними - дело другое, а тут, как ни говори, пацаны. И вот, учитывая чистосердечное признание Юрика и то, что он из них троих - самый младший и был вовлечен, и опять же - мать заслуживает доверия, предварительно пока та-к: пусть кончает восьмилетку… ну и словом, если ничего подобного не повторится, на первый раз можно простить… то есть ограничиться внушением. Пока, значит, так…
Он говорит, а Тамара Ивановна и слова вымолвить не может. Чувствует, как только откроет рот, сразу расплачется. И он это понял, Борис Федосеевич, тактичный человек.
- Идите домой и не нервничайте. Благодарить меня не надо, все мы советские люди, и у нас человек человеку, слава Богу, не волк.
Тамара шла домой и всю дорогу плакала. Первый раз в жизни не от обиды и не со злости - от стыда. Вот сорок лет на свете отжила и привыкла думать - каждый только о своем заботится. А что получилось? Борис Федосеевич, инспектор этот, чужой, посторонний, а ведь все понял, отнесся по-человечески, хочет помочь. Как отблагодарить? Что сделать? С подарками не подъедешь, не такой человек, настоящий человек в полном смысле слова.
Легла в тот вечер рано. Лежала, смотрела на окно, за которым долго горели фонари, слушала, как грохочут вдоль улицы тяжеленные дальнобойные грузовики. Потом начался дождь, сперва мелкий, тихий, едва шуршал по карнизу, а потом как загремело, пошло. Что ж, середина сентября, осень… Юрик, как всегда, спал неслышно, он всегда так спал, даже если болел. Подошла, поправила одеяло. Плечико-то худенькое, острое!..
И опять слезы сами из глаз поползли. Вот, неполных четырнадцать лет, а едва не угодил за решетку. Почему? По глупости, больше нет причин… Нет, есть. Есть! Безотцовщина. Конечно, на этот раз можно возразить, что у главного хулигана и заводилы Ухова как раз имеется родной папаша, и такой, видать, разворотливый, что даже с хозяином той машины как-то сторговался. Но к добру ли? Сегодня - машина, завтра сыночек человека убьет. А надо, чтобы ничего такого даже в мыслях!.. А ведь у Шестопала тоже нет отца, пил сильно, всю семью изводил. В позапрошлом году посадили. За драку. Так что неизвестно еще, что лучше - такие папаши или - как у Юрика. Другое дело, что она, Тамара, ни на секунду не должна забывать, в каком долгу перед сыном. Думать о каждом шаге и все делать не как попало, тяп-ляп, а будто ты на фронте, и от тебя зависит жизнь товарищей. Только так!
Во-первых, надо усилить контроль за свободным временем сына. Во-вторых… а во-вторых, возможно, следует встретиться с Мартьяновым. Все же ум хорошо, два лучше. Самолюбие придется придержать. Просто посоветоваться, мужчина в мальчишеской психологии должен разбираться лучше. Материальной помощи просить она, конечно, не станет. А поговорить нужно. Все в один голос: мальчишки отцов слушаются. Может, и нужно было разрешить Мартьянову видеться с сыном?.. Да, тут допущена ошибка, и, видать, серьезная.
Пока после работы добиралась в метро да двумя автобусами, уже устала. Да еще дождь. Как заладил с ночи, так на целые сутки. Мелкий такой, въедливый, холодный. А зонтик - это уж как нарочно! - забыла дома. Волновалась, вот и забыла. Пока стояла с Людмилой у завода на остановке, вся намокла. Еще пришлось свой автобус пропустить - Людка пристала как банный лист: "Посоветуй, да посоветуй, что делать с Натальей, совсем отбилась от рук, раньше, в интернате, хоть поскромней была, а в этом ПТУ - уж и вообще. Домой является после часу ночи, красится - ужас, а ведет себя - ну прямо как проститутка. Вчера спрашиваю: "Где болталась?", а она: "Ну, мамашка, ты прямо, как в анекдоте". - "В каком таком анекдоте?" - "А где папочка тоже пристал к дочке - где была да где была, а дочка ему: "Батя, так ведь меня изнасиловали!" А он: "Насиловать - это десять минут, а остальное время где шлялась?" Нет, Томка, ты представляешь?! Да если б я посмела так - своей матери, она бы мне - всю рожу…"
Хотела Тамара Ивановна ответить подруге, что при таком отношении к дочери, какое у нее всю жизнь было, другого требовать смешно. Да осеклась вовремя. Людкина Наталья пока еще всего-навсего хамит да таскается, а ее собственный сын чуть в тюрьму не загремел. Только и сказала:
- Какой я тебе советчик, Людмила? Сама-то… - договорить, слава Богу, не успела, автобус пришел.
К мартьяновскому дому подходила, уже и туфли насквозь, вода хлюпает и с волос течет за шиворот, да еще напал озноб, зубы так и стучат. То ли от холода, а скорее всего, от волнения. Все же не хвалиться идет, мол, полюбуйтесь, бывшие родственнички, какого я без вашей помощи, исключительно сама, вырастила парня…
Завернула со Среднего за угол, дождь как раз опять наддал, да еще с ветром, так и хлещет в лицо. Подбежала к дому, и только когда уж совсем рядом была, дошло - пустой ведь дом, на капремонте! Могла бы и раньше заметить, ни одно окно не светится, да разве об этом думала?!
Вот так. Куда теперь? Идти в справочное, узнавать новый адрес? Где тут справочное, один Бог знает. Да и скажут адрес, так ведь это небось у черта на рогах, в Веселом поселке, еще два часа пилить. А сил уже совсем нет, непонятно, как до своего-то дома добраться?
Ноги кое-как сами вывели к автобусу, где опять простояла двадцать минут. Стояла Одна, а пришел автобус, набежало человек пятнадцать. И тут Тамара Ивановна поняла, что нормальные-то люди - кто в парадной, кто под аркой стоял, она одна под ливнем, ноги - в луже. Доехали до метро, там хоть тепло и сухо!
От Тамары все шарахаются, еще бы! - точно вот сейчас из Невы бабу вытащили. Села в поезд и только через три остановки спохватилась - проехала ведь пересадку! И так все время - не одно, так другое. А мысли в голове, как машины в кинохронике про западный мир, - несутся, обгоняют одна другую, сталкиваются и, слетев с дороги на полной скорости, взрываются белыми вспышками. Ни одну не остановишь, только рев в ушах. И единственное желание - скорей, скорей домой, укрыться. Тогда и в голове должно стать тихо. Тамара даже уши зажала руками, чтоб не слышать воя и скрежета.
От метро до дома решила пешком, сил не было стоять на дожде, ждать трамвая, и только отошла от остановки, как он ее обогнал, весь освещенный, праздничный, наверняка теплый.