Грехи наши тяжкие - Геннадий Евтушенко

Алексей Сидоров и Анатолий Юрьев друзья. Они выросли в одном дворе, учились в одном классе. Были как братья. Или больше, чем братья. Правда, после окончания школы их пути-дорожки разошлись: Алексей окончил МБУ и работал преподавателем в одном из московских вузов, Анатолий уехал в мореходку и долгое время бороздил моря-океаны на подводных лодках, служил на далёких военно-морских базах. Но со временем служба привела его снова в Москву, и тесная дружба возобновилась. Друзья женились и, к счастью, их жёны Елизавета и Елена тоже оказались родственными душами. Теперь они дружили семьями.

Но всё ли так просто и радужно в этой дружбе? Или что-то скрывается за фасадом благополучия?

Геннадий Евтушенко
Грехи наши тяжкие

Родился в 1939 году в Украине. В 1957 году окончил школу в гор. Запорожье и поступил в военное училище. Более тридцати лет служил в Вооружённых Силах СССР. После увольнения из армии в 1989 году работал на руководящих должностях в спортивных и производственных организациях, занимался бизнесом. Имеет высшее юридическое образование. С 1972 года проживает в Москве.

Грехи наши тяжкие – третья повесть автора. Ранее изданы повести: "Служебный роман" (2012 г.), "Люди одной крови" (2013 г.)

Мои опущенные веки – Ни для цветка! -
Моя земля, прости навеки, на все века.

Когда-нибудь, прелестное созданье,
Я стану для тебя воспоминаньем.

Марина Цветаева

Самолёт не спеша вырулил на взлётную, остановился, слегка осев, чуточку помедлил и, как бы вздохнув, ринулся по полосе вперёд, быстро набирая скорость. Татьяна, сидевшая у иллюминатора, грустно смотрела на убегающую из-под шасси бетонную полоску родной земли, и сердце её защемило. Она глотнула подступивший к горлу комок и сжала в руке салфетку – слёзы подступили совсем близко. Так близко, что в любое мгновение готовы были брызнуть из глаз. Она крепилась и в эту минуту хотела только одного: чтобы Олег не заметил её состояния и не стал утешать. Вот тогда бы она точно разревелась. Тогда уж нельзя было бы оправдаться страхом перед полётом. Таня уткнулась лбом в холодное стекло иллюминатора и прикрыла веки. Самолёт плавно оторвался от земли и, круто забирая вверх и увеличивая скорость, ложился на курс.

Олег всё же заметил её состояние, тронул за руку, заботливо спросил:

– Ну что ты? Страшновато?

Но Таня уже справилась с приступом отчаяния. Она слабо улыбнулась мужу, протянула ему руку и шепнула:

– Немножко было. Но уже прошло. Всё в порядке. Олег спрятал её маленькую ладошку в своей широкой, слегка сжал её и, наклонившись, шепнул:

– Глупенькая, чего бояться? Ты же со мной. – Улыбнулся и продолжил: – Нам лететь ещё до-олго. До Америки-то. Попробуй поспать.

Татьяна молча кивнула и прикрыла глаза. "Наверное, правда нужно уснуть", – подумала она, вытянула ноги, но заснуть сидя в кресле не получалось, и Таня решила просто думать о чём-нибудь приятном. Однако о приятном думать не получалось. Получалось думать только об одном: почему Алексей так и не приехал в аэропорт проститься с ней? Конечно, она сама виновата. Нужно было не фасон держать, а позвонить. Подумаешь, слово дала никогда не искать с ним встречи. Так когда это было? Да и встречались они в последнее время не раз, хоть и не часто и не по её инициативе. А тут случай такой – едет в Америку на всю оставшуюся жизнь! Правда, она была абсолютно уверена, что мама ему или Лизе позвонит и сообщит об отъезде: в конце концов, не каждый день люди в Америку уезжают. Абсолютно уверена. Значит, не позвонила. Таня даже мысли такой не допускала: знал Лёша, что она улетает, и не приехал. Не может этого быть! Однако же не приехал… Конечно, не знал. Не позвонила-таки мама… Правильно говорят: "На бога надейся, а сам…", правильно. Вот и не попрощались… Она потихоньку, чтобы Олег не заметил, вздохнула и вскоре всё-таки задремала. Таня не почувствовала, как после набора высоты Олег осторожно опустил спинку кресла и бережно пристроил на неё Таню. Она только невнятно прошептала что-то во сне, отняла у Олега руку и слегка повернулась на бок.

Вскоре бортпроводница разбудила её, и сонная Таня выпила стаканчик яблочного сока, но потом устроилась поудобнее в кресле, попросила больше не будить её, и снова уснула. Ей снилась роща в осеннем лесу, пробивающиеся сквозь листву лучи неяркого осеннего солнышка и Лёша. Счастливый, радостный и очень в неё влюблённый. Она протянула к нему руки, но он вдруг стал удаляться, удаляться, постепенно превращаясь в маленькую фигурку. Таня хотела крикнуть: "Стой, куда ты?" – но голоса не было. И побежать за ним она не смогла – ноги, словно приросли к земле. "Куда же он?" – подумала в ужасе Таня. И проснулась. Полежала так некоторое время с закрытыми глазами, поняла, что это сон, и попыталась успокоиться. Но на сердце было как-то тревожно. К чему такой сон? "Нет, так не пойдёт. Нужно настраиваться на позитивный лад, – решила она. – Ну не пришёл и не пришёл. В конце концов, это было моё решение – расстаться. Правильное решение, – уговаривала она себя. – Так что ж Лёшу винить? У меня муж есть". Она украдкой взглянула на Олега. Он листал какой-то научный журнал. "Вот, – подумала Таня, – умник какой! И здесь с наукой не расстаётся". И она стала думать о муже. О том, как она его любит, о том, какой Олег добрый, внимательный, заботливый. Как ей с ним хорошо.

Ей и правда было так хорошо с Олегом, что она и Лёшу стала реже вспоминать. Иногда она сильно корила себя за это. Но что было – то было: Лёша медленно, но неуклонно уходил из её жизни. И никуда от этого не деться. Конечно, это не то, что "С глаз долой – из сердца вон". Но где он, Лёша? А Олежек – вот он, рядом. Всегда готов помочь, поддержать, ободрить и обогреть. Внимательный, бесконечно любящий её. Её – непредсказуемую, упрямую, а порой и неуправляемую. Это она знала.

Таня убеждала себя, что Олег и есть главная любовь её жизни. И всё вроде бы хорошо. Нет, не хорошо. Прекрасно. Прекрасно – вот правильное определение их отношений. Но в глубине души всё же затаились какие-то страшноватые для неё чувства. Затаились и порой тревожили. Они вдруг принимались нашёптывать ей: "А колокольчик-то не звенит… Не звенит…" Она пугалась, пытаясь избавиться от этого шёпота. И не могла.

Вот и сейчас: посмотрела на Олежку, полюбовалась им, а мысли к Лёше вернулись. Сразу вспомнилась последняя встреча. Она вздохнула. Как мало за прошедшие два года было этих встреч! По пальцам можно сосчитать. Но двадцать седьмого мая… Тут уж никуда не деться – папин день рождения. Хоть и стали папа с Лёшей редко общаться, но в день рождения… Без Лёши и Лизы никак. Праздновали скромно, на даче. И это было особенно тяжело. На даче, где прошли самые счастливые дни её жизни. Но она держалась. Да и Лёша был молодцом. Образцово-показательный папин товарищ. Друг детства. Только однажды чуть не сорвался. Когда рано утром, пока все спали, она пошла в лес прогуляться. Знала, что не надо. Не надо ворошить прошлое, а пошла. Вернее, ноги сами понесли её к месту, где довелось ей испытать самые глубокие, самые сильные чувства. Она не спеша шла по узкой тропинке к знакомой поляне, задевая ветки густого кустарника, росшего по обе стороны тропы, и стряхивая с них тяжёлые капли утренней росы. Потом что-то заставило её обернуться. И не зря – Лёша шагах в десяти следовал за ней. Таня испугалась. Она ведь твёрдо решила: к прежнему возврата нет. Но сможет ли она устоять, если он сейчас, на той самой поляне, обнимет её, прижмёт, как прежде, к груди? Таня жутко струсила, но нашла в себе силы покачать головой: не надо мол, не ходи.

Алексей понял, круто развернулся и быстро, почти бегом пошёл прочь.

Потом, ближе к вечеру, незаметно сунул ей в руку листок бумаги, шепнул:

– Только сейчас не читай. Спрячь. Почитаешь позже, когда-нибудь. Обещаешь?

Она зажала бумажку в кулачке, молча кивнула. Сердечко заколотилось. А сама подумала: "К чему бы это? – И тут же решила: – Прочту немедленно".

Это было стихотворение. Написано второпях, довольно корявым почерком (на коленях писал – поняла она), с исправлениями, зачёркнутыми словами и целыми строчками. Но всё же она разобралась. Удивилась. Ей казалось, что она всё о Лёше знает, всю его душу, до самого донышка. А тут нате вам – ещё и стихи пишет. Таня, конечно, виду не подала, что стихотворение прочитала. Но через несколько дней переписала его в ноутбук, а бумажку сожгла, как ни жалко ей было это делать. Бережёного бог бережёт, да и заповедь Лёшину Таня накрепко запомнила: горят на мелочах. Рисковать она не любила.

А стихи тронули её, дошли до сердца. Печальные слова. Печальные и прощальные. Она как-то сразу окончательно поняла: назад дороги нет. Таня это и раньше знала, но где-то глубоко-глубоко в душе теплилась искорка: ведь никто не знает, что будет, что нас ждёт. В себе она была уверена – выдержит, не даст слабины. А там – кто знает, как жизнь повернётся. Вот и не гас, теплился в ней тлеющий огонёк былой страсти.

Сейчас, когда лайнер с каждой секундой уносил её всё дальше от родной земли, от родителей, от Алексея, под сомкнутыми веками её глаз медленно проплывали Лёшино лицо и его стихи. Строчка за строчкой, строчка за строчкой…

Когда-нибудь, когда меня не будет,
Я прорасту зелёною травой,
И верю: твоё сердце не забудет,
Что я и был, и буду твой.