Новый роман Сергея Самсонова - автора нашумевшей "Аномалии Камлаева" - это настоящая классика. Великолепный стиль и чувство ритма, причудливо закрученный сюжет с неожиданной развязкой и опыт, будто автору посчастливилось прожить сразу несколько жизней. …Кошмарный взрыв в московском коммерческом центре уносит жизни сотен людей. Пропадает без вести жена известного пластического хирурга. Оказывается, что у нее была своя тайная и очень сложная судьба, несколько человек, даже не слышавших никогда друг о друге, отныне крепко связаны. Найдут ли они эту загадочную женщину, или, может, ей лучше и не быть найденной? Проникновенный лиризм, тайны высших эшелонов власти и история настоящей любви - в этом романе есть все, что может дать только большая литература!
Содержание:
1. Живые 1
2. Беспокойники 6
3. Драбкин 10
4. "Инвеко" против "Эдельвейса" 16
5. Списки. Неопознанные 20
6. "Совет да любовь" 24
7. Жертвы 28
8. Последний пионер Советского Союза. "Россия". Менделеевск 32
9. Схлестнулись 38
10. Мартын 42
11. "В том гробу твоя невеста" 46
12. Изнанка красоты 49
13. Напрасность бессмертия 54
14. Драбкин-2 59
15. Дальнейшие перспективы 63
16. Все пройдет 65
17. Предки 69
18. Фермопилы Сухожилова 73
19. Укус в ягодичную мышцу 78
Примечания 81
Сергей Самсонов
Кислородный предел
1. Живые
К смерти готовились так, как зародыш готовится к жизни. Еще не ведая, уже не зная, какая сила их толкает в горячей тесноте единственного входа - не то на волю, избавляя от удушья, в открытый космос внешнего, земного мира, не то назад, но тоже к избавлению, к свободе не быть, прекратиться, исчезнуть в мягкой вечности утробы. Но, ничего уже не понимая, они инстинктивно знали, что делать, и были мудрее, упорнее, необоримее, чем когда бы то ни было. Смирившись и сдавшись, лезли и выкарабкивались. И вот теперь, когда продрались, протолкнулись, перешагнули через распростертых современников и вышли из огня и чада невредимыми, все вместе, во все глотки заорали, и не то это был негодующий рев, заявление о нестерпимости новой среды, о несносности климата вне материнского брюха, не то яростный вопль величайшей на свете признательности: кто же знает, что звучит на самом деле в первом крике младенца - протест против жизни или все-таки благодарность?
- Роди меня обратно, мама!.. - хохочет один, размазывая слезы по закопченному лицу.
Другой бесперебойно фонтанирует сакральными словами, в восторг все больший приходя от повторения, - ребенок, ошалев от безнаказанности, выводит маму из терпения ругачкой, принесенной с улицы. А третий упивается той новой степенью неуязвимости, свободы, на которую пока что не умеет отозваться, и потому ни звука не выходит из его распахнутого рта. Четвертый - с перекошенным не то от страха, не то от ликования лицом - назад вдруг почему-то начинает рваться, навстречу мощному потоку спасшихся, как будто остановку проворонил в битком набитом транспорте, как будто в туалет без очереди - так скрутило, - но держат его, не пускают, вдвоем повиснув на плечах:
- Да стой ты, придур, стой - куда? Все! Нет там ничего, а ты живой, живой!.. Да слышишь - нет?..
- Там выход, там, а ты куда?.. Да стой, сказал! Туда дышать, туда на воздух - слышь, очнись!
И по ушам его, вернули в чувство, оглушив; отшибли память, возвратив к реальности; встряхнули, потащили за собой.
- Смотри, чего с людьми - совсем дурак!
Их где-то пятьдесят - шахтеров из забоя, рабов из рудников, хрипящих, прокопченных, харкающих, с глазами, красными от дыма, и в тлеющих тряпках "хороших" костюмов; с багровыми ожогами, похожими на пятна свежего припоя, и сединой, похожей на строительную пыль. На лицах что у них? Да разве окажешь? Дрожат непроизвольным тиком, трепещущим светом восторга безжалостно освещены, как у ступивших за пределы специальной клиники, как у вышедших в люди дебилов. Опять же - что же можно на лице младенца прочитать, на физии кретина, когда мимические мышцы у него в зачатке, не развиты, не вышколены? То ли морщится он, изготовившись к ору, то ли щурится от ровного жара материнской любви, готовый признательно закурлыкать.
И вот уже встречают, принимают их, подхватывают под руки спасатели, пожарные в зеркальных, теплоотражающих комбинезонах, ведут, передают стерильно-голубым врачам для оказания телячьих нежностей: тех, кто едва стоит, кто к обмороку близок, - скорее на носилки; кто в эйфории, в пляске Витта извивается, - того, железными объятиями сковав, насильно обучают заново всем нормам пешеходного движения - вот так, вот так, неспешными шажочками, не оседай назад, иди, иди, все кончилось, все будет хорошо, вы слышите меня. Не слышит, порывается назад, глазами шарит в пустоте, напрасно тщится отыскать своих, потерянных; другой, такой же, третий… - их держат, швы трещат, нужны уже не сестры и не братья даже - санитары: непросто усмирить таких разбушевавшихся лосей, тут током надо, не иначе - пустить разряд по мириадам нервных сетей, поджарить, запечь слишком буйную кровь в раздувшихся от выброса адреналина жилах.
И вот они уже стоят - антивосставшая толпа, надежно отделенная от пламени и дыма тройным кордоном из спасателей, спецназа, санитаров, - и смотрят не мигая, ненавидяще, молитвенно на зарево до неба, на "Красные холмы", на башню в тридцать этажей, увенчанную чашей словно олимпийского огня, на прыгающий поплавками в черном небе квартет вертолетов, которые беспомощно стрекочут и ходят, как на привязи, как будто подчиняясь партитуре, не в силах одолеть неумолимой данности исчисленных звуковысот, пробиться к крыше, к стенам сквозь потоки раскаленного воздуха. На строго симметричные квадратные ячейки исполинских сот глядят, на закопченный, потемневший рафинад фасада; в глазах - у каждого свое: у многих - просветленность (душа так смотрит с высоты на ею покинутое тело), у многих же - неподотчетное глумление, то непристойное, вне действия морального закона чувство, с каким здоровые-нормальные взирают на уродов, имбецилов и калек, со сладким обмиранием, как в глубину бездонного колодца, как в зеркало собственной человеческой природы: ведь мы, нормальные, могли бы быть такими, как они, но повезло, избавил бог, вслепую одарил - не родились, не стали. Мы - из них, из тех, кто там остался, но мы уже по эту сторону, воскресли, невредимы, целы - вот что можно прочитать на этом общем беззастенчивом лице живого.
- Да разве там остался кто?.. Я лично, прикиньте, на двадцать девятом - там сразу от взрыва…
- Ага, корова языком слизала.
- А, панорамой любовался?
- Панорамой, да.
- А мы тут с девятнадцатого.
- Из бизнес-центра?
- Да. Мы на террасе были.
-..Да ладно - как же это ты?
- Ногами, ножками, а как ты думал?
- …Через служебный только и имело смысл.
- И, главное, уперлись - заперто, но мы сломали - вылезли.
- Теперь-то точно всем, кто выше десятого, кирдык.
- Ну, вертолеты.
- Толку с вертолетов? Встречные потоки.
-..Да просто нету лестниц у пожарных выше восьмого этажа. В природе нет, втыкаешь? Не придумано.
- Есть до десятого.
- Ну до десятого, а дальше как?
- От водометов тоже толку.
- Ага! Тушите задымления по-пионерски!
- …Мы только первые, как думаешь?
- И все, последние.
- И больше никого за нами?
- Считаю, так. Что больше никого. Да как там в этих в коридорах-лабиринтах?.. Ну, может, кто еще по лестницам пожарным.
- Да нет, ну, может, кто живой и есть, но это уже чистый Склиф, туда ему Когда процентов тридцать-сорок, уже считается, что не жилец.
- Смотри! Смотри! - вдруг кто-то шепотом кричит.
Носилки висят, много, с которыми бегут вприпрыжку рядом сестры-братья медицинские с воздетыми над головами пузырями капельниц. Но вот уже медбратья, эмчеэсовцы подходят цепью, теснят назад и в сторону мужчин, оставшихся в живых.
- Ну все, ребят, отходим, чтобы не мешать. Если помощь врача никому не нужна, то покиньте, пожалуйста. Нельзя здесь, сами понимаете, работы полным ходом. Давайте: направо - к машинам за помощью, налево - домой. Да, там для вас проход открыт.
Стеснили мужчин, завернули, и вот уже мужчины сами, без принуждения по живому коридору движутся, в проход между трубчатых загородок просачиваются и клином входят в жидкую толпу зевак. Как были вместе, сбившись плотно, так и теперь стоят. И будто стена разделяет шахтеров, рудокопов в жженых тряпках, и тех, кто поглазеть на них пришел. От них, от шахтеров, все сами, как будто от чумных, отодвигаются. А можно так сказать, что расступаются почтительно, - это как посмотреть.
- Слышь, а что такое вообще теракт? Слышь? А есть те, кого захватили, живые?
- Да! Здесь я! Сверху, из банкетного!
- Ну так и что там? Это вас взорвали? Что там вообще конкретно?
- Знать бы - мы сами без понятия. Ну налетели маски - шоу, всех мордой в пол.
- Да кто же, кто?