Данилов знал, что как специалист доктор Федоренко похожа на своего шефа. Ей не хватало как знаний, так и умения правильно их применять. Кое-кто прямо говорил, будто Татьяна Викторовна держится в отделении патологии беременности лишь благодаря затянувшемуся роману с Гавреченковым - иначе, мол, давно вылетела бы в женскую консультацию при какой-нибудь поликлинике.
На памяти Данилова Федоренко пропустила у одной из своих больных развивающуюся эклампсию (заболевание беременных, при котором артериальное давление достигает такого высокого уровня, что появляется угроза здоровью матери и ребенка), а у другой не диагностировала анемию, хотя анализы крови назначала регулярно. То ли не смотрела на ответы, приходящие из лаборатории, то ли не могла правильно их оценить.
- …я в свое время несколько раз попадал в весьма неловкое положение, направляя своих знакомых по своим же врачам и уже лет пять как принципиально не играю в эти игры. Извини. Ничего, как говорится, личного. Только принципы, - договорил он и допил кофе, показывая, что деловой разговор можно считать оконченным.
- Твое дело, - после минутной паузы ответила гостья. - Живи как знаешь. Можешь считать, что этого предложения не было.
- Как скажешь, - пожал плечами Данилов.
Федоренко встала, отряхнула с халата несуществующие крошки, затем подошла к раковине, не торопясь вымыла свою чашку, поставила ее на стол Данилова и сказала:
- Спасибо, все было очень вкусно.
- Заходите еще, - в тон ей отозвался Данилов.
- Пойду посмотрю мою подопечную. - Татьяна встала, потянулась и ушла, оставив после себя легкий аромат цветочных духов.
- Учись жить, Вольдемар, - сказал себе Данилов, оставшись в одиночестве. - Елене нужна шубка, Никите - собственный компьютер, матери неплохо бы купить электронную читалку, а еще кто-то собирался летом отдыхать на море.
- Поздно уже учиться, - продолжил он, слушая, как дождевые капли весело стучат по козырьку над окном. - В шубе неудобно управлять машиной, двух компьютеров дома вполне хватит, куда еще третий, читалку матери я и так куплю, а на море акулы людей жрут, вконец распоясались, сволочи…
- Это вы кого костерите, Владимир Александрович? - спросила старшая сестра, заходя в ординаторскую с историей родов в руках.
- Да так, Анна Сергеевна, думаю вслух, - слегка смутился Данилов: решит еще добрая Анна Сергеевна, что доктор слегка рехнулся (как вариант - укололся) и начал обличать потусторонний разум. Анестезиологов многие подозревали в злоупотреблении сильнодействующими препаратами. У них, мол, все всегда под рукой…
- Вы Кривошеиной переводной эпикриз забыли вклеить. - Анна Сергеевна положила перед Даниловым историю и, слегка понизив, должно быть от смущения, голос, спросила: - Владимир Александрович, вы к непрошеным советам как относитесь?
- Толерантно, - ответил Данилов. - Если они по делу.
- Тогда постарайтесь не иметь общих дел с Татьяной Викторовной. Та еще щучка, прости господи.
- Я учту, - пообещал Данилов.
К совету старшей сестры стоило прислушаться: Анна Сергеевна, будучи оптимисткой-позитивисткой, обычно говорила о людях только хорошее.
"Что-то не складывается у меня с отделением патологии, - подумал Данилов. - Ни с заведующим, ни с докторами. Хорошо хоть, что ни при каком раскладе мне туда ложиться не придется. Залечили бы насмерть".
- Я уже ухожу, Владимир Александрович. Вы, как закончите, историю Маше на пост отдайте.
- Сразу же отдам, - заверил Данилов. - Через три минуты, максимум через пять.
Данилов раскрыл историю родов, вклеил в нее бланк и начал заполнять.
Еще один недостаток работы в стационаре - обилие бумаг. На "скорой" из писанины - карта вызова, внутренние рецепты на списание медикаментов и расходных материалов, да в куче журналов надо расписываться в начале смены и в конце. А тут… Журналов, правда, не в пример меньше, чем на "скорой". И то хлеб.
Глава пятая. Самоубийство
Отделение обсервации предназначено для женщин с какими-либо сопутствующими инфекциями или же для пациенток, которые во время беременности не были тщательно обследованы и могут оказаться заразными.
Отделение обсервации отличается от других отделений, оно похоже на уменьшенную копию роддома. Здесь есть своя предродовая палата, свои родовые залы (в том числе и индивидуальные боксы), палаты для родильниц, палаты для новорожденных, палаты для совместного пребывания матери и ребенка. Кроме того, в обсервации есть палата патологии беременности, ведь женщинам с инфекционными заболеваниями нельзя лежать в других отделениях роддома. Что еще есть в отделении? Операционный блок (предоперационная и операционная), манипуляционная, процедурный кабинет и изолятор для полной индивидуальной изоляции пациенток с особо опасными инфекциями. Вход в изолятор отдельный, с лестницы, и не сразу в палату, а в тамбур, и еще один вход, из общего отделения обсервации, тоже с санитарным шлюзом - через него заходят врачи.
Для многих дежурных сотрудников родильного дома изолятор становится настоящим любовным гнездышком. Вспоминая добрым словом профессора Эрнеста Мельцера, придумавшего изоляторы, сотрудники уединяются там со своими возлюбленными и на некоторое время забывают о работе и связанных с ней проблемах. Особенно ценится отдельный вход: можно встречаться не только с коллегами, но и пригласить на свидание кого-нибудь еще. Тайные гости проходят пост охраны как обычные посетители, поднимаются по лестнице - и вуаля.
Разумеется, все это происходит лишь тогда, когда изолятор пуст - а так бывает чаще всего. Даже в огромной Москве не так много беременных с особо опасными инфекциями.
Ключ от изолятора ценится в роддоме не меньше, чем камергерский ключ при дворе. Ключ можно получить от старшей акушерки обсервационного отделения, от заведующего или от одной из двух постовых акушерок - если, конечно, они благоволят к просителю.
Вообще-то врачи и акушерки не особенно жаждут работать в отделении обсервации. Их можно понять - во-первых, инфекции делают их работу более тяжелой и хлопотной. Больше возни с обследованием и подтверждением диагноза, больше осложнений, больше возможностей получить нагоняй от начальства. Да и контингент не самый приятный - чего только стоят беременные без определенного места жительства, поступающие с улицы… Хорошо, если такие особы, родив, благополучно покидают роддом вместе с чадами. Но бывает и хуже.
Бригада "скорой" привезла в отделение совсем юную роженицу с отошедшими водами. Как часто бывает - без документов, без вещей и без сопровождающих. Женщине в родах ни один роддом не вправе отказать в госпитализации, несмотря на отсутствие паспорта, полиса и тем более сопроводительного листа "скорой помощи" или направления женской консультации.
При поступлении женщина назвалась Галиной Часовенной, девятнадцати лет от роду, гражданкой Украины, постоянно проживающей в городе Мелитополе. В Москву она якобы приехала к тетке, работавшей продавцом на выхинском рынке. Адреса и телефона тетки Галина не помнила. Свой мелитопольский адрес она тоже "забыла". Мобильного телефона у нее не было. О таких вещах, как родовой сертификат или, к примеру, полис обязательного медицинского страхования, Галина и понятия не имела. Так же, как и о обменной карте - главном документе любой беременной.
- Все ясно, - подвел итог ординатор второго года, дежуривший по приемному отделению и с легким упреком сказал врачу "скорой": - Таких, коллега, обычно принято везти в роддом при сто тридцать шестой больнице.
Сто тридцать шестая городская клиническая больница, расположенная в Измайлове, негласно специализировалась на бомжах и асоциальных элементах. Впрочем, и обычных пациентов там хватало: больница многопрофильная, большая - полторы тысячи коек. Всякий народ лежит и лечится.
- По забитым дорогам с отошедшими водами? - удивился коллега со "скорой помощи". - Чтобы она у меня в машине родила? Отвезите сами, если приспичило. Телефон вызова такси подсказать?
Ординатор понял, что сморозил глупость, и даже покраснел от смущения. Он очень добросовестно и досконально осмотрел поступившую, особенно тщательно поискав вшей и чесотку, не нашел ни того, ни другого, вздохнул, расписался в принятии пациентки и отправил истошно вопящую Галину рожать в "обсервационный" родовой зал.
Она родила на удивление быстро и легко. На свет появилась здоровая, хоть и не очень крупная девочка. По шкале Апгар ребенок получил девять баллов, "пятерку" с минусом в переводе на школьный язык, ведь максимальный балл по этой шкале равен десяти.
- Как девчонку назовем, мамаша? - поинтересовалась акушерка, принимавшая роды.
- Мадленой, - не задумываясь, ответила мать.
- Ишь ты! - удивилась акушерка редкому имени, но больше ничего не сказала.
Галина двое суток лежала в послеродовой палате обсервационного отделения, вела себя тихо, держалась особняком, с соседками по палате не сблизилась, много спала, а в промежутках между сном сосредоточенно разглядывала заоконный пейзаж - газон, ограду и крышу серой "Мазды" доцента Виталия Михайловича Сапожкова. Во время врачебного обхода жаловалась только на небольшую слабость. Ничего особенного - никто из женщин не бегает бодрячком сразу же после родов.
- Юрий Павлович, что будем делать с Часовенной? - спросила доктор Рубанова у заведующего отделением обсервации.
Вопрос был резонным - на улицу, "в никуда", да еще слякотной осенью, молодую мать с ребенком на руках выписывать не принято, а куда еще ее определить?
- Не парься, Марина, - ответил заведующий Гвоздев, высоким ростом и худобой очень гармонировавший со своей фамилией. - Скоро сама уйдет.