Впервые на русском языке - роман А. Дж. Кронина, блестящего рассказчика, автора ставших классическими романов "Звезды смотрят вниз", "Цитадель", "Замок Броуди", "Древо Иуды".
Десмонд Фицджеральд - баловень судьбы. Он невероятно красив, кроме того, природа наградила его божественным голосом. Его ждет блестящее будущее - по окончании семинарии он становится священником. Но, увы, у красоты есть и оборотная сторона. Десмонд нравится женщинам, и уберечься от соблазна не так-то просто…
"Мальчик-менестрель" - книга о том, как "большие надежды" юности разбиваются о реальность и как сложно на этих обломках построить новую жизнь. И еще труднее - сохранить веру в людей и в самого себя.
Содержание:
Часть первая 1
Часть вторая 9
Часть третья 20
Часть четвертая 41
Часть пятая 51
Примечания 67
А. Дж. Кронин
Мальчик-менестрель
Часть первая
I
В один ветреный мартовский день, в середине двадцатых годов, я сидел в приемной префекта по учебной работе иезуитской школы Святого Игнатия, чему был несказанно рад после семи нелегких лет, проведенных в учебных заведениях, которые находились в ведении муниципалитета города Уинтон. Сразу же после моего появления на свет отец мой, питая самые радужные надежды относительно своего будущего, а также в приливе отцовских чувств записал меня в Стоунихерст . Когда же шесть лет спустя после тяжелой и продолжительной болезни он скончался, его достойные похвалы амбиции так и не были удовлетворены: оставленных им денег едва хватило, чтобы рассчитаться с докторами и оплатить похороны.
И все же Святой Игнатий был неплохой заменой заведению в Ланкашире, выбранному для меня моим родителем. Школа с примыкающей к ней церковью располагалась на холме недалеко от центра города и предназначена была для взращивания отпрысков католической буржуазии, а кроме того, благодаря умеренным ценам - и сыновей рабочих; преподавали в школе священники-иезуиты, воспитанные, как правило, по строгим церковным канонам и отличающиеся свойственной этому ордену надменностью, что пугало меня до крайности, а потому, когда за моей спиной открылась дверь, я вскочил на ноги как ошпаренный.
Но в комнату непринужденно вошел какой-то незнакомый мальчик, явно чувствующий себя здесь как дома. Я снова сел на место, а он с легкой полуулыбкой расположился рядом. Одет он был несравненно лучше меня: в прекрасно скроенный костюм из темной фланели, белоснежную рубашку с галстуком в черно-зеленую полоску - явно цветами частной школы. Из нагрудного кармана пиджака высовывался льняной носовой платок, а в петлице вызывающе красовался маленький василек. Более того, мальчик - с его благородной бледностью, мягкими белокурыми волосами и голубыми глазами - был настолько хорош собой, что я еще больше застеснялся не только своих огненно-рыжих волос, веснушек и длинного носа, но и убогой одежды: старых фланелевых штанов, синей шерстяной кофты, связанной матерью, трещины на облезлом носке правого ботинка, которая возникла в результате неудачного удара по вылетевшему со школьного двора мячу. В результате я сразу же возненавидел мальчишку и решил при первой же возможности как следует ему накостылять.
Неожиданно, к моему величайшему удивлению, мальчик нарушил торжественную тишину уставленной фолиантами комнаты.
- Надо же, как скучно. Похоже, пунктуальность не входит в число достоинств иезуитов, - сказал он и вдруг пропел: - "В церкви тихой и пустой оказались мы с тобой…" - а потом продолжил уже нормальным тоном: - Спорим, Бошамп сейчас завтракает в буфетной. Наверно, он жуткий обжора. Хотя ужасно образованный. Выпускник Итона. Новообращенный, естественно. - Мальчик снова затянул свою песню, теперь уже громче: - "В церкви тихой и пустой оказались мы с тобой…"
В этот момент дверь распахнулась, и моим глазам предстала массивная величественная фигура в сутане, впрочем, не способной скрыть хорошо заметную дородность ее обладателя. В правой руке человек нес тарелку с большим двойным сэндвичем с сыром. Вошедший водрузил тарелку на письменный стол, предварительно аккуратно застелив его салфеткой, которую достал из верхнего ящика. Затем тяжело уселся за стол и произнес то ли в виде извинения, то ли просто в воздух буквально следующее:
- Edere oportet ut vivas.
- Non vivere ut edas , - вполголоса отозвался сидевший возле меня маленький сноб.
- Хорошо, - кивнул прелат, который, вне всякого сомнения, был не кем иным, как отцом Бошампом. - И хотя ты и цитируешь Цицерона, о чем тебя, впрочем, не просили… - Здесь святой отец остановился, перевел взгляд с мальчика на меня и только потом продолжил: - Но когда я подходил к храму науки, то услышал весьма нестройный напев…
- Есть у меня дурацкая привычка, - честно признался мой сосед. - Когда я нервничаю или жду того, кто опаздывает, непроизвольно начинаю петь…
- Да уж! - мрачно заметил Бошамп. - Тогда встань и пой. Но только очень тебя прошу, ничего вульгарного.
Я с трудом подавил злорадный смешок. Сейчас этот маленький задавака выставит себя круглым дураком. Он медленно поднялся со стула. Пауза явно затянулась. Затем, устремив взгляд куда-то вдаль, мимо отца Бошампа, мальчик запел.
Он исполнял "Panus Angelicus" - один из наиболее сложных церковных гимнов на латыни. И когда сладостные и трогательные слова гимна, наполнив комнату, начали постепенно подниматься к небесам, глупая ухмылка исчезла с моего лица. Никогда прежде я не слышал столь чудесного и искреннего исполнения и такого голоса - чистого и чарующего. Я был совершенно покорен и полностью отдался во власть музыки. Когда стихли последние звуки, в комнате воцарилась гробовая тишина.
Я был ошеломлен и долго не мог прийти в себя от потрясения. И хотя в те времена мои музыкальные познания были крайне ограничены, я не мог не понять, что этот расфранченный вундеркинд действительно обладает редким - прекрасным и пленительным - голосом. Бошамп был тоже потрясен.
- А… Хмм… - только и смог выдавить он. - А… Хммм… Нам непременно следует поговорить о тебе с нашим хормейстером, добрейшим отцом Робертсом. - И после непродолжительной паузы добавил: - Ты, должно быть, юный Фицджеральд.
- Да, я Десмонд Фицджеральд.
- Ну что ж, очень хорошо, - неожиданно мягко произнес отец Бошамп. - Я много лет переписывался с твоим отцом. На редкость эрудированный человек. Выдающийся ученый. Именно его стараниями я получил "Апокалипсис" из библиотеки Колледжа Троицы, очень ценное и редкое издание, выпущенное Роксбургским клубом . - И, помолчав, продолжил: - Но из его письма, полученного мною за несколько месяцев до его смерти, я понял, что ты собираешься в Даунсайд .
- Материнские чувства не позволили моей матушке отпустить меня далеко от дома, сэр. А потому она решила возложить на вас бремя ответственности за меня. Полагаю, к величайшему облегчению бенедиктинцев.
- Значит, теперь ты живешь в Уинтоне?
- Моя мать - шотландка. И овдовев, решила вернуться на родину. Она сняла дом в Овертаун-Кресчент.
- Прелестно. Чудный вид на парк. Надо будет обязательно ее навестить… Возможно, она угостит меня чаем. - Лицо Бошампа приняло мечтательное выражение, и он облизал губы. - Как настоящая жительница Шотландии, она, должно быть, умеет печь эти восхитительные глазированные французские пирожные, которыми так славится наш город. Безусловно, пережиток Старого союза .
- Сэр, я обязательно позабочусь о том, чтобы к вашему визиту в доме был приличный запас, - серьезным тоном ответил Десмонд.
- Очень хорошо. Очень. А… Хммм… - Тут Бошамп повернулся ко мне и стал внимательно меня изучать, сосредоточенно нахмурив кустистые брови. - Ну, а ты кто такой?
Уязвленный до глубины души столь задушевным обменом любезностями, невольным свидетелем которого стал, я почувствовал себя здесь еще более чужим, а потому невнятно пробормотал сквозь зубы:
- А я просто Шеннон.
Похоже, ему понравились мои слова. На его лице появилась благостная улыбка.