На сей раз Немезида приняла обличье несправедливо обиженной и жаждавшей мести пожилой женщины, жительницы Мелдрэм-Слокум. Всю свою трудовую карьеру, с тех пор, как сорок пять лет назад поступила в дом генерала Бэтглби и его супруги, Марта Мидоуз была для них всем – уборщицей, кухаркой, экономкой, незаменимой помощницей. Она верно служила старым господам, и их особняк был центром ее вселенной, однако пять лет назад генерал с женой погибли в автокатастрофе, произошедшей по вине пьяного шофера грузовика; поместье перешло к их племяннику Бобу Бэтглби, и жизнь сильно переменилась. Марта перестала быть, как любил говаривать генерал, "хранительницей нашего очага" – титулом этим она невероятно гордилась – и все чаще слышала в свой адрес другие слова, например – "чертова баба". Она терпела, не уходила. Хоть Боб Бэтглби и пьяница – алкаш, если начистоту, – но ей нужно заботиться о муже. Тот раньше тоже служил в Особняке, садовником, но затем пневмония, артрит – и все, прощай, работа. Без денег, понятно, не проживешь, а кроме Особняка, в Мелдрэме наняться некуда, вот Марта и терпела Боба в надежде, что подлец скоро упьется до смерти. А он не только не упился, но еще и завел шашни с Рут Ротткомб, женой местного члена парламента и теневого министра социальных преобразований. Из-за нее, мерзавки, Марту поменяли на филиппинскую служанку – смуглое лицо которой не столь явственно выражало недовольство "невинными забавами" парочки. Надо сказать, что и Марта держала свое мнение при себе, но все равно как-то утром Бэтглби, после особенно бурной пьянки, разозлился, распахнул заднюю дверь и выкинул во двор, в грязь, ее вещи, которые она сняла, переодеваясь в рабочую одежду. Кричал: старая сука, чтоб ты сдохла! Миссис Мидоуз ушла домой, разрываясь от ярости и желания поквитаться с обидчиком. День за днем она сидела у постели мужа – у бедняги недавно случился удар, и он лишился речи, – в мрачной решимости отомстить. Но действовать нужно очень, очень осторожно. Сначала Марта хотела обратиться за справедливостью к Бэтглби – богатым и уважаемым в графстве людям, но те, к сожалению, в большинстве своем принадлежали к другому поколению, нежели племянник генерала, и редко бывали в Особняке. Нет, рассчитывать можно только на себя. Прошло два бесполезных года, прежде чем Марта вспомнила о племяннике своего мужа, Берте Ферте. Парень, конечно, оторви да выбрось, но она всегда питала к нему слабость, снабжала деньгами, не рассчитывая на возврат, словом, была этому сорвиголове навроде матери. Берт не откажется помочь, особенно сейчас, когда лишился места на верфи в Барроу-ин-Фернесс. Она такое придумала, что скучать ему не придется.
– Как он вас назвал? – воскликнул Берт, выслушав рассказ Марты. – Убью скотину! Вот гад, так обозвать мою тетечку! Когда вы столько лет ухлопали на ихнюю семью! Богом клянусь, убью.
Но Марта лишь покачала головой:
– Убивать никого не нужно. Зачем? В тюрьму захотелось? У меня есть мыслишка получше.
Берт посмотрел вопросительно:
– Какая?
– Опозорить его на весь свет. Чтоб они с его козой сюда и носа показать не смели. Вот чего я хочу.
– А как это сделать? – спросил Берт. Он еще никогда не видел тетку в таком гневе.
– Я тебе вот что скажу: этот паскудник со своей сучкой Ротткомб занимаются очень нехорошими делишками, – сумрачно проговорила Марта.
– Какими?
– Сексом, – объявила миссис Мидоуз. – Ненормальным сексом. Она его связывает и… Нет, Берт, не буду рассказывать. Скажу только, что я у них видела: кнуты, капюшоны, наручники. Они у него заперты вместе с порнографией. Журналы, а в них фотографии маленьких мальчиков и еще кой-чего похуже. Жуть!
– Маленьких мальчиков? Это ж тюрьма!
– Там ему и место.
– Но… если он их запирает, как же вы их видели?
– А он однажды нализался до беспамятства и валялся в генеральской гардеробной, а шкаф был отперт, и ключ в замке. И вообще, будто я не знаю, где он прячет ключи, и запасные тоже. Он-то не знает, что я знаю, а я выведала: в сарае, на балке над старым трактором, которым давным-давно никто не пользуется, потому что он сломался. Вот туда он ключики и сует, видно, думает, что в таком месте никто искать не станет. А я из кухни видела. Там ключи от парадной и задней двери, и от кабинета, и от "рейндж-ровера", и от шкафа со всей пакостью. А теперь послушай, чего я от тебя хочу. Конечно, если ты согласен.
– Да я, тетечка Марта, для вас что угодно! Вы ж знаете.
Покидая дом тети, Берт в точности знал, что от него требуется.
– Ты поезжай не на своей машине, – наставляла Марта. – Не то будут неприятности. Возьми напрокат, что ли. Я денег-то дам.
Берт потряс головой:
– Не надо. У меня есть, и потом, я знаю, где взять машину, не беспокойтесь.
Уехал он очень довольный, полный восхищения родственницей. Ай да тетя Марта, ай да хитрюга! Значит, в четверг, так она сказала.
– Если чего изменится, я позвоню. Из автомата. Я слыхала, полицейские умеют выслеживать звонки из дома и всяких таких мест – чего они только не умеют, гадюки! Поэтому осторожность не помешает. Ладно, сделаешь это… – она посмотрела на стену, на календарь с котенком, – скажем, 7-го или 14-го или в любой другой четверг. Вот так.
– А почему обязательно в четверг? – спросил Берт.
– Потому что по четвергам они в загородном клубе играют в бридж. Сидят там заполночь, и он так напивается, что она с ним может делать чего захочет, и домой приезжают в четыре, а то и в пять утра. В общем, времени тебе хватит.
Берт проехал мимо Особняка, осмотрел шоссе за ним и покатил на север, следуя карте, которую дала тетя Марта. Ненадолго остановился у "Лилайн-Лодж", дома, где жили Ротткомбы, и подумал: нужно приехать сюда еще раз, чтобы получше запомнить дорогу. Причем даже для этого машину лучше одолжить у приятеля. Тетя Марта – мудрая женщина. Неприятности ни к чему.
Глава 8
А у Евы дела шли не ахти. Из-за всех событий она потом полночи не могла заснуть. После бурных объятий в аэропорту – дядя Уолли и тетя Джоан были так рады встрече с чертеняшками, – их всех отвезли к частному самолету с надписью "Иммельман Энтерпрайзис" на борту. Затем разрешили взлет, и они полетели на запад, в Уилму. Внизу сначала были сплошные реки и озера, а позже – горы и леса, на вид практически необитаемые. Девочки с жадным любопытством смотрели в иллюминаторы. Чтобы им было лучше видно, дядя Уолли резко снизился и выровнял машину чуть ли не у самой земли. Еву, которая не привыкла летать и впервые находилась в таком маленьком самолете, тошнило от страха. Но ничего, зато дети довольны, да и дяде Уолли приятно похвастаться своим мастерством.
– Это, конечно, не истребитель, на каких я летал в Англии, в Лейкенхите, – сказал он, – но аппарат хороший, маневренный, шустрый – старику вроде меня быстрей и ни к чему.
– Что за ерунда, пупсик, какой же ты старик! – воскликнула тетя Джоан. – Не люблю, когда ты так говоришь. Человеку столько, на сколько он себя чувствует. По мне, так ты, Уолли, очень даже молодой и бодрый. Кстати, Ева, а как Генри?
– Очень даже замечательно, – ответила Ева, с готовностью переходя на американский английский.
– Генри – отличный парень, – вмешался Уолли. – Все задатки великого человека, да, Ева, крошка? Девчонки, поди, гордятся папашей? Папа – профессор. Это, скажу я вам, что-то.
Пенелопе захотелось избавить дядю от иллюзий.
– Папе не хватает стержня, – объявила она. – И он слишком много пьет.
Уолли промолчал, но самолет на мгновение ухнул вниз.
– Мужик имеет право расслабиться после трудового дня, – произнес Уолли чуть погодя. – Я всегда это говорил, да, Джоани?
Улыбка тети Джоан подтвердила: дядя Уолли действительно всегда говорил именно это. Также в ее улыбке читалось осуждение.
– Вот курить я бросил, – продолжал Уолли. – Курение – верная смерть, это без вопросов. И представляете, с тех пор самочувствие – сто десять процентов!
– А папа, наоборот, снова начал, – сообщила Саманта. – Он курит трубку. Говорит, все ополчились против курения, а он никому не позволит себе указывать, что ему делать, а чего не делать.
Самолет снова нырнул.
– Правда? Так и говорит – никто ему не указ? – Уолли нервно глянул через плечо на Еву и Джоан. – Надо же! А по виду, в плане мужского естества он не шибко…
– Уолли! – прикрикнула тетя Джоан, и по тону было абсолютно ясно, что имеется в виду.
– А ты прекрати говорить об отце в таком тоне, – с той же твердостью в голосе приказала Ева Саманте.
– Черт, да я же ничего плохого… – забормотал Уолли. – Мужское естество – это в смысле… ну, выражение такое…
– Понятно, – перебила тетя Джоан. – Кстати, насчет твоего подружкам тоже особо не похвастаешься. И вообще, подобные остроты неуместны.
Дядя Уолли ничего не сказал. Какое-то время стояла тишина, а потом заговорила Джозефина:
– Мужское естество бывает не только у мальчиков. У девочек тоже есть что-то наподобие. Правда, не очень большое. Называется…
– Хватит! – завопила Ева. – Это никому не интересно! Слышишь, Джозефина? Никому!
– Но мисс Дрочетт говорит, что это совершенно нормально и некоторые женщины предпочитают… – Ева коротко, но крепко сжала запястье дочери, так и не дав ей донести до сведения собрания, каковы воззрения мисс Дрочетт на роль клитора в женском общении тет-а-тет. Однако интерес дяди Уолли к этой теме не угас.
– Надо же, мисс Дрочетт! Ну и имечко для дамы.
– Она преподает у нас биологию. Она не такая, как большинство женщин, – поделилась с ним Саманта. – Она за мастурбацию. Говорит, это безопаснее, чем секс с мужчинами.