- Согласитесь, однако, что этого я проверить никак не смогу, - оживленно проговорил Даня, от волнения картавя больше обычного.
- Вам не нужно ничего проверять, ибо истины нельзя не почувствовать, - назидательно произнес астроном. - Не угодно ли, однако, вот этого?
Он протянул Дане круглую солдатскую фляжечку.
- Я не пью, - смутился Даня.
- Я знаю, - кивнул попутчик. - Но плохого друзьям не предлагают, тем более в дороге.
Даня был страшно польщен и сделал крошечный глоток. Против его ожиданий, жидкость не обожгла языка и не вызвала слезы на глаза - это был травяной настой с сильным мятным привкусом.
- Крепкий чай - прекрасный и плотный завтрак, - сказал попутчик, принимая фляжечку. - Неужели вы думали, что я предложу вам с утра одурманиваться водкой? Я удивляюсь…
- Спасибо, - сказал Даня. - Меня зовут Даниил.
- Это неважно. Мое нынешнее имя вам тоже вряд ли что-то скажет, - царственно отвечал астроном, отнимая у Дани возможность хоть как-нибудь называть его мысленно. Какой, в самом деле, астроном в Ленинграде! - Скажу вам лишь, что на вашем месте я уже знал бы свое истинное имя. Для этого достаточно вслушаться - конечно, не здесь, не в этом гаме, - молча и сосредоточенно представить себе огненную точку на правой половине черепа и медленно переместить ее на левую наиболее коротким путем. Одновременно вы должны как бы с силой направить свое тонкое тело вспять по темному тоннелю, который вам вскоре откроется. Там, при входе в ваше прежнее воплощение, к вам обратятся по имени, и это будет подлинное имя, приоткрывающееся только между земными существованиями. Не слушайте ничего, кроме имени. В первый раз можно услышать лишнее.
Даниил попытался вообразить огненную точку.
- Не сейчас, - повторил попутчик. - Это требует упражнений и значительной сосредоточенности. Подробнее вы можете прочесть… впрочем, это пока не нужно.
Даниил уже не знал, верить или улыбаться. На всякий случай он робко улыбнулся и сказал:
- Не знаю, мне и это имя нравится. Даниил во рву львином - слышали? Самая любимая моя легенда.
- И видел, - невозмутимо кивнул безымянный собеседник.
- Рембрандта? - горячо подхватил Даниил. - Но мне больше нравится Рубенс. Я знаю, конечно, вы скажете, что пошлость. Про Рубенса всегда говорят. Но там львы удивительно домашние, прелестные, и разве вся штука не в том, чтобы сделать льва домашним? Мне еще нравится барельеф Вормского собора, я видел только в книге, но там замечательный львенок…
- Я видел это не на барельефе Вормского собора, - сказал попутчик со значением. - И смею вас уверить, в этих львах, даже при виде пророка, не было ничего домашнего. Лев не бывает домашним, это вы оставьте. Они его не полюбили, а просто устрашились.
Даниил улыбнулся уже без всякой робости. Если это был сумасшедший, то удивительно интересный. Посылает же Господь радость в конце скучной поездки!
- Чего же они устрашились?
- Схолического дара, - небрежно пояснил астроном. - Впрочем, вам этого еще не надо. Вам надо для начала следующее. Медленно вращая левым кулаком по часовому ходу, - он вытянул вперед левую руку, и Даня подумал, что в драке этот кулак, верно, стремителен и тверд, - правой кистью одновременно поглаживайте левое плечо в обратную сторону.
- Ну, это легко!
- Попробуйте.
Даня попробовал и убедился, что это крайне трудно, а главное, ни за чем не нужно.
- Допустим, я научусь, - сказал он, несколько уязвленный. - Что тогда?
- Тогда, - назидательно произнес незнакомец, - вам предстоит выучить еще 32 фигуры танца дервиша, и на тридцать третьей фигуре левое и правое полушария вашего мозга разорвут наконец порочную связь. Тогда мир чувственных представлений отделится от мира образов, и вы начнете видеть невидимое, а пожалуй, даже и слышать. Остальное нетрудно.
- Что-то похоже на Блаватскую, - неуверенно сказал Даня.
- Что ж, и Елена Петровна кое-что знала, - кивнул попутчик. - Но это из Георгия Ивановича. Знает он не в пример больше, а ведет себя строже.
Даня молчал, не решаясь ни о чем спросить человека, видевшего Даниила во рву, но прерывать разговор ему не хотелось.
- А если вы видите невидимое, - сказал он наконец, - то можете ли ответить мне на вопрос, который…
- Не нужно, - величественно отвечал попутчик, выставляя вперед сухую ладонь. - Не оскорбляйте мое искусство устными вопросами. Задайте их умственно, как имеете обыкновение сочинять, и повторите, глядя прямо на меня. Их должно быть не более трех. Готовы?
Даня на секунду задумался и решительно мотнул головой.
- Готов.
- Смотрите прямо на меня, - негромко приказал попутчик.
Даня вытаращил глаза и мысленно повторил три своих вопроса.
- Любопытно, - медленно произнес астроном. - В последний раз эти три вопроса, в иной последовательности, задавал мне один самоубийца при отплытии… впрочем, это неважно. Что же, ответ будет короток, но вам ведь не нужно много. Вы хотите знать - да или нет?
Даня кивнул, трепеща.
- По первому вопросу, - изрек незнакомец, напряженно вглядываясь в его карие глаза своими серыми, - несомненное и безусловное да, но подумайте, нужно ли вам это? Не лучше ли так, как было?
Даня вздрогнул.
- По второму, - задумчиво продолжал оракул, - я не был бы столь категоричен. И все же да, да, при всех оговорках, слишком понятных вам самому.
Он важно кивнул и потер виски, отчего глаза его на миг стали китайчатыми.
- Что до третьего, то я удивляюсь, - произнес он, слегка разводя руками. - Отчего вы думаете, что это важно? Почему вам не спросить меня что-нибудь о России?
- Вы же сказали - о себе, - пролепетал Даня.
- Я? Ничего подобного. Это вы сами себе сказали. Но раз вам в самом деле важно, скажу одно: это произойдет вовсе не так, как вы думаете, и не ранее, чем будете готовы, но случится с той же неизбежностью, с какой мы приближаемся к месту нашего назначения. Что, довольно?
Даня не знал, смеяться ему или пугаться. Его три вопроса были: устроится ли он на работу у дяди, стоят ли чего-нибудь его стихи и окончится ли в Ленинграде наконец его затянувшееся девство. Астроном ответил точно, хотя ответы его были приложимы к любым трем вопросам, вплоть до тревоги о возможной войне с Англией. Но про Англию Даня не спрашивал.
- Хорошо, но можно еще? - попросил он еще один шанс, надеясь задать такой вопрос, на который не может быть расплывчатого ответа.
- Я сказал: не больше трех. Это страшная трата умственной энергии, и потом - зачем вам знать будущее? Все равно узнаете.
- Я хотел не о будущем…
- Нет, нет. Да вы и сами легко научитесь. Упражнение простое: вам достаточно представить себя на чаше весов, но с абсолютной достоверностью, с буквальным видением их, с ощущением даже холода от их бронзы. И тогда вы сами почувствуете, поднимаетесь или опускаетесь. Для остроты чувств, пожалуй, полезно вот что, - и астроном неуловимым движением вынул из кармана плаща три резных китайских шарика. - Купите где угодно и катайте вот этак, - шарики так и замелькали между его длинными пальцами. - С этими движениями и вопросов не будет. Вопрос - всегда от неуверенности, а если правильно вращать - уверенность всегда с вами.
Он бережно спрятал шарики в карман, словно в них и впрямь содержалась сила.
- А! - радостно воскликнул Даниил. - Такие я видел.
Он в самом деле нередко наблюдал, как Валериан катает резные шарики в толстых пальцах - в последнее время все приметней дрожавших. Валериан рассказывал, что такие шарики нашли в египетской пирамиде - это были игрушки фараона, почившего пять тысяч лет назад. Если выучиться жонглировать ими, учил Валериан, - можно притягивать исполнение желаний.
- Где же вы могли их видеть? - высокомерно спросил незнакомец.
- У Валериана Кириенко, - гордо ответил Даня. - Я часто у него бывал, с ним дружила моя мать.
- Валериан, - произнес попутчик с легким неудовольствием, относившимся то ли к Кириенко, то ли к собственной памяти, недостаточно расторопной. - Я знал Валериана, но так давно, что многое стерлось… Между нами были споры, глубокие споры…
- В Париже? - подсказал Даня. Он знал, что Валериан прожил там три года, изучая живопись и позируя монмартрской богеме, писавшей с него бесчисленных Вакхов и клошаров.
- О нет, гораздо дальше. На месте Парижа тогда еще росли папоротники. Валериан - могущественный дух, но избыточное доверие к женскому… к материнскому… Я говорил, но он не внял. И потому, при всех дарованиях, обречен вечно путаться в низинах, тогда как мог бы… Впрочем, это и тогда уже было ясно всем в нашем кружке.