Ноги у Варта слиплись, образовав спинную кость, а ступни и пальцы на них стали хвостовым плавником. Руки тоже обратились в два плавника - нежно-розовых - и еще один вырос где-то на животе. Голова был свернута, и лицо смотрело через плечо так, что когда он изгибался посередине, ступни устремлялись скорее к уху, чем ко лбу. Тело приобрело красивый оливково-зеленый оттенок, его покрывала не особенно искусно сработанная пластинчатая кольчуга с темными полосками на боках. Не очень он был уверен, где у него бока, где спина, а где грудь, но то, что ныне стало его животом имело приятный беловатый окрас, а спину венчал отличный большой плавник, который можно было поднимать, изготовляясь к сражению, - в нем имелись шипы. По совету линя он сложился, как ножик, и обнаружил, что плывет прямо вниз, в донную тину.
- Пользуйся ногами, чтобы поворачивать вправо и влево, - сказал линь, - и расправь плавник на животе, тогда ты сможешь держаться на одной высоте. Ты теперь живешь в двух плоскостях, не в одной.
Варт обнаружил, что может держаться более или менее на одном уровне, меняя наклон боковых плавников и того, что на брюхе. Он неуверенно отплыл в сторону, испытывая чрезвычайное наслаждение.
- Вернись, - сказал линь. - Научись сначала плавать, а потом уж будешь метаться.
Чередою зигзагов Варт вернулся к наставнику и заметил:
- Похоже, что прямо я плыть не могу.
- Беда твоя в том, что плывешь ты не от плеча. Ты плаваешь, как плавал, когда был мальчиком, сгибаясь в бедрах. Попробуй складываться, начиная прямо от шеи и дальше к хвосту, и изгибай свое тело вправо ровно настолько, насколько ты хочешь, чтобы оно сдвинулось влево. Работай спиной.
Варт пару раз страшно дернулся и исчез в зарослях хвостника, росшего в нескольких ярдах от них.
- Так уже лучше, - сказал линь, скрытый из виду оливковой мглистой водой, и Варт с бесконечными затруднениями стал спиной выбираться из зарослей, выворачивая боковые плавники. Под конец, желая блеснуть, он одним мощным толчком метнулся туда, откуда слышался голос.
- Хорошо, - сказал линь, когда они столкнулись хвостами. - Однако главное достоинство храбрости - ее осмысленность. Попробуй-ка, сможешь сделать вот так? - прибавил он.
И без какого бы то ни было видимого усилия он спиною заплыл под кувшинку. Без видимого усилия, - но Варт, старательный ученик, внимательно следил за малейшими движениями его плавников. Он крутнул собственными плавниками против часовой стрелки, ловко прищелкнул кончиком хвоста и оказался бок о бок с линем.
- Великолепно, - сказал Мерлин. - Давай-ка немного поплаваем.
Теперь Варт держался ровно и двигался довольно уверенно. У него появилось время оглядеться в необычайном мире, куда окунул его трезубец татуированного господина. Мир этот отличался от того, к которому он привык. Прежде всего, небо над ним выглядело теперь идеально правильным кругом. Этот круг замкнулся горизонтом. Чтобы представить себя на месте Варта, тебе придется вообразить круговой горизонт, расположенный в нескольких вершках над твоей головой, - вместо плоского, который ты видишь обычно. Под этим горизонтом, воздушным, вообрази еще один - водный, сферический и чуть ли не перевернутый вверх ногами, - ибо поверхность воды отчасти служит зеркалом для всего, что находится под нею. Это вообразить трудновато. И тем труднее это вообразить, что любая вещь, которую человек счел бы находящейся над водной поверхностью, теперь окаймлялась всеми цветами спектра. Например, если бы ты сидел у воды, пытаясь выудить Варта, он бы увидел тебя - на краешке чайного блюдца, каким для него был наружный воздух, - не как одного человека, поводящего удилищем, но как семерых с очертаньями красным, оранжевым, желтым, зеленым, голубым, синим и фиолетовым, и все они махали бы одной и той же удочкой, чьи цвета менялись бы точно так же. В сущности, ты был бы для него человеком с радуги, сигнальным огнем, вспыхивающим разнообразными красками, кои, лучась, перетекают друг в дружку. Ты блистал бы на водах, как Клеопатра в стихах.
Не считая этого, самым чудесным было отсутствие веса. Он больше не чувствовал себя привязанным к земле, вынужденным ковылять по ее плоской поверхности, придавленным силой тяготения и тяжестью атмосферы. Он мог делать то, о чем издавна мечтали люди, - летать. В сущности, нет никакого различия между полетом в воде и полетом по воздуху. Самое же лучшее заключалось в том, что ему не приходилось лететь в машине, дергая за рычаги и неподвижно сидя на месте, - он летал благодаря усилиям собственного тела. Это походило на знакомый каждому сон.
Едва наставник с учеником вознамерились отправиться в ознакомительное плавание, как между двух колеблющихся, похожих на бутылки кустов хвостника показался бледный от волнения застенчивый юный окунь. Он смотрел на них большими опасливыми глазами и явно хотел о чем-то спросить, но никак не решался.
- Приблизься, - важно сказал Мерлин.
При этом слове окунь прыснул к ним, словно курица, залился слезами и, заикаясь, начал рассказывать.
- Б-б-б-б-будьте так добреньки, доктор, - пролепетал несчастный столь невнятно, что они с трудом различили слова, - у н-н-нас в с-с-с-семье та-болезнь, что м-м-м-мы подумали, может б-б-б-быть, вы уделите нам в-в-в-время? Это наша д-д-дорогая Мамочка, она все время плавает кверху ж-ж-ж-ж-животом и т-т-т-так ужасно в-в-выглядит и г-г-г-говорит такие странные вещи, что мы п-п-п-правда думаем, что ей нужен д-д-д-д-доктор, если это в-в-в-вам не покажется дерзостью. К-к-к-клара и говорит иди, скажи ему, в-в-в-вы меня понимаете, д-д-д-доктор?
Тут изо рта бедного окуня столь обильно пошли пузыри, что его бормотание, и без того отягченное заиканием и общей слезливостью, стало совсем неразборчивым, и ему только и осталось вперяться в Мерлина скорбными очами.
- Не надо так волноваться, малыш, - сказал Мерлин. - А ну-ка, отведи меня к своей Мамочке, и мы посмотрим, что можно сделать.
И все трое отплыли во мглу, клубившуюся под подъемным мостом, на подвиг милосердия.
- Окуни в большинстве своем неврастеники, - шептал Мерлин, прикрываясь плавником. - Вернее всего, тут случай нервической истерии, им нужен скорее психолог, чем врач.
Мамочка окуня, как тот и описывал, лежала на спине. Глаза у нее съехались к носу, она сложила плавники на груди и время от времени выпускала маленький пузырек. Дети кружком обступали ее и при появлении каждого пузырька пихали друг дружку в бок и разевали в изумлении рты. На лице у Мамочки изображалась ангельская улыбка.
- Так-так-так, - сказал Мерлин, замечательно подражая повадкам доктора у постели больного, - и как себя нынче чувствует миссис Окунь?
Он погладил окунят по головкам и величаво приблизился к пациентке. Следует, быть может, отметить, что Мерлин был грузной, полнотелой рыбой весом почти в пять фунтов, золотистых тонов, с мелкой чешуей, полными плавниками, слизистыми боками и оранжевыми глазами - весьма внушительная фигура.
Миссис Окунь томно протянула ему плавник, выразительно вздохнула и сказала:
- Ах, доктор, так вы все же пришли?
- Хм, - произнес доктор таким низким голосом, на какой только был способен.
Затем он велел всем закрыть глаза, - Варт подглядывал, - и поплыл вокруг больной в величавом и медленном танце. Плавая, он пел. И вот что это была за песня:
Терапевтический,
Элефантический,
Диагностический,
Вздрог!
Панкреатический,
Микростатический,
Антитоксический, Рок!
При дурном катаболизме,
Заикизме, бормотизме,
Производим снип, снап, снорум,
Отсекаем отсекорум.
Диспепсия,
Анемия,
Токсимия,
Эктазия,
Раз и два, и три: эгей!
Хворь выходит из костей,
Напевая трали-вали, и
Всего За Пять Гиней!
К концу этой песни он уже кружил так близко к пациентке, что касался ее и терся своими коричневатыми, гладко-чешуйчатыми боками об ее, иссохшие и бледные. Возможно, он излечил ее своей слизью, - говорят ведь, что все рыбы обращаются к линю за лекарством, - а может быть, дело было в прикосновениях, в массаже или в гипнозе. Во всяком случае, миссис Окунь вдруг перестала косить, перевернулась брюшком вниз и сказала:
- Ах, доктор, милый доктор, мне кажется, я могла бы сейчас съесть маленького пескожила.
- Никаких пескожилов, - сказал Мерлин, - во всяком случае, в ближайшие два дня. Я вам прописываю крепкий бульон из водорослей, принимать каждые два часа. Видите ли, нам следует восстановить ваши силы. В конце концов, и Рим ведь не сразу строился.
Вслед за этим он еще раз погладил всех окуньков по головкам, пожелал им вырасти и стать храбрыми рыбками и с важным видом отплыл во мрак. Плывя, он надувал и втягивал щеки.
- Что ты имел в виду, когда сказал насчет Рима? - спросил Варт, едва они отплыли достаточно далеко, чтобы их не услышали.
- А Бог его знает.