- Наташа? - протянул Василий Степанович. - Да ты что? Она еще дите совсем. Выдумала тоже.
- Как там хочешь, дите или не дите, а она складывает, - уверенно проговорила Катерина Петровна и пошла на кухню.
4
От Катерины Петровны я узнал, что Наташа в эти дни работает подсобницей на постройке новой птицефермы, и утром, торопливо позавтракав, пошел разыскивать девушку. Яркое солнце стояло высоко. Чистое небо светилось, и казалось, что это даже не небо, а сплошное голубое сияние. Молодые, умытые ночной грозой липы стояли, облокотившись о заборы палисадников, как скучающие красавицы. Птицеферма строилась за рощицей, на высоком месте. Бревенчатые стены длинного здания были уже собраны, и четыре плотника занимались установкой стропил. Возле груды досок сидел Семен и, зажав между коленями топор, точил его оселком. Семен был в широких брезентовых штанах, заляпанных дегтем, в добела выгоревшей гимнастерке, не имеющей, ни одной пуговицы, и в резиновых сапогах, на голенища которых были напущены штанины. Он был распоясан. Широкий солдатский ремень висел у него через плечо. В общем, его спецодежда выглядела довольно потрепанной, и даже красивой тюбетейки не было на этот раз на его голове. Возле него стояла Наташа.
- Я думала, что тебе далеко ходить за досками, Семен Павлович, - услышал я ее голос, - вот и перетаскала доски поближе…
- Думала, - строго перебил ее Семен. - Я вчера почти целый день доски для филенок отбирал, а ты снова все перепутала.
- Так я ведь не знала, я хотела, чтобы тебе лучше. Теперь мне чего делать?
- Сиди, пока не скажу. Сама ничего не трогай. Семен цепко обхватил обеими руками топорище и принялся тесать бревно.
- Что же теперь делать? - нерешительно спросила Наташа. - Может, их обратно сносить?
- Зачем обратно носить. Ладно уж.
Склонив голову набок, Наташа со страхом следила за его работой, видимо, опасаясь, как бы он не тяпнул себе но ноге. Я видел, что она хочет ему сказать что-то, но не решается. Чем больше я смотрел на нее, тем больше она мне казалась похожей на молодое деревцо, спокойно принимающее счастье расти под этим чистым, бесконечно синим небом. Заметив меня, Наташа вздохнула и совсем отчаявшись поговорить с Семеном, куда-то ушла.
Семен упруго выпрямился и небрежно отбросил топор. Топор, как кошка, перевернулся в воздухе, тюкнулся носом в бревно и застыл, задрав топорище.
Вскоре Наташа вернулась, держа в руке долото. Глаза ее блестели.
- Семен Павлович, вот я тебе ручку на долото насадила. Сама насадила. Хорошо?
- Где же ты такую ручку нашла? - спросил Семен, снисходительно осматривая долото.
- Сама настругала. Там возле точила валялась палка…
- Осиновая? - насторожился Семен.
- Осиновая.
- С зарубками?
Наташа испуганно смотрела на него потухшими глазами.
- С зарубками? - снова спросил Семен.
- Так ты же сам вчера велел долото насадить.
- Это у меня мерка была, - с досадой проговорил Семен. - Я же сказал: сиди и не трогай ничего… Сказал или нет?
Наташа стояла, опустив голову, и шевелила камушек носком туфли. Губы ее дрожали"
- Ну ладно, - махнув рукой, сказал Семен. - Сходи-ка на скотный двор, там двухдюймовые рейки лежат. Отбери шестнадцать штук, которые без сучков, и принеси сюда.
- Там, Семен Павлович, конец той палки остался…
- Ладно, испортила мерку… Иди неси рейки. Наташа пошла, не поднимая головы.
Семен долго смотрел ей вслед, потом перевел взгляд на меня и, прочтя на моем лице осуждение, отвернулся.
- Смотри-ка, теплынь какая, - сказал он, чтобы прекратить неловкое молчание. - Видишь, березка греется. Весь свет обойдешь, не найдешь такой березки.
Одинокая кривая береза росла на откосе, и ничего особенного в этой березе не было.
- А ограда-то! Погляди, какая ограда под солнцем. Серебряная.
Ограда тоже была обыкновенная, сделанная из еловых кольев, похожая на сотни других оград.
"Видно, не бывал ты нигде, не видал настоящей красоты, - подумал я с сожалением и грустью, - вот зубы-то и заговариваешь", - и, не удержавшись, спросил напрямик:
- Зачем ты так строг с Наташей? Разве ты не видишь, что она тебя любит?
Семен как-то странно посмотрел на меня и, ничего не ответив, снова принялся тесать. Я подумал было, что он хочет показать, чтобы я не ввязывался не в свое дело, но он вдруг сказал:
- А ты думаешь, я не вижу? Думаешь, мне легко с ней так говорить? Я уж знаю - только стань с ней поласковей, только приласкай, - прилипнет, и все. А какая между нами может быть любовь? Ей еще восемнадцати нет, а мне - к сорока. У меня, брат, жену на войне убили и ребят двое - живы или нет - не знаю… Сперва думал из жалости с ней погулять, да решил это дело оставить. Голову ей закрутишь, а дальше что?
Семен повернул топором бревно, срезал узкую полоску коры и отбил шнуром черту.
- Тут семеновод из Хвалова к ней подбирался, - продолжал он. - Я его так шугнул, что он сюда и дорогу позабыл. Больно это у него просто пошло, видно, большую практику имел. Неправильный человек. А она не понимает… А вот есть паренек, рядом тут, в Синегорье живет.
Почти каждый день письма ей пишет. Правильный такой паренек. Культурный. Радиолюбитель. В эмтээс помощником комбайнера работает. И годами и ростом как раз ей под пару. Так вот он ей не очень, видишь ли, нравится. "Это не он, говорит, письма пишет, это ему кто-нибудь надиктовывает. А сам он, говорит, и разговаривать не может. Как рядом встанет, так и начинает свистеть, ровно на телку". Подумаешь, какая привередливая. И не свисти ей. Он и не свистит вовсе, он только при ней начинает посвистывать, да и то редко, так, немного посвистит и бросит. Ей-то что, жалко? Ясно, молодой еще, растеряется, как ее увидит, вот и свистит, чтобы показать свою самостоятельность. Вполне понятно. Я уж их пробовал сдружить, - улыбнулся Семен, - я ему говорил, чтобы не свистел при ней. Так тут другая беда: свистеть перестал - говорить начал. Совсем девчонку заговорил. Говорит и говорит без остановки. Она притормаживает, а он говорит. И все больше про приемники, про радио да про конденсаторы.
- Это правда, что она частушки сочиняет? - спросил я.
- Кто, Наташка? - Семен отложил топор и недоуменно посмотрел на меня. - Кто это тебе говорил?
- И Катерина Петровна, и другие…
- Ну, да! Знает Катерина Петровна! Разве Наташка запевку сложит? Петь-то она, конечно, поет, а запевки складывать - куда ей. Я думаю, Фенька складывает. Ты ее видал, заведующая птицефермой. Так вот, стал он ей про конденсаторы рассказывать, еще хуже. Сам понимаешь, не больно ей интересно слушать про конденсаторы. Ей восемнадцатый год идет - ей другие разговоры слушать охота… Я тогда рукой махнул и отступился. А насчет Наташи ты меня не кори - я нарочно ее на дистанции держу… Я тебя каких просил принести? - внезапно переменив тон, спросил он. Позади меня стояла Наташа с охапкой реек.
- Я тебя двухдюймовых просил, - безжалостно продолжал Семен, - а ты каких принесла?
- А это разве не двухдюймовые?
- Два дюйма - это пять сантиметров. Надо понимать.
- Так бы и сказал, - рассердилась Наташа. - Ты бы еще на аршин мерил. Как купец при царе.
И пошла обратно.
- Видишь, какая занозистая, - сказал Семен, улыбнувшись. - Вот в Чехословакии, в городе Шахи, такую же, похожую на нее, встретил. Такая была Анежка Брахачек.
- Ты бывал в Чехословакии?
- Пришлось. Так вот эта Анежка Брахачек пришла наниматься к нам в Красную Армию. Подошла ко мне, говорит "пан" да "пан". Ихний язык на украинский немного похож. Я ей говорю: "Я не пан, а товарищ старшина. Ясно?"- "Ано, говорит, пан товарищ старшина". Ано по-их-нему да. Смеху с ней было, прямо беда… Видишь - на гимнастерке ни одной пуговицы нету. Это, как мы в город Шахи вошли, девчонки на память пообрывали. Так ее теперь и держу. А в Румынии тоже хороший народ. Война, например, по-ихнему будет - разбой. Правильный язык.
Подошла Наташа и молча бросила возле нас охапку реек.
- Ну вот, это и есть двухдюймовые. Правильно, - скупо похвалил ее Семен.
- Семен Павлович, - сказала Наташа с таким видом, словно бросилась в холодную воду. - Можно я с тобой буду нашим гостям речь писать?
- Чего же, - подумав, отвечал Семен, - Кто знает - может, у тебя душевнее моего получится. Завтра писать станем. Приходи.
Задумавшись, я перевел взгляд вдаль и снова увидел березку, про которую говорил Семен. Она росла немного косо, вся листва ее спадала на одну сторону, будто она мыла волосы; сквозь освещенные солнцем прозрачные листья было видно все, до единого сучка, и мне самому вдруг показалось, что такой березки не сыскать нигде во всем мире.
5
После разговора с Семеном мне еще больше захотелось разыскать составительницу частушек и поговорить с ней. Может быть, многим эта настойчивость покажется странной, но я с малых лет люблю колхозные запевки, готов слушать их с утра до вечера, и меня издавна занимало - кто сочиняет меткие, короткие песенки, в которых иногда больше мысли и чувства, чем во многих длинных.
Много лет я хожу и езжу по колхозным дорогам и всюду слышу эти песни о встречах и о расставаниях, о любви и изменах, о труде и о счастье. Поют их на севере и на юге, в Белоруссии и е Сибири, и всюду они особенные, самобытные, и отличаются в разных местах друг от друга, так же, как природа и труд людей.
Еще мальчишкой я услыхал частушки на берегу Ладожского озера. Дул холодный северный ветер, низко над водой тянулись дымные облака, а бородатые рыбаки, разбирая сети, запевали своими низкими, хрипловатыми голосами:
Мы по-ладожски сыграем….