- Поделитесь вашими впечатлениями, доктор!
- Тут сыровато, да к тому же пересолено.
- А знаете ли вы, доктор, отчего здесь так сыро?
- Да, мсье. Мы потому и зовемся подводниками, что очертя голову ныряем под воду, а не барахтаемся на поверхности. Нырять так нырять!
- Молодец, доктор|
- Здорово выкрутился!
- И последний вопрос, доктор: вы плавали на обычных судах, так с какой же стати перешли теперь в подводники?
Я быстро прикидываю: если сообщить им истинную причину - читатель о ней уже знает, - не миновать мне жуткого позора. Принимаю важный вид и говорю:
- Должен вам признаться, господа, что я не умею плавать. А подлодка - это единственное судно, на котором не рискуешь свалиться за борт.
После чего я спешу улизнуть. Пробираюсь в свою каюту, стаскиваю с себя мокрый плащ, закрываю дверь и растягиваюсь на койке.
Стук в дверь. На пороге появляется посетитель.
- Курсант Верделе!
Я встаю, пожимаю ему руку.
- Здравствуйте! Вы здесь проходите воинскую службу? А чем занимались до призыва?
- На какой из вопросов прикажете отвечать в первую очередь?
Я улыбаюсь.
- На второй.
- Изучением политических наук. В Национальной административной школе.
- Матерь божья, как сказала бы моя консьержка, есть же на свете люди, у которых голова не мякиной набита. Стало быть, вам когда-нибудь вручат бразды правления?
- Не беспокойтесь, уж я-то сумею их удержать! А теперь, доктор, вот вам приказ старпома: велено сопроводить вас в кают-компанию, время обедать.
- Минутку, я только приведу себя в порядок.
Причесываясь, я дружелюбно поглядываю на этого только что вылупившегося птенца. Высокий, ладно скроенный, видный парень. Голубые глаза, живой взгляд. Строгий боковой пробор не в силах укротить русую шевелюру. Курсант Верделе так и пышет здоровьем, сразу видно, что он из хорошей семьи и ученик прилежный. Отделение политических наук в Национальной административной школе - это вам не шутка! Не каждый пройдет по конкурсу.
Я еще не кончил причесываться, как на пороге появился очередной гонец.
- Курсант Верду. Командир приказал мне сопроводить вас в кают-компанию.
- И вы с тем же! Я не рискую здесь потеряться, - смеюсь я.
- А кто рассудит, велика была бы потеря? - спрашивает Верду.
- Не обращайте на него внимания, доктор, - успокаивает меня Верделе. - Он уже успел заработать нашивку, вот и выпендривается. Правда, всегда строго взвешивает дозу своего нахальства.
- На каких же весах?
- На самых точных, - говорит Верду, - на моих собственных, где все тютелька в тютельку. Я ведь из той же школы, что и ты.
- Бог ты мой! Целых два будущих администратора! Верду и Верделе!
- Сходство фамилий совершенно случайное, - заявляет Верду. - Как сказал некий достославный муж древности: "Он - это он, а я - это я". Но я, слава богу, не белобрысый, я глаза у меня не такие водянистые, как у него.
Что правда, то правда: масть у них разная. Верду - брюнет с черными бархатистыми глазами. И все же в облике обоих юных моряков так много общего, что о язвительном Верду я могу сказать то же самое, что и об учтивом Верделе: высокий, ладно скроенный, видный парень. Продолжать не стоит. И без того ясно, что эти цыплята - одного выводка.
Пока я надеваю ботинки, Верду спрашивает:
- Скажите, доктор, вы хороший врач?
- Первоклассный. С тремя нашивками.
- A v меня всего одна. А вы знаете, что на морском жаргоне таких, как вы, величают "трехчленами"?
- Знаю. Я ходил на "Жанне". Лестный титул.
- Он забыл сказать, - замечает Верделе, - что с тремя членами дело спорится живее, чем с одним.
- Этот вопрос, - говорю я, - следовало бы взвесить на сверхточных весах Верду.
Верделе покатывается от хохота.
- Не понимаю, что тут смешного, - говорит Верду. - Я терпеть не могу врачей. Они мне оставили здоровый шрам на животе.
- Что значит - здоровый?
- Ну, длинный! Длиннющий! Сантиметров десять!
- Не каждый аппендикс легко нащупать. Вот им и пришлось сделать такой разрез.
- Тьфу, что за гнусное ремесло! - морщится Верду. - Копаться в требухе у своих же сограждан!
- А у меня, - вмешивается Верделе, - от одного слова "требуха" текут слюнки. Не пойти ли нам перекусить? Капитан, должно быть, заждался.
Кают-компания представляет из себя помещение, где господствуют кривые линии. Это крохотный круглый салон с примыкающей к нему маленькой овальной столовой. Посреди - низенький стеклянный столик, вокруг него - четыре глубоких кожаных кресла. Для пятого при всем желании места не нашлось бы.
Прелесть салона в том, что его стены почти целиком заняты книжными полками - такой, наверное, была библиотека Монтеня в его знаменитой башне до тех пор, пока неблагодарная дочь философа не распродала после смерти отца все его книги. Разместиться в салоне может десять персон. Вторая смена предусмотрена для офицеров, стоящих на вахте, или для тех, кто не привык торопиться с обедом.
На ПЛАРБ шестнадцать офицеров, считая и меня. А так как я уже сказал, что в салоне всего четыре кресла, можно предположить, будто за них идет отчаянная борьба. На самом же деле ее нет и в помине, столь велика здесь взаимная предупредительность, не зависящая ни от нашивок, ни от разницы в возрасте.
Мы, должно быть, явились раньше срока: кресла еще пустуют. Но обеденный стол уже накрыт, и едва мы успеваем устроиться поудобнее, как появившийся из своих владений стюард - им оказывается не Жакье, а кто-то другой - спешит осведомиться, что мы будем пить. Все высказываются за фруктовый сок. В принципе аперитивы здесь не запрещены, но не следует забывать, что мы все же на военном корабле.
- Позвольте, доктор, - обращается ко мне Верделе, - представить вам нашего стюарда Вильгельма.
- Добрый день, доктор.
- Добрый день, Вильгельм. Я уже успел познакомиться с Жакье.
- Это мой помощник, - уточняет Вильгельм.
- У Вильгельма, - поясняет Верделе, - сильно развито чувство чинопочитания.
- К тому же, - добавляет Верду, - он настоящий киношный фанат. Ни одного фильма не пропустит.
- И отличается довольно старомодными вкусами. - подхватывает Верделе. - Обожает Мэрилин Монро.
Вильгельм, с явным удовольствием выслушивая эти шутливые характеристики, делает вид, что задет за живое.
- Запомните, господин курсант, - говорит он с притворной почтительностью, - прекрасное не имеет ничего общего с модой.
- Hear! Hear! - восклицает Верду.
- Почему hear, а не "браво"? - спрашивает Верделе.
- Потому что у меня мать англичанка.
- Скажите, Верделе, - вмешиваюсь я в разговор, - какие обязанности вы здесь исполняете?
- Несу вахту наравне с офицерами, как начальник службы наблюдения. А попросту говоря, пытаюсь руководить людьми, которые знают свое дело лучше меня.
- А вы, Верду?
- Я тоже занимаюсь наблюдением за подлодками противника. С теми же оговорками, что и Верделе. Представьте себе завод, где весь техперсонал состоит из талантов, а инженеры - сплошь гении, и вы поймете, что такое ПЛАРБ. Что же касается меня, то, не будучи инженером, я набираюсь ума-разума у техников, которыми командую.
- Вы только послушайте, доктор! - восхищается Верделе. - Не часто он выглядит таким скромником!
- На мой взгляд, - говорю я, - особенность службы на подлодке в том и состоит, что инженеры сознают необходимость присутствия специалистов-техников, а те понимают, что им не обойтись без инженеров. Поэтому конфликтов между ними возникать не должно, разве что в одной из этих групп окажется человек с трудным характером. Но ведь в принципе таких отфильтровывают при наборе команды.
- Случается, однако, что фильтры не срабатывают, - язвительно замечает Верделе. - И вот вам пример - сквозь них просочился Верду.
Мы хохочем во все горло. В самый разгар веселья в салоне появляется командир. Мы тут же встаем.
- Мне очень приятно, доктор, - говорит он улыбаясь, - что вы поладили с этими двумя паяцами. Вам, должно быть, небезызвестно, что именно вам троим и надлежит быть заводилами в нашей кают-компании.
- Ах, капитан, - откликается Верду, - знали бы вы, каково быть заводилой на этом конном заводе, вы бы не заводили таких речей!
Тут в салон входит с полдюжины офицеров, капитан подзывает меня к себе и знакомит их со мной; процедура столь же долгая, сколь, надо признаться, и бессмысленная, ведь в таких случаях запоминаешь, самое большее, одно имя. Поэтому я отвожу Верделе в сторонку, то есть в коридор, ибо кают-компания, откровенно говоря, перенаселена.
- Развей мои сомненья, сын, как говорил Корнель, - обращаюсь я к нему. - Капитан представил мне троих своих помощников, но я не уверен, что запомнил, кто из них кто и какие у них обязанности на борту.
- Первым делом, обратите внимание на вторую по значению фигуру на борту - на старпома Пикара, - начинает Верделе, явно упиваясь игрой слов. - Он в звании капитана второго ранга, так же, как наш командир. Вон тот низенький брюнет, что сейчас беседует с командиром.
- Не такой уж он низенький.