Я всматриваюсь в него: в этом богатыре есть нечто от каменной статуи, холодной с виду, но наверняка исполненной внутреннего жара. И как трогателен этот великан, вышивающий в свободное время салфетки для своей супруги! Он ведь так и сказал - "супруга", а не "жена". Лейтенант, должно быть, из тех людей, что серьезно относятся не только к брачным узам, но и ко всему на свете.
- Вышивание доставляет вам удовольствие?
- Помогает расслабиться. Одно плохо: при неоновом освещении недолго и глаза испортить.
Иными словами, нет в мире совершенства, и даже само "расслабление" может оказаться утомительным. Хочется сказать ему об этом вслух, но боюсь, моя шутка его не порадует.
- Вы, наверное, родом из восточных провинций?
Обратите внимание, что я, наученный опытом, не уточняю, откуда именно: из Эльзаса, Лотарингии или Вогезов.
- Да, я эльзасец.
- У вас в роду были военные?
- Нет. Если не считать деда, его в сороковом году силком забрали в вермахт.
- И чем же это вас привлекла военная служба?
- Трудно сказать. До восемнадцати лет, когда меня призвали, я моря в глаза не видел!
- Значит, вы и мореходное училище не кончали?
- Нет. Прослужил три года во флоте, прошел конкурс офицеров запаса, и тут мне предложили пятилетний контракт в военно-морском флоте. Я офицер запаса на действительной службе. По окончании контракта начальство может его не возобновить и списать меня на берег.
В его словах не чувствуется ни жалости к себе, ни упрека. Факт есть факт: командование военно-морских сил шутить не любит. Сам Бекер тоже. Это, судя по всему, человек положительный, аккуратный, застегнутый, что называется, на все пуговицы и отнюдь не болтливый. Словом, полная противоположность Роклору. Но Роклор мне тоже нравится. Во Франции всем есть место. Я расспрашиваю дальше:
- Сегодня мне довелось услышать от одного парня довольно-таки странное выражение. Объясняя мне, как погружается подлодка после наполнения балластных цистерн, он сказал: "Коэффициент живучести становится отрицательным, отчего бы ей не погрузиться?"
- Он, разумеется, хотел сказать "плавучести", - говорит Бекер без тени улыбки. - Не надо забывать, - продолжает он, откладывая свое рукоделие, - что у подлодки два корпуса: прочный внутренний и легкий наружный, А между ними находятся балластные цистерны.
- Кстати, - говорю я, употребляя любимое словечко Легийу, - а что это, в сущности, такое - балластная цистерна? На что она похожа?
- Это полость в форме кольца между внешним и внутренним корпусами. Всего их восемь.
- А как в нее попадает вода?
- Через зарешеченное, но постоянно открытое отверстие в борту на уровне киля.
- Что значит - постоянно открытое? - спрашиваю я с некоторым беспокойством. - И почему вода не попадает в цистерны, когда подлодка идет в надводном положении?
- Ей мешает находящийся в них воздух.
А ведь верно! Если опустить в бассейн пустую бутылку горлышком вниз, вода в нее не наберется.
- Тогда как же удаляется воздух из цистерн перед погружением?
- Сейчас я и до этого дойду. На самом деле каждая цистерна состоит из двух независимых полуобъемов, один по левому борту, другой - по правому; внизу у них зарешеченные отверстия, а вверху - клапаны для выхода воздуха.
- Теперь все ясно как божий день, - говорю я. - Клапаны открываются, из них с шипением вырывается воздух, совсем как из откупоренной бутылки с газировкой, подлодка тяжелеет и погружается.
- А клапаны закрываются, - добавляет Бекер, улыбнувшись в первый раз за все это время. - Не забывайте закрыть клапаны.
Ему следовало бы улыбаться почаще. Тогда был бы ощутимей пышущий в нем внутренний жар.
- Зачем?
- Если их не закрыть, нельзя будет продуть сжатым воздухом цистерны, чтобы удалить из них воду, облегчить подлодку и всплыть на поверхность.
- А много ли времени занимает погружение?
- Тут самое главное - последовательность маневров. Лодка погружается в два приема. Во-первых, открываются клапаны, но не все. Клапаны двух центральных цистерн остаются закрытыми.
- Почему?
- Сейчас поймете. Подлодка начинает погружение, но еще не уходит глубоко под воду. Вахтенный на центральном пульте, глядя на приборное табло, еще раз проверяет, задраены ли все люки. И если задраены, дается команда к погружению на двадцать один метр. Открываются клапаны двух центральных цистерн, и лодка погружается на заданную глубину.
- И на этом все кончается?
- Только начинается. Нужно еще обеспечить правильную дифферентовку подводной лодки. А надо вам сказать, что она бывает двойная. По плавучести и по моменту.
Я с несколько идиотским видом повторяю:
- По плавучести и по моменту.
Давно замечено, что когда вам что-нибудь объясняют, вы стараетесь повторить услышанное вслух, чтобы как следует закрепить в памяти, а заодно заверить вашего наставника, что вы его понимаете.
- Займемся сначала плавучестью, - предлагает Бекер. - Как вам известно, каждое судно обладает определенным водоизмещением, соответствующим объему вытесненной им воды. Так вот, когда на подлодку будет погружено тридцать две тонны продовольствия и оборудования, да еще сто тридцать человек, она осядет, и тогда, чтобы сохранить прежнюю ватерлинию, ее надо как следует выровнять. Для этого и существуют уравнительные цистерны.
- И что же это такое?
- Полости, похожие на балластные цистерны, но расположенные попарно внутри прочного корпуса, две спереди и две сзади: в них перекачивается вода, облегчая или утяжеляя судно, чтобы удержать его в пределах ватерлинии. Эта осадка, разумеется, не бывает постоянной. Ее приходится все время выравнивать, поскольку плотность воды меняется с изменением температуры.
Об этом, помнится, мне уже говорил Роклор, приводя в качестве наглядного примера Мертвое море.
- Что же касается момента, - продолжает Бекер, - то он обеспечивается двумя дифферентными цистернами, которые тоже находятся внутри прочного корпуса - одна в носу, другая в корме - и сообщаются между собой Если у подлодки перегружена корма, воду из нее перекачивают к носу, и наоборот.
- Это, должно быть, сложная операция?
- Достаточно сложная. Пока подлодка погружается с определенной скоростью, выявить нарушение дифферентовки нелегко, так как оно компенсируется с помощью горизонтальных рулей. Но как только скорость уменьшается, эти рули перестают играть свою роль и нарушение можно определить. Хорошо дифферентованная подлодка отличается совершенной стабильностью - как вертикальной, так и горизонтальной. Она как бы застывает между двух вод - тех, что ее омывают, и тех, что циркулируют в ней самой.
Впрочем, это только так говорится, ведь на самом деле подлодка продолжает идти вперед.
Не знаю как там у них говорится, но эти слова Бекера только разжигают желание, не покидающее меня с тех пор, как я оказался на борту подлодки. Мне хочется - хотя бы глазами глубоководной светящейся рыбы - взглянуть со стороны на наше огромное черное чудовище, "застывшее между двух вод".
Покончив с объяснениями, Бекер как ни в чем не бывало вновь склоняется над рукоделием.
- Спасибо, лейтенант, - говорю я, - здорово вы меня просветили.
- Насчет чего? - встревает в нашу беседу старпом Пикар, только что появившийся в кают-компании.
- Насчет погружения подлодки. Лейтенант Бекер проявил массу терпения, выслушивая такого олуха, как я. А я прямо замучил его вопросами.
- Любопытный олух - это уже не олух, - заявляет Пикар. - Олухи по большей части отличаются тупым равнодушием ко всему на свете. Кстати, господин эскулап, - добавляет он, взглянув на часы, - вы не забыли, что сегодня суббота?
- Нет, а в чем дело?
- В субботу вечером и в воскресенье мы облачаемся в парадную форму. Синие брюки и белый китель с погонами.
- Верно, а я и запамятовал!
Еще раз поблагодарив Бекера, я иду к себе в каюту, мою руки, причесываюсь и переодеваюсь, весьма довольный установленным на борту обычаем. Потом, немного поразмыслив, стаскиваю только что надетый китель и прилежно скоблю себе щеки.
Надо сказать, что экипаж ПЛАРБ разделяется на закоренелых бородачей (Алькье и Бекер), тех, кто отпускает бороду только во время плаванья, и тех, кто бреется регулярно. "Временные бородачи" держатся традиции, которая процветала на немецких подлодках еще в первую мировую войну. Оно и понятно: воды на тогдашних малых субмаринах было в обрез, про соблюдение гигиены и говорить не приходилось. Но можно найти оправдание и теперешним приверженцам буйной растительности на лице: тяготы и опасности долгого рейса без всплытия на поверхность и захода в порты, острое чувство одиночества, отсутствие женской ласки. Что же касается противников бород, к коим принадлежу и я, то они либо по-британски скрупулезно следят за своей внешностью, либо следуют примеру Стендаля, который даже во время отступления из России (еще одна героическая традиция!) не забывал бриться каждый день, либо попросту не хотят выставлять свои бороды напоказ, такие они у них редкие и невзрачные.
Не успеваю покончить с бритьем, как на пороге появляется Бекер.
- Простите, доктор, - обращается он ко мне нерешительным тоном. - У меня к вам крохотная просьбишка.
Он говорит "доктор", а не "эскулап". Ему нелегко привыкнуть к фамильярности.
- Излагайте, лейтенант, - подбадриваю я его.
Немного помолчав, он наконец решается:
- Не могли бы вы предоставить в мое распоряжение лазарет? В воскресенье, в десять утра.
- А для чего?
- Для молитвенного собрания.