Я долго думала о том, что будет со мной, когда она умрет по-настоящему. Как я себя буду чувствовать? Станет ли меня мучить совесть? Я думала две ночи напролет, и все-таки решила ее убить. По правде. Но сделать это так, чтобы никто меня не заподозрил.
Я взвешивала все за и против. Огорчение папы. Облегчение мамы. Похоронные расходы. Она будет "груз 200".
Я знала, что это такое. Мама говорит, летать самолетом накладно. Это значит, мне не купят новые коньки. Папа обещал к зиме. Ну и бог с ними. Бог с ними, с коньками.
И вот день настал. Я волновалась, но не сильно. После уроков, не заходя домой, я с ранцем за плечами и мешком со сменкой в руке отправилась на Лисьи горки за поганкой. Я дошла по просеке до лесного озерца и взяла левее, ориентируясь на молодые березки. Вот и вывороченная сосна. Наклонилась, раздвинула траву… где же? Неужели ошиблась? Нет, все-таки здесь. Наверное, ближе к корням.
Вот она, беленькая! Я боялась, что не найду ее, но она сидела ровно на том же месте, даже еще подросла. Чтобы неприкасаться к поганке, я обернула ножку чайной фольгой из-под "Байхового № 2" и потянула. Послышался легкий чпок, и грибок оказался у меня в руке. Я положила его в пакетик, предварительно проверенный на отсутствие дырок путем надувания, крепко-накрепко завязала и сунула в карман. Откинула волосы со лба и вытерла вспотевшие ладони. Уф! Все-таки мандраж у меня был.
Около дома я встретила Таньку Капустнову, она шла с факультатива по математике.
- Звонить? - спросила Танька. - Как договаривались?
- Ага, - ответила я. - Ровно в четыре.
Героида соблюдала режим, и у меня все шло как по маслу.
В 14:00 она налила в кастрюлю воды и поставила ее на огонь. Пока вода закипала, Героида почистила грибы и бросила их в кипяток.
Теперь она убавит газ и полежит с газеткой полтора часа. За это время сделаю на завтра математику и, если получится, упражнение по английскому.
В 15:30 Героида вернулась на кухню, сняла кастрюлю с плиты и откинула грибы на дуршлаг. Поставила разогреваться сковородку. Плеснула туда подсолнечного масла и, вывалив содержимое дуршлага, бухнула сверху три ложки сметаны. Посолила. Перемешала. Накрыла крышкой.
Я наблюдала ее действия, сидя за кухонным столом над раскрытым учебником "инглиша". От волнения я качала под столом ногой и задевала об стену.
- Не ботай! - сказала бабушка. - Посидеть нормально не можешь?
По радио началась передача "Сатира и юмор" - актеры читали постановку "Золотого теленка". Героида вытерла руки о фартук. Прибавила звук. Засучила рукава и принялась мыть дуршлаг и кастрюлю.
Танька не подвела - ровно в 16:00 раздался звонок. Я сняла трубку, спросила Капустнову: "Вам кого?" - и, выждав секунд пять, крикнула: "Баба, тебя!"
Героида устремилась к телефону, а я на кухню. Раз! - и поганка отправляется на сковороду. Два-с! - и поджарка тщательно перемешивается.
Получилось!
Из кухни я проскользнула в туалет и в изнеможении плюхнулась на крышку унитаза. Похоже, сейчас и впрямь случится то, что я собралась имитировать. Внутри похолодело. Я чувствовала себя так, словно из меня выкачали воздух. Словно осталась одна оболочка, без хребта, без каркаса, и она рассыплется прахом через секунду. Мама мия, неужели это конец! - думала я, цикая водой из бабушкиной литровой клизмы в унитаз. Ш-шух! - спустила воду. С мочалкой и дустовым мылом вымыла руки. Вернулась на кухню, села на свою табуретку.
- Ты что такая бледная? - взглянув на меня, спросила Героида.
- Пронесло. И голова болит, - буркнула я.
- Может, в школе отравилась?
- Наверное…
- Иди полежи пока. Сейчас чаю принесу. С лимоном. Если отравление, надо много пить, литра три, не меньше.
- Оставь мою порцию, я вечером съем, - сказала я на случай, чтобы грибы не достались кому-то еще, вдруг гости придут.
Походкой умирающего лебедя я ушла к себе в комнату, разобрала постель и легла. Через стену было слышно, как Героида хлопочет на кухне - наливает в чайник воды и ставит его на плиту. Через пять минут он засвистел. Еще через две Героида принесла на подносе граненый стакан в мельхиоровом подстаканнике, сахарницу и кружочки лимона на блюдце.
Я отхлебнула. Мне и вправду было нехорошо.
- Как выпьешь, зови, еще принесу, - сказала Героида и ушла обратно на кухню.
Я сделала еще глоток. Пить совершенно не хотелось. Я грела руки о стекло и разглядывала глухаря на подстаканнике. Радиопьеса закончилась, теперь в квартире было тихо. Я лежала на боку и прислушивалась. С кухни доносились шорохи. Вот Героида передвигает чашки на столе. Вот она села на табуретку. Сложила газету. Наконец послышался легкий стук ножа и вилки о фарфор. Ест! Она ест!!! Скоро все кончится.
Героида съела грибы, помыла за собой тарелку и заглянула в мою комнату.
- Ну как ты?
- Вроде получше…
Она была совершенно нормальная. Наверное, еще не подействовало. И - она ничего не заметила. Это хорошо. Я взяла с тумбочки журнал "Костер" и попыталась вчитаться в повесть про девочку и собаку "Заходи, Чанга, в гости!". Но строчки плясали перед глазами, текст совершенно не шел. Я отложила журнал. Ожидание становилось мучительным. Попробовала склонять в уме английские глаголы, но постоянно сбивалась и начинала заново. На букве "F" - fall, fell, fallen - я почувствовала, что у меня слипаются глаза, что сейчас просто не выдержу всего этого - и отключусь, засну. "И засну…" - повторила я про себя и обрадовалась: а это мысль! Усну и проснусь, когда все уже кончится. И не придется вызывать "скорую помощь", потому что я сплю, - я же ничего не знаю!
А мама с папой? - вдруг встрепенулась я, но тут же успокоилась: даже если предположить, что они придут раньше, чем я проснусь, и будут голодные до полусмерти, ну кто сядет лопать грибы в сметане, когда в доме труп?
Я облегченно вздохнула и поплыла в сон. Он обволакивал облаком, мягким и тугим, как вата. В нем было спокойно, тепло, пусто и звонко.
Выплывая из дремы, я услышала голоса. Один принадлежал Героиде. Один маме. И один был чужой, мужской. "Милиционер!!" - в ужасе подумала я и приоткрыла глаза. Электронный будильник на столе показывал 23:48. У изголовья кровати сидел врач и считал мой пульс. Рядом стояли мама и Героида.
- У нее днем был понос, а потом температура поднялась. Последний раз час назад мерили, было тридцать девять и девять. Я дала чай с лимоном, она сразу уснула и все это время спала.
- Почему?! - воскликнула я вслух и окончательно проснулась.
- Выпей морсика, - сказала мама, - сейчас тебе укольчик сделают, и станет легче.
Я ошалело таращилась на Героиду. Я не верила своим глазам. Как это так? Она же должна у-ме-реть! А вместо этого поправляет мне подушки и протягивает стакан смородинового морса.
И я его беру. Я принимаю стакан у нее из рук.
Потом я долго болела и долго думала над этой историей. Почему Героида не отправилась на тот свет, так и осталось загадкой. Единственное объяснение, которое я смогла найти, - вместо поганки на том же самом месте успела вырасти обычная съедобная сыроежка.
Наверное, так оно и было.
Да, забыла сказать - несколько раз Сашка меня навещал. Ему разрешили. Нам разрешили, если точнее. Он объяснял пройденный материал и приносил букеты из кленовых листьев. Самый крупный огненно-алый листок я храню до сих пор в дневнике.
ЯЙЦО ПАШОТ
Вот уже третий месяц на уроках труда мы, девочки шестого "А" класса, проходили кулинарию. Наша трудовичка Олимпия Петровна Погосад была не совсем обычной училкой. Она пыталась преподавать с творческим уклоном.
Возраст Олимпии Петровны приближался годам к девяноста. Это была махонькая сухонькая старушенция, увешанная потемневшими серебряными брошами и кулонами. Про броши она говорила: "Эту малую парюру подарила мне Крупская". Мы уже знали, что парюра - от слова "пара", комплект из двух или трех одинаковых украшений, а малая - потому что бывает и большая. В довершение всего Олимпия Петровна стриглась под мальчика и носила большие стрекозьи очки.
Три четверти века назад она жила в Петрограде и училась в институте благородных девиц, а теперь вот учила нас. Каким ветром ее занесло в преподавательский состав средней школы № 1 поселка Лесная Дорога, остается загадкой. Многие училки, особенно наша классная ведьма Казетта Борисовна, в открытую посмеивались над ней, но Погосад была незлая, никогда не ставила двоек и троек, и мы, девочки, ее любили. Она платила той же монетой, превращая уроки в увлекательные путешествия по монастырской кухне, царским пирам и погребам Елены Молоховец.
Свой курс Олимпия Петровна начала с сервировки. Мы сервировали парты алюминиевыми ложками и вилками из школьного буфета, а вместо ножей таскали из дома вязальные спицы. По мере усложнения задачи, когда приборов стало не хватать, Олимпия Петровна велела вырезáть их из картона. Тарелки, чашки и бокалы мы тоже заменили картонными кругляшками. На сервировку я извела все имевшиеся дома обувные коробки. Берешь в руки "вилку", а по черенку надпись: "сапоги мужские зимние, размер 45, полнота 8".
Подслеповатая Погосад таких мелочей не замечала. Она вообще старалась видеть только хорошее. Уроки труда были единственной точкой во времени и пространстве, где мы ощущали себя не тупицами-троечницами, а превращались во фрейлин. Спасибо Господу Богу и причудам судьбы, забросившим ее в наш маленький подмосковный поселок.