Может быть, у него есть дочь, которой пора замуж? Но тогда я тоже не представляю интереса по причине всего вышеизложенного. Кроме того, я женат. Я женился после второго курса, у меня уже дочка. Правда, профессор может всего этого не знать.
Так что же, он меня за красивые глаза выбрал?
- Как пить дать, оставит в аспирантуре… Как пить дать! - убежденно прошептал Сметанин. - Везет же олухам!
- Сам ты олух! - сказал я.
Раздача слонов и материализация духов на этом закончилась. Все разошлись во главе с профессором, который на меня даже не посмотрел.
Группа отчужденно молчала. Я почувствовал, что меня отгородили прочной стенкой. Я был приближен к начальству по непонятным причинам, меня возвысили и навсегда лишили доверия коллектива.
Я побрел домой, чтобы рассказать обо всем жене.
"В пять минут, в пять минут можно сделать очень много…" - пел я про себя старую бодрую песенку из кинофильма "Карнавальная ночь".
Грузинские фамилии
На следующий день я пришел на кафедру и справился, где будет мое рабочее место.
Зоя Давыдовна, секретарь кафедры, повела меня по коридору. Мы прошли мимо всех лабораторий и остановились у двери с номером 347. Дверь была серая, неопрятного вида.
- Юрий Тимофеевич обещал быть к двенадцати, - сказала Зоя Давыдовна и ушла.
Я вошел в комнату. Справа стояли два пустых стола, а слева, перегораживая комнату пополам, громоздилось что-то черное, непонятное, с множеством круглых ручек. Оно было похоже на мебельную стенку производства ГДР, на которую мои родители стояли в очереди. Вся передняя панель стенки была густо усеяна рядами ручек с указателями. Внизу была узкая горизонтальная панель с кучей проводов. Я подошел к стенке и покрутил одну из ручек. Указатель защелкал, перепрыгивая с деления на деление.
- Не трожь! - сказала стенка человеческим голосом.
Я отскочил от стенки к столу и сделал вид, что раскладываю на нем бумаги.
- Выставь потенциометр на прежнее деление, - продолжала стенка ровным голосом.
Теперь я уже знал, что крутил ручку потенциометра. Но какую? Их было штук триста, и я не успел запомнить, какую я трогал. Я снова приблизился к стенке и начал шарить глазами по указателям.
- Ну чего ты там? - лениво поинтересовалась стенка.
Я схватился за первую попавшуюся ручку и повернул ее против часовой стрелки. Снова раздался треск указателя.
- Ну ты, брат, даешь! - сказал тот же голос, потом за стенкой послышалось шевеление, и из-за нее вышел худой мужчина в черном свитере. Он был мрачен. Подойдя к стенке, он, почти не глядя, нашел сдвинутые мною ручки и восстановил первоначальное положение.
- Чемогуров, - сказал он, протягивая руку. - А это электроинтегратор, - представил он стенку. - Ты его больше не трогай.
- Петя… - сказал я. - Верлухин. Я буду здесь диплом писать.
- У кого? - спросил Чемогуров.
- У Юрия Тимофеевича.
Чемогуров оценивающе посмотрел на меня. Он рассмотрел мое лицо, волосы, пиджак, брюки и ботинки. Мне стало не по себе.
- Годидзе, - сказал он.
- Чего? - не понял я.
- Грузинская фамилия, - мрачно пояснил Чемогуров. - Годидзе.
- При чем тут грузинская фамилия?
- Скоро поймешь, - сказал он и стал разминать своими длинными пальцами папиросу.
Чемогурову было лет под сорок. Он был небрит и нестрижен. Под глазами фиолетовые мешки. Свитер висел на нем, как на распялке. Было видно, что Чемогуров холост, любит выпить и пофилософствовать.
Он дунул в папиросу и закурил. Потом, еще раз взглянув на меня, ушел за электроинтегратор.
Я выбрал себе стол, застелил его листом миллиметровки, который оторвал от рулона, и прикнопил. На стол я выложил из портфеля большую толстую тетрадь, стаканчик для карандашей, стирательную резинку, три разноцветных шариковых ручки, пачку белой бумаги и угольник. Все это я разложил в идеальном порядке. Я люблю аккуратность.
После этого я сел за стол и стал ждать. Была половина двенадцатого.
За интегратором что-то тихонько запищало, потом затюкало и зашипело. Чемогуров пробормотал три слова. Первые два я не расслышал, а последнее было "мать".
Тут распахнулась дверь, и в комнату быстрым шагом вошел Мих-Мих, за которым почти бежал Славка Крылов. Мих-Мих поздоровался со мной, окинул беглым взглядом столы и воскликнул:
- Ага! Так я и предполагал. Стол еще не занят… Располагайтесь! - приказал он Славке.
Славка молча взял с моего стола лист бумаги, подошел к своему столу, написал на листе "Занято" и положил лист на стол.
- Расположился, - сказал он.
- Вот и прекрасно, - сказал Мих-Мих. - Женя, ты не возражаешь? - крикнул он в сторону интегратора.
Чемогуров снова появился, посмотрел на Славку и пожал плечами.
- Что мне, жалко? - сказал он. - А ты, Мишка, большая скотина, - продолжал он, обращаясь к Мих-Миху.
Наш доцент сразу подобрался. Он кинул взгляд на нас, и глаза его стали непроницаемыми. Мы со Славкой сделали вид, что мы глухие от рождения.
- Ты же мне обещал заказать вэтэ семнадцатые. Я без них тут кувыркаюсь, - сказал Чемогуров.
- Ты не горячись, - сказал доцент и, обняв Чемогурова за плечи, увел его за интегратор.
- А я не горячусь, - сказал Чемогуров. - Но ты свинья.
Мих-Мих что-то ему зашептал, сначала сердитым голосом, а потом умоляющим.
- А иди ты! - проворчал Чемогуров.
Мих-Мих показался из-за стенки с наигранно-бодрой улыбкой на лице. Они с Крыловым уселись за его стол и принялись обсуждать тему диплома. При этом они то и дело хватали чистые листы из моей пачки и писали на них какие-то формулы. Мне стало жалко своей бумаги, потому что многие листы они тут же комкали и кидали в корзину. Это было обидно.
Постепенно они увлеклись и стали кричать друг на друга, пользуясь разными терминами.
- Дэ фи по дэ икс равно нулю! - кричал Мих-Мих.
- Пускай! - кричал Крылов. - А частное решение? Поток идет сюда.
- Сомневаюсь. Надо проверить.
- Да это же и так видно! - кричал Крылов.
- Вам видно, а мне не видно… Стоп! - воскликнул Мих-Мих. - Мне пора на лекцию. К следующему разу прочитайте вот это.
И он написал на листке список литературы. Потом доцент поправил галстук и ушел. Славка еще немного побегал по комнате, переваривая мысли, сел к подоконнику и застыл, уставившись на улицу.
- Нужно делать железо, - внятно произнес Чемогуров за стенкой.
Славка встрепенулся, засунул листок с литературой в карман и убежал в библиотеку. На его столе остался ворох исписанной им и доцентом бумаги. Я вздохнул, сложил листки в стопку и придвинул их на край стола.
Потом я на цыпочках подкрался к интегратору и заглянул за него. Там был закуток, заставленный приборами от пола до потолка, опутанный проводами и погруженный в синеватый канифольный дым. Чемогуров настраивал какую-то схему. На экране осциллографа стоял зеленый прямоугольный импульс. Чемогуров недовольно смотрел на импульс и дотрагивался щупом до ножки транзистора, отчего импульс подпрыгивал.
Стена над столом была облеплена цветными проспектами с изображением цифровых вольтметров, счетных машин, лазеров и прочих штук. Проспекты были наклеены любовно, точно зарубежные красавицы.
- Вот зараза! - сказал Чемогуров и погрузил жало паяльника в канифоль. Брызнула струйка дыма, канифоль зашипела, и Чемогуров прикоснулся паяльником к ножке транзистора. Импульс на экране провалился куда-то, потом всплыл в увеличенном виде.
- Ага! - сказал Чемогуров и откинулся на спинку стула. Тут он заметил меня. - А-а… Ты еще здесь? - протянул он. - Тоже теоретик? - спросил Чемогуров сурово.
- Почему тоже? Почему теоретик? - слегка обиделся я.
- Ну, этот парнишка у Майкла будет теорией заниматься. Верно?
Я сообразил, что Майкл - это Михаил Михайлович. На всякий случай я пожал плечами.
- А ты будешь теоретизировать у шефа, - объяснил Чемогуров.
- Я еще темы не знаю, - сказал я.
- Зато я знаю, - отрезал Чемогуров и снова склонился над импульсом.
Я не успел расспросить его про тему, как в коридоре послышались голоса и щелкнул фиксатор двери. Я вышел из закутка и увидел церемонию, происходящую в дверях. В коридоре перед дверью интеллигентно толкались три человека: Юрий Тимофеевич и два неизвестных. Они пропускали друг друга вперед. Это было удивительно красиво. Жесты их были предупредительны и настойчивы. Юрий Тимофеевич загребал незнакомцев обеими руками, а те в свою очередь пытались пропихнуть его в дверь. Жесты сопровождались соответствующими восклицаниями. Я подумал, что если они таким образом входят в каждую дверь, то уже потеряли много сил и времени.
Наконец им удалось войти. Они протиснулись все сразу, облегченно вздохнули и рассмеялись.
- Разрешите вам представить нашего молодого сотрудника, ответственного исполнителя темы Петра Николаевича Верлухина, - сказал профессор, делая в мою сторону жест раскрытой ладонью.
За интегратором у Чемогурова что-то со стуком упало на пол. А у меня внутри что-то оборвалось, когда смысл сказанных профессором слов дошел до моего сознания.
- Харахадзе, - сказал первый незнакомец, протягивая руку.
- Меглишвили, - сказал второй, делая то же самое.
Тут я их разглядел. Несомненно, это были грузины. Тот, что назвал себя Харахадзе, был высок, сед и красив той красотой, которая сводит с ума некоторых женщин. Меглишвили был покороче и потолще. Глаза у него располагались так близко к переносице, что между ними оставалось расстояние миллиметров в пять. Оба грузина смотрели на меня чуть покровительственно.
- Прошу садиться, - сказал Юрий Тимофеевич, указывая той же ладонью на стулья.