Юлька открыла при своем музее крохотный театрик теней. Пятнадцать зрительских кресел, миниатюрная сцена, стены задрапированы тёмным сатином.
– Это не для всех, – пояснила Юлька. – Я даже билеты не продаю. Только для тех, кто устал от аморфности жизни. Ты не поверишь, как-то узнают о театре, запись уже на несколько месяцев вперед, хотя сыграли всего четыре спектакля.
– Любопытство царит в столице. Извини, у меня плохо получается шутить в последнее время.
– Я заметила, – сухо сказала Юлька. – Ты придёшь?
Они сидели рядом, взявшись за руки как два воробышка, как когда-то в юности. Над пологом суматошно носились петрушки, разыгрывая народный вариант "Золотого ключика". Мальвина показалась ему похожей на Ксюху, он едва не расхохотался.
"Кукольник управляет пальцами ног, – прошептала Ксюха. – Уникальная техника".
Петрушки в ужасе задрожали, на задней белой стене проявилась огромная тень Карабаса, попирающая всех остальных.
– Я лечу, – громко сказал Карабас. – Я лечу! А вы – ползёте.
Тени петрушек недоверчиво приподняли головы.
– Я лечу, а вы ползёте. Дураки, вы дураки…
10
Берёзу сокрушили неожиданно легко. Тогда он впервые подумал, что они недооценивают карлика. В целом, он неукоснительно двигался по предложенной им и Стальевичем схеме, коммерческие структуры Берёзы обложили со всех сторон, вышедший на покой Мефодьич в ответ на жалобы сказал общие ободряющие слова, что в переводе означало: "Пошёл на хрен, выкручивайся сам!". Очень вовремя удалось накрыть ракетой Дудаева, вторая чеченская война очевидно превращалась в победоносную. Берёза выглядел раздавленным, он был готов искупать грехи тишайшим губернатором Чукотки или Ямала.
– Финальный разговор проведу сам, – сказал карлик. – Без свидетелей. Так лучше.
– Мы будем рядом, – предложил Стальевич. – На всякий случай.
– Не надо, – сказал карлик. – С этим гавриком мне всё понятно.
"Берёза не гаврик, – подумал он. – "Серый кардинал", не справившийся с ролью. За это сбрасывают в оркестровую яму, но не растаптывают. Не нравится мне эта интонация".
Он дал команду на всякий случай записывать беседу, не ставя в известность Стальевича.
"Не нравится мне эта интонация", – снова подумал он и посмотрел на часы. Беседуют уже минут пятнадцать. Он нажал на кнопку специального устройства.
– Замочат в сортире, – услышал он голос карлика. – Не своими руками. Руками твоих же друзей "чехов", эти мать родную продадут, лучше меня знаешь. Я протестовал, но меня не слушают.
"Что он несёт, – подумал он. – Бред и блеф. Неужели Берёза купится?"
Голоса Берёзы слышно не было, лишь отдалённый неразборчивый фон.
– Ты можешь мне, конечно, не верить, – сказал карлик. – Хочешь сыграть в русскую рулетку? Флаг в руки, испытывай судьбу. Хочешь знать, почему я тебе это говорю? Я уважаю достойных противников.
– А где гарантия? – наконец он услышал голос Берёзы. – Что меня не замочат в Лондоне. Лондон не на Луне.
– А вот это мои заботы, – сказал карлик. – Если мы договоримся. Я обеспечу неприкосновенность.
– Сможешь их обыграть? – сказал Берёза.
– Я это надолго, – сказал карлик. – А они так, временщики.
"Самоуверенно, – подумал он. – Не догадывается, что мы его прослушиваем? Или это тоже блеф?"
– Лучшая твоя гарантия это схема, – сказал карлик. – В схеме сегодня не хватает яркого оппозиционера, сбежавшего из страны. Будешь жить в Лондоне, вонять как параша, у тебя это хорошо получается. Мы тебя, разумеется, объявим в розыск, будем требовать экстрадиции, но это так, понарошку, для социально озабоченной общественности. Времени на раздумье не даю. Или прямо из моего кабинета отвозят в аэропорт, или живи с револьвером под подушкой. Долго ли протянешь, не знаю.
– А здесь тебе союзники не нужны? – сказал Берёза.
– Нет, – сказал карлик. – Здесь мне нужны слуги.
"Значит, тебе нужен кусок мяса, – подумал он. – Как степному волку, бегущему на зов горизонта. Запах крови будоражит и приятно щекочет нервы. Но те, кто видит впереди, на коже ловят алый отблеск…"
Сухость и горечь и жжение в груди заставляют рвать верёвки прокрустова ложа. Первый всегда подгоняет плёткой время, свита отстаёт, теряется в просторах, задыхается от кашля, он – первый – уже не помнит, кого и как зовут и зачем он был здесь. Так ли уж важно, что за горизонтом опять мираж?
"А ты? – подумал он. – Ты строитель миражей, что когда-нибудь увидишь ты? Ослепительную вспышку, которая не оставит ничего. Печаль перед смертью или радость умиротворения?"
– Должен признать, это был единственно верный ход, – сказал Стальевич. – Оставаясь здесь, Берёза не успокоился бы. Не та порода.
"Умение смириться с поражением – хорошая черта для игроков средней руки", – подумал он.
– Думаешь, что мы ошиблись, – сказал Стальевич.
– Я думаю, что теперь поздно рвать волосы на жопе, – сказал он. – Надо колдовать над противоядием.
– Наше обычное дело, – сказал Стальевич. – Ничего неожиданного.
А если изменилась плоскость, подумал он. Где та грань, когда алхимия превратилась в химию, научную дисциплину, не признающую своеволия. Когда гунны попёрлись с востока на запад, они не знали, куда идут. Они не знали, зачем они идут. И разве это что-нибудь изменило?
Если ему нужен кусок мяса, он его получит. Потому что китайский император рано или поздно захочет владеть всей поднебесной. Потому что рано или поздно они столкнутся лбами. И что с тобой будет, если ты вообще останешься живой? Место Стальевича с призрачным ощущением, что ты за ширмой повелеваешь одной шестой земной суши.
Он вспомнил ночной пляж в Фигерасе, дряхлый остов давно сгнившей лодки, глаза Галы, затянутые свинцовыми тучами, которые всё больше походили на глаза Юльки. Если уж кто-то должен парить в небесах, подумал когда-то сумасшедший испанец Дали, то почему не я? Если кто-то должен превращать миф в реальность, то почему не я, почему кто-то другой. Значит, когда лбы будут разбиты и бороды порваны, когда в разорённой долине наконец запоют птицы, я сяду на осиротевшую гору и тихо скажу: это сделал я – Константин Юрьевич Турков!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ПОСЛЕ
10
Он лежал на балерине, когда задницей почувствовал чей-то ухмыляющийся взгляд. "И сюда добрались", – тоскливо подумал он. Квартира в спальном районе снималась неофициально младшей сестрой Ксюхи и использовалась для встреч только с самыми доверенными сексотками.
– Что-то не так, – занервничала балерина. – Вам не понравлюсь?
– Всё в порядке, – сказал он. – Я просто устал. Свари, пожалуйста, кофе.
Карлик был одержим видеозаписями. Камеры стояли везде, в рабочем кабинете, дома, в машине, хитроумный "глазок" следил за Ксюхой, кокетничающей с очередным любовником, за Юлькой, задумчиво переставлявшей куклы в своем музее, за тем, как он проводит переговоры и инструктирует клоунов. Стихи теперь приходилось записывать сидя на унитазе в кромешной темноте, под наброшенным плащом фонарик нервно высвечивал буквы как звездочки на Млечном пути. Тексты передавались рокеру с такими мерами предосторожности, будто тот ворует атомные секреты Америки.
– Я подготовила новых девочек, – сказала балерина. – Когда приводить?
Интересно, подумал он, она застучала или мисс вселенной, которую ему не так давно перепоручили питерские менты.
– Покажешь Борису, – сказал он. – У меня сейчас очень много работы. Тебе пора сделать что-нибудь эпатажное в интернете, например, голой сфотографироваться на фоне тропических пальм.
– Хорошо, – сказала балерина. – А зачем?
– Жизнь какая-то пресная наступила, – сказал он. – Требуется "клубничка".
"Лукавству мудрых поём мы песню…" Леонид Борисович позвонил из аэропорта Бен-Гурион:
– Спасибо!
– Вы для него тоже всегда были чужим, – замедленно как в старом кинофильме сказал он.
– Я выбрал держаться финансового потока, ты – власти, – сказал Леонид Борисович. – Время покажет, какой вариант надёжнее.
– Не покидайте несколько лет землю обетованную. Сцапают. Будет обидно.
– Не утони, – сказал Леонид Борисович. – Очень я люблю эту песню "Wolga, Wolga, Mutter Flus".
"Безумству храбрых споём мы гимн…" Можно было лишь поражаться этой обволакивающей манере карлика захватывать власть. Он окружил себя людьми по большей части бездарными, но готовыми перегрызть глотку любому, кто встанет на дороге. Его он по-прежнему слушал внимательно, часто, иногда не соглашался, но у него всё сильнее нарастало ощущение, что он беседует с бетонной стеной.
– Не буди лиха, пока оно тихо, – сказала Юлька. – Ты всё же плохо учился в университете. Никогда в истории марионетка долго не задерживалась на троне. Либо погибала, либо уничтожала тех, кто её поставил. Так что сожалею, но твоя мифология дала осечку.
– Может быть, уехать, пока не поздно, – сказал он. – Ты же хотела – берег океана, закат, тишина.
– Уверен, что не поздно? – сказала Юлька.
– У меня две новости, – сообщил Силантьев. Силантьева, уходя из банка, он утащил с собой, тот командовал в администрации нукерами и на общественных началах сексотками. – Как обычно, одна хорошая, вторая плохая. Начну, всё-таки, с хорошей.
– Валяй, – сказал он.
– Со мной провели соответствующую беседу. Велено докладывать о тебе всё. Так что готовь дезу для слива.
– А плохая? – спросил он.
– Вторая новость неприятная, – Силантьев нахмурился. – Очень я не хотел этот разговор поднимать, но лучше я, чем кто-нибудь другой, Юлька мне, как-никак, родная кровь.
– Кто? – сказал он.