Караван втянулся на двор, огражденный кольями тына. Кто не поместился внутри, остановился вдоль улицы, привлекая внимание идущих мимо праздных зевак.
Приезжие купцы, коим, по сути, выпал случай невообразимый, смирно стояли возле своих возков, надеясь, что домочадцы Клауса не обойдут вниманием их заморские редкости.
Напрасно. Несмотря на очевидный переизбыток диковин, никто в их сторону даже не глянул. На горбу первого возка, на постеленном поверх тюков пестром коврике сидела, вытянув вперед ноги, маленькая девочка.
Видно, это ради ее спокойствия и крепкого ночного сна путешественники отвергли возможность проделать путь от последнего постоялого двора до королевского крыльца ночью. Головенка ее, украшенная «взрослой» вышитой повязкой невесты и серебряными височными кольцами, возносилась выше всех.
Клаус вышел навстречу, и люди перед ним расступились. Высокий мужчина у повозки снял девочку на вытянутых руках и опустил наземь рядом с собой. Ручонка ее осталась в его ладони. Девочка была одета в платье цвета зеленого яблока, не до середины икры, как положено в ее возрасте, а нелепо длинное, с подолом до саМых носков зашнурованных ботинок, и с вышитой каймой по подолу. Еще на ней была вязаная безрукавка, подпоясанная кожаным ремешком. Задрав голову, девочка увидела в окне терема красивую женщину. Та смотрела на нее сверху, но, обнаружив, что замечена, развернулась и исчезла из виду в глубине покоя. Девочку это озадачило, но ненадолго. Кругом было полным‑полно вещей более значительных, на которые глупые взрослые не обращали внимания. Например, вот эти двое больших мальчишек за плечом мужчины, явно главного здесь, следовавшие за ним, как два хвоста – за собакой. Нет, ни у одной собаки не бывает двух хвостов. Скорее, как два уха. Одно черное, другое – рыжее.
Она не стала им улыбаться, потому что и они смотрели на нее недоверчиво. По скудному опыту она уже знала, что такие большие мальчишки могут быть опасны. Они отбирают кукол и отрывают им головы. Еще они могут походя толкнуть тебя в грязь, и правды не доищешься.
Самой влетит за испачканные одежки. Едва ли эти станут с ней играть.
Она настоятельно подергала за руку стоявшего рядом с нею. Тот послушно обернулся к ней, присел на корточки – все ожидающе смолкли – и зашептала ему на ухо. Понимающе кивнув, мужчина выпрямился, потянулся к возку и снял с его верхушки тряпичную куклу.
Свободной рукой девочка прижала ее к груди. Теперь без огласки не отымут.
– Я – Клаус, – сказал король, проходя к прибывшим и протягивая для приветствия руку.
– Мерлин, – ответил человек, встречая королевское рукопожатие. – Ох, ваше величество, простите…
– Родственнику можно, – усмехнулся Клаус, удерживая того за плечи от попытки преклонить колено. – Вы – отец?
– Да… сир. Ках‑Имажинель моя старшая дочь. Я должен был убедиться…
– Ках‑Имож… Имадж… – Клаус оставил бесплодные попытки правильно произнести полное имя будущей невестки. – Ваша дочь будет самым ценным сокровищем моего двора. Не беспокойтесь.
– Можете ли вы дать это слово и от имени ваших сыновей?
Клаус мельком оглянулся на скептические выражения рожиц мускулистых загорелых мальчишек у своего локтя.
– О да! Разумеется. Ваша супруга… она красива? Насколько ваша дочь похожа на нее?
Выбор был, в сущности, уже сделан. Сам Клаус не видел матери Ках‑Имажинель, но по рассказам эмиссаров она была краше всех под солнцем и луной. Что и подтвердил ее муж коротким кивком. Это было важно.
Как гадкий утенок, бывает, расцветет сказочной красавицей, так и прелестное дитя совсем не обязательно сохранит привлекательность, достигнув брачного возраста. Носик у Ках‑Имажинель на лице сидел прямой и маленький, не курносый и не горбатый.