Говорил он быстро, изо всех сил стараясь казаться оживленным, но я сразу понял, что разговор с секретарем произвел на него самое тягостное впечатление. Судя по всему, лишний раз возвращаться к визиту незнакомца было бы сейчас совершенно неуместно. Мистер Норрис самым явственным образом давал понять, что не желает говорить на эту тему. Выудив из жилетного кармана ключик, он открыл шкаф и распахнул передо мною дверцы:
- Сколько себя помню, я всегда придерживался правила: на каждый день недели у меня должен быть свой костюм. Вам это может показаться пижонством, но если бы вы только знали, как много значило для меня - в самые критические минуты - ощущать, что я одет в полном соответствии с внутренним настроем. Мне кажется, весьма немаловажный фактор, если вы хотите быть уверены в себе.
За спальней настала очередь столовой.
- Обратите внимание на стулья, - сказал мистер Норрис и добавил, к некоторому моему удивлению, - смею вас уверить, что этот гарнитур был оценен в четыре тысячи марок.
Из столовой мы прошли по коридору на кухню, где меня представили суровому на вид молодому человеку, который как раз заваривал чай.
- Это Герман, мой мажордом. Был у меня давным-давно, еще в Шанхае, один китайчонок, так вот эти двое делят между собой звание лучшего повара, который когда-либо у меня служил.
- А что вы делали в Шанхае?
На лице у мистера Норриса появилось неопределенное выражение:
- Хм. А что вообще делают люди, оказавшись в том или ином месте? Наверное, можно сказать, что я ловил рыбку в мутной воде. Н-да… Заметьте, речь в данном случае идет о тысяча девятьсот третьем годе. Мне говорили, что сейчас там все переменилось до неузнаваемости.
Мы вернулись в гостиную; за нами с подносом шел Герман.
- Такие нынче времена, - изрек мистер Норрис, приняв чашку чая, - тебе мешают жить, а ты мешаешь ложечкой чай.
Я неловко улыбнулся. И только некоторое время спустя, узнав его получше, я понял, что такого рода замшелые шутки (у него их был целый репертуар) вовсе и не были предназначены для того, чтобы кого бы то ни было смешить. Они всего лишь входили на правах непременных составных частей в тот или иной из его маленьких повседневных ритуалов. Вовремя не сказать подобающую к случаю шутку было бы все равно что совершить бестактность - скажем, забыть поблагодарить человека, который оказал тебе любезность.
Отправив положенный ритуал, мистер Норрис погрузился в молчание. Его, должно быть, сильно тревожила недавняя неприятная сцена. Как обычно, когда меня предоставляли самому себе, я принялся разглядывать его парик. Должно быть, я уставился на него совсем уж невежливо: мистер Норрис внезапно вскинул глаза и перехватил мой взгляд. И весьма удивил меня, спросив просто и прямо:
- Что, съехал?
Я покраснел как рак и совершенно потерялся:
- Разве что самую малость.
И тут я прыснул со смеху. Вернее, рассмеялись мы оба. В ту минуту я готов был броситься ему на шею. Мы наконец-то озвучили эту тему, и облегчение было столь глубоким и взаимным, что более всего мы походили на парочку, только что признавшуюся друг другу в любви.
- Надо бы чуть-чуть его поправить, влево, - сказал я и с готовностью протянул руку. - Позвольте, я…
Но тут я, похоже, все-таки перегнул палку.
- Боже мой, оставьте! - выкрикнул мистер Норрис, невольно отпрянув назад. Через миг он снова взял себя в руки и страдальчески мне улыбнулся:
- Боюсь, что в данном случае речь идет об одном из тех - э - таинств туалета, с которыми лучше иметь дело в тиши будуара. Прошу меня простить.
- Боюсь, что этот сидит не самым лучшим образом, - продолжил он, вернувшись через несколько минут из спальни. - Мне он никогда особо не нравился. Он у меня проходит по второму, так сказать, разряду.
- А сколько их у вас в таком случае?
- В общей сложности три, - мистер Норрис принялся разглядывать ногти на руках: скромная гордость владельца.
- И подолгу они служат?
- Как ни жаль, но хватает их - всего ничего. Мне приходится покупать себе новый примерно каждые восемнадцать месяцев, а денег они стоят просто немыслимых.
- Сколько примерно, если не секрет?
- От трехсот до четырехсот марок, - информация, судя по его тону, была вполне серьезная и даже деловая. - Мастер, который их для меня делает, живет в Кёльне, и мне приходится лично ездить к нему на примерки.
- Этакое, должно быть, для вас неудобство.
- И не говорите.
- А можно еще один вопрос? Как вы умудряетесь делать так, чтобы они с вас не падали?
- Тут есть такой маленький кусочек клейкой ленты, - мистер Норрис понизил голос до шепота, так, словно речь шла о величайшей в мире тайне. - Прямо вот здесь.
- И - неужели этого достаточно?
- Для обычной повседневной носки и тряски - вполне. Хотя вынужден признаться, бывали в моей пестрой жизни такие моменты, при воспоминании о которых меня бросает в дрожь, такие моменты, когда, можно сказать, все было потеряно.
После чая мистер Норрис провел меня в свой кабинет, который как раз и находился за третьей ведущей из гостиной дверью.
- Здесь у меня хранятся несколько весьма ценных книг, - сказал он мне. - Несколько книг более чем занятных.
Тон у него сделался жеманным и многозначительным. Я нагнулся, чтобы прочесть названия на корешках: "Девчонка с золотым хлыстом", "Камера пыток мисс Смит", "Заточенный в женской гимназии, или Интимный дневник Монтегю Доусона, флагелланта". Так я получил первое беглое представление о сексуальных пристрастиях мистера Норриса.
- Когда-нибудь я покажу вам и другие сокровища из моей коллекции, - игриво добавил он, - когда буду в достаточной степени в вас уверен.
Он провел меня через всю квартиру в маленький деловой кабинет. Именно здесь, дошло до меня, и ожидал мистера Норриса его непрошеный визитер, когда пришел я. Комнатка выглядела до странности голой. Стол, стул, картотечный шкафчик и на стене большая карта Германии. Шмидт как будто испарился.
- Мой секретарь как раз вышел, - объяснил мистер Норрис, с явной неприязнью оглядывая стены кабинета: судя по всему, эта комната навевала на него не самые приятные мысли. - Понес машинку к мастеру почистить. Ему об этом как раз и нужно было со мной поговорить, когда он меня отозвал.
Эта ложь была настолько бессмысленной, что я воспринял ее едва ли не как оскорбление. Конечно, я не рассчитывал на какое бы то ни было доверие с его стороны, но все-таки не стоило обращаться со мной как с недоумком. Окончательно избавившись от каких бы то ни было комплексов по поводу неуместных тем, я самым что ни на есть инквизиторским тоном спросил:
- А что вы, собственно, импортируете и экспортируете?
Он улыбнулся, лицемерно и вкрадчиво. Сбить его с толку оказалось не так-то просто.
- Дорогой мой мальчик, чего я только в свое время не экспортировал? Мне кажется, я вполне могу сказать, что экспортирую все, что только - э - годится на экспорт.
Профессиональным жестом агента по недвижимости он вытянул один из картотечных ящичков:
- Кстати, обратите внимание, последняя модель.
Ящичек был девственно пуст.
- Назовите хоть что-нибудь конкретное, что идет у вас на экспорт, - с улыбкой настаивал я.
Мистер Норрис сделал вид, что задумался.
- Часы, - наконец сказал он.
- И куда же вы их экспортируете?
Быстрым нервическим движением он потер себе подбородок. На сей раз мой допрос все-таки достиг своей цели. Он занервничал и даже слегка разозлился:
- Право, мальчик мой, если вам угодно вдаваться в технические детали, вам придется поговорить с моим секретарем. У меня просто нет времени во все это вникать. Всю самую - э - грязную, так сказать, работу я полностью переложил на его плечи. Да-да…
Глава третья
Через несколько дней после Рождества я позвонил Артуру (мы уже успели перейти на имена) и предложил провести Silvesterabend вместе.
- Дорогой мой Уильям, ну конечно же, я буду просто счастлив. В высшей степени… Другой такой очаровательной и приятной во всех отношениях компании, чтобы отметить наступление этого в высшей степени зловещего Нового года, я и представить себе не могу. Я бы пригласил вас отобедать со мной, но, к сожалению, у меня уже назначена встреча. Ну и где же, по вашему мнению, нам лучше всего встретиться?
- Как насчет "Тройки"?
- Прекрасно, мальчик мой, прекрасно. Я полностью вверяю себя в ваши руки. Боюсь, что среди такого количества юных лиц я буду чувствовать себя несколько не к месту. Старый пень, одной ногой в могиле… И никто не скажет: "Нет же, нет!" Никто не скажет. Сколь жестокосердна молодость. Что ж, ладно. Такова жизнь…
Если уж Артур начал изливать по телефону душу, остановить его не было никакой возможности. Чаще всего в таких случаях я просто клал трубку на несколько минут на стол, зная, что когда я опять поднесу ее к уху, он будет все так же безостановочно тараторить на том конце провода. Однако сегодня у меня был ученик, который ждал урока английского языка, так что мне пришлось прервать Артура самым невежливым образом:
- Ну, значит, договорились. В "Тройке". В одиннадцать.
- Самое удобное для меня время. А я тем временем постараюсь не есть лишнего, пораньше лечь спать и вообще как смогу приготовлюсь к целой ночи Wein, Weib und Gesang. В особенности в том, что касается Wein. Благослови вас Бог, мой мальчик. До свиданья.