- Назад! Немцы же… Немцы!
Оказывается, они вышли к какой-то дороге. Наступал рассвет, небо над головой серело, и в серый сумрак уползала куда-то эта дорога.
- Где немцы? - Савельев не видел никаких немцев. Туман над дорогой пронизывали дрожащие желтые полосы. Но что это такое, Антон сообразить не мог.
Василий толкнул его в бок, почти повалил в густой кустарник, росший на обочине. И только тогда Савельев услышал быстро приближающийся автомобильный рев.
В кустарнике они пролежали около часу. А немецкие машины все шли и шли, обдавая их пылью и бензиновым перегаром.
Серая муть растекалась по земле, рассасывалась, где-то вставало солнце, багрово окрашивая редкие теперь клочья не то дыма, не то грязных облаков. Кустарник, в котором лежали беглецы, только ночью казался густым, а на самом деле он с дороги просматривался, видимо, насквозь. Во всяком случае, Савельев отчетливо видел сквозь заросли каждую автомашину, солдат, сидящих в кузовах ровными рядами, шоферов… "Сейчас они нас увидят… Станет еще посветлее - и увидят", - равнодушно думал Савельев. Василий думал, наверно, о том же, потому что, подрагивая рассеченной бровью, хрипло сказал дважды, подтягивая к себе автомат:
- Даром не достанемся… Даром не достанемся…
К счастью, колонна прошла, с автомашин их не заметили. Но они не знали, что с противоположной стороны дороги за ними давно и хладнокровно наблюдало несколько пар глаз, что их давно держали на прицеле.
В плен их взяли быстро, бесшумно и до удивления просто.
Когда прошла последняя автомашина, они еще минуты три полежали в кустарнике. Потом Василий сказал:
- Я говорил, что я счастливый… Вы, папаша, со мной не пропадете. Устали?
- Тяжелый он, - вместо ответа сказал Савельев.
Василий приложился ухом к груди капитана, послушал.
- Живой, кажись… Ну, моя очередь. Держите автомат.
Василий привстал, огляделся. Перекинул через плечо бесчувственное тело Назарова и побежал через дорогу.
Они вышли на крохотную полянку, и здесь Савельева кто-то сшиб страшным ударом в голову. Он все-таки вскочил, сквозь кровавую пелену увидел чье-то улыбающееся, круглое и чужое лицо. И еще увидел, как беспомощно крутится на поляне Кружилин с телом капитана на плечах, а вокруг, наслаждаясь беспомощностью русского бойца, стоят и гогочут несколько немцев. Все это промелькнуло перед глазами Савельева в одну секунду. Он повернулся, увидел, как немец с жирным лицом поднимает с земли его винтовку и автомат, которые Антон, падая, выронил, кинулся было к нему, надеясь вырвать винтовку, но другой немец подскочил сбоку и ударил в плечо чем-то тупым и тяжелым. Савельев откатился на самый край поляны, но опять вскочил… Прямо в глаза ему смотрел черный зрачок автомата.
* * * *
Так и не дозвонившись до Новосибирска, Поликарп Матвеевич вышел из райкома. Евсей Галаншин, конюх, скреб метлой перед крыльцом, сгребая мокрые окурки, сбитые дождем листья.
- Дождик-то славный пролился, - сказал Кружилин. - Хорошо для пшенички.
- Дождь парной - хлеба волной. Это уж так, - подтвердил старик. - Да корявый Емеля и есть не умеет. Ему кашу в рот кладут, а она вываливается.
- Это почему?
- А сам корявый - и рот дырявый, - ответил старик, сел на ступеньку крыльца, полез за табаком. - У нас в районе каждую осень половина хлебушка на токах горит, в землю копытами втолочивается… Робят люди, робят, а потом полурожая гробят. - И сделал неожиданный поворот: - Вот и ты, гляжу, какой день все с бумагами возишься. Верка на машине этой трещотистой стучит, а ты все носом ее бумажки ковыряешь. Я вижу. Я хожу вокруг райкома, в окна подглядываю, ну, мне и все видно, кто чем занимается.
Кружилин улыбнулся:
- Это какая же связь между потерями на уборке и моими бумагами?
- А самая такая… До тебя тут Полипов все так же бумаги всякие грозные составлял: быстрее сейте, быстрее косите! Перевозил я этих бумаг в колхозы многие пуды! Ну, люди все бегом, бегом, лишь бы в эти бумажные сроки уложиться. А когда с полным ведром бежишь, не хочешь, да половину расплескаешь. И ты вроде этим же манером хочешь к уборочной подступать. А? Чтоб быстрее всех в области отстрадовать? Полипов у нас завсегда первый был.
- Нет, Евсей Фомич, я не такие бумаги составлял… Убирать хлеба будем по-крестьянски, чтоб без потерь.
- Ну, это поглядим еще, - усмехнулся старик.
Шагая к дому, Кружилин думал о Полипове. Район при нем действительно вышел на первое место в области. И, дав в обкоме согласие вернуться на прежнюю работу, Поликарп Матвеевич полагал, что Полипова ожидает повышение по службе. И это, размышлял Кружилин, справедливо и естественно - Полипов, как видно из его личного дела, коммунист с дореволюционным стажем, неоднократно сидел в царских тюрьмах. Вместе с нынешним секретарем обкома партии Субботиным устанавливал Советскую власть в Новониколаевске. Во время белочешского мятежа опять попал в руки белогвардейской контрразведки, но из тюрьмы бежал, служил затем комиссаром в одной из частей Красной Армии. После гражданской войны работал в новосибирских партийных органах, вплоть до избрания первым секретарем Шантарского райкома партии. И очень удивился, когда Полипова оставили в Шантаре на должности предрика. Полипов был, кажется, обижен. И Кружилин если не сочувствовал Полипову, то, по крайней мере, понимал его состояние. И было ему как-то неловко перед Полиповым, словно по собственной прихоти взял да сместил его с поста первого секретаря, освободив для себя место. Однажды Кружилин хотел даже откровенно поговорить с ним об этом, но Полипов резко сказал, как отрезал:
- Не надо. Я понимаю, что ты ни при чем. Не маленький.
Вторично Кружилин удивился, когда стал знакомиться с хозяйствами бывшего своего района: колхозы, что называется, нищенствовали. Неделимые фонды давно не пополнялись, коровники, телятники, конюшни повсюду разваливались, на трудодни людям выдавали мало…
За последние два-три года сельское хозяйство страны круто пошло в гору, трудодень становился все обильнее. И веселее становились люди, разговорчивее, открытее. Зазвенел громче по деревням смех, чаще заплескалось веселье. В магазинах не стало хватать ситца, велосипедов, а главное - патефонов. Здесь, в Шантаре, все было наоборот. Колхозники встречали его если не хмуро, то молча, настороженно, в разговоры почти не вступали. В магазинах было достаточно и велосипедов и патефонов.
"Вот тебе и передовой район!" - все более мрачнел Кружилин.
Однажды он заночевал в Михайловке, поделился этими мыслями с Назаровым. Председатель колхоза слушал, что-то мычал, но было непонятно, соглашается он с Кружилиным или нет.
- Да что ты, Панкрат, мычишь, как телок? - резко спросил Кружилин. - Может, я чего-то недопонимаю или вовсе не прав, ты прямо и скажи.
- Ишь ты, прямо… Прямо дикие утки вон летают. Так это птица глупая.
- Постой, Панкрат… Да ты, никак, хитрить научился?
Назаров неуклюже полез из-за стола, чуть не опрокинув стакан с недопитым чаем. Раскачивая руками, прошел через всю комнату, снял со стены полушубок, натянул его.
- А заяц вон тоже, может, глупый, - проговорил он, отыскивая шацку. - А следы петляет. Жизнь, стало быть, учит его. Потому что на земле живет, а не в пустом небе летает…
Кружилин наблюдал за ним, прищурив от изумления глаза.
- Изменился ты, Панкрат, за это время…
- Дык двадцать четвертый год Советской власти идет. Пора и меняться.
Голос старого председателя был глух, печален, слышалась в нем откровенная горечь.
- Так… - промолвил Кружилин и тоже поднялся из-за стола. - Не потому ли у тебя и колхоз напротив других покрепче, что петлять научился?
- Нет, никудышный колхозишко… Люди живут, может, посправнее, это так… Ежели по твоим приметам судить, по патефонам, то… у нас их ничего, покупают.
Последние слова он прибавил с чуть заметной усмешкой, повернулся навстречу Кружилину, и они стали грудь в грудь, смотря в глаза друг другу.
- Зачем ты так со мной, Панкрат?
- А я откуда знаю - прежний ты али нет? Может, надломила тебя жизнь и ты на Полипова стал похожий?
Потом в глазах Назарова что-то дрогнуло, он опустился на голбчик, стал глядеть куда-то в угол.
- Пуганая ворона, знаешь, куста боится. Прощай меня, Матвеич.
- Мне ведь работать с этим Полиповым. Что это за человек? - прямо спросил Кружилин.
Назаров еще помолчал, вздохнул.
- А дьявол ли в нем разберется. Но, по моему разумению, вредный, однако, для жизни человек.
- Чем же?
- Чем, чем?! Я откудова знаю чем! - вспыхнул было Назаров, но тут же, будто устыдясь, продолжал тише: - Ты гляди - в округе живут колхозы ничего вроде. А в нашем районе будто мор страшный прошел. Как Полипов стал секретарем райкома, так и начался этот мор.
- Значит, ты считаешь, все дело в Полипове?
- Рыба с головы гниет…
- Ну, а все же, вы-то чего тут? Ты вот, другие председатели?
- А чего мы? Нас приучили, как солдат, к командам. Сегодня просо сей, завтра - ячмень. Ваш райкомовский конюх дед Евсей, бывало, привезет бумагу - немедля начать сеять, - а на дворе дождь со снегом, а то и буран хлещет.
- И что же вы?
Назаров пожал плечами: