- Во-первых, - тихо сказала я, - это было совсем не смешно, это было ужасно. У меня до сих пор сердце разрывается, когда я вспоминаю об этом. Но это одно, а второе, и главное, что ты никогда никому не должен об этом рассказывать. Я и тебе не должна была говорить об этом.
- Почему?
- Так.
- Исчерпывающий ответ, конечно. Ну, хорошо, давай зайдем с другой стороны. Кто ты? И почему вдруг у тебя разрывалось сердце, когда ты меня увидела?
И тут я растерялась. Конечно, дома мне приходило в голову, что он спросит это. И в ответ я должна была честно и прямо ему ответить, что это потому, что я люблю его и искала всю жизнь. Но одно дело твердить это про себя и совсем другое сказать это вслух да еще парню, который видит меня, или считает, что видит, первый раз в жизни.
- Давай, давай, колись, - подбодрил он меня.
- Ну, я пришла взять у тебя интервью, - неуверенно начала я, Но он меня перебил.
- Это я уже слышал, это твоя официальная легенда, а ты говори правду: как ты попала в эту историю? Почему именно тебя прислали спасти меня? И кто прислал, в конце концов?
Я молчала, не зная, что сказать.
- Так, придется применить допрос третьей степени, - продолжил куражиться он. - Или все-таки будешь говорить?
- Я не могу говорить, меня никто не предупреждал, но я чувствую, вернее, я точно знаю, что об этом нельзя рассказывать.
- Почему?
И вдруг в моей голове прозвучали странные слова, и я автоматически повторила их - Великое таинство, великий грех.
- Понятно, - задумчиво сказал он, - ну и что мне теперь с этим всем делать?
- Во-первых, поверить мне. А во-вторых, не делать глупостей. Чего вдруг тебе умирать? Ты умный, интеллигентный, талантливый, красивый, наконец.
Он скептически усмехнулся.
- Да уж, красавец.
- Ты что и вправду не знаешь, что ты очень красивый? - удивилась я.
- Я так не считаю.
- Тогда слушай то, что тебе говорит женщина.
- Ох, женщина. Да ты девчонка, тебе, наверное, лет восемнадцать.
- Я старше тебя. Правда ненамного, - подумав, прибавила я. - А если ты мне не веришь, пойди и посмотри на себя в зеркало, пока оно не занавешено.
- Ну, вот, опять начинаешь свой бред про похороны?
- Знаешь, ты просто свинья. Я так старалась тебя спасти. А ты обзываешь меня сумасшедшей, орешь на меня…
- Ты тоже на меня орала.
- А что мне еще оставалось делать? - с обидой сказала я. - Я ведь борюсь за тебя.
Он вдруг перегнулся через стол, положил мне руку на плечо и виновато заглянул в глаза.
- Ну, хорошо, не обижайся, я, в общем-то, понимаю это и ценю, но представь себя на моем месте. Если бы кто-нибудь пришел к тебе и говорил такое, ты бы поверила?
- Знаешь, я не из легковерных и всегда требую доказательств, но если мне их предъявляют, я не настолько ограничена, что закрываю глаза и упорно твержу, что этого не может быть.
Он снова засмеялся.
- Вот видишь, какой выбор ты мне оставляешь: или поверить тебе или признать себя ограниченным. Ладно, ты мне все еще не сказала, зачем тебе это было надо.
- Что именно?
- Ну, вот спасать меня. Ты же меня до этого не знала.
- Я слышала твою музыку по радио и еще тогда думала о тебе, пыталась понять, почему ты пишешь такую грустную музыку. А потом мне дали в редакции это задание, и я подумала, что это судьба, и мы, наконец, увидимся и сможем поговорить. А потом, когда я пришла, то увидела, что опоздала. Мне было так горько и обидно, я была просто в отчаянии. А потом она начала там рыдать на всю улицу, но я заметила, что она рыдает, а сама поглядывает по сторонам, какое она производить впечатление. Я подошла к ней и заглянула ей в глаза. Там не было горя, только самодовольство. А ты уже лежал в гробу, совершенно беспомощный и ничего не мог исправить. Тогда я решила, что это неправильно. Ты не должен был умереть из-за нее. И я решила, что верну тебя. Наверное, это было угодно богу, потому что какие-то странные силы подсказали мне, что нужно делать. Все, - отрезала я, - больше я ничего тебе рассказать не могу.
- Да, - выдохнул он, - ну и дела.
- Послушай, - снова начала я, - вот ты сейчас точно следуешь теореме Оккама. Ты пытаешься все, что я говорю, объяснить естественными причинами. У тебя не получается. А ты попробуй поверить мне, и все сразу встанет на свое место.
- Ну, вообще-то это так, - подумав, нехотя признал он.
- Но ты не мучайся. Для меня главное не то, веришь ты мне или нет. Для меня главное совсем другое.
- Да? Ну и что для тебя главное?
Ну, вот и наступил этот самый важный момент. Я положила свою руку на его и, глядя ему в глаза, сказала с нажимом и как можно убедительней.
- Главное, чтобы ты жил.
- Почему? - тихо спросил он.
- Потому что ты единственный и необыкновенный, и твоя жизнь слишком большая ценность, чтобы бросаться ею ради женщины, которая даже неспособна понять и оценить тебя и твой талант.
Я ожидала, что он опять вспылит и бросится защищать ее, но он промолчал и задумался, а потом спросил, силясь придать своему голосу иронический оттенок:
- Ну, а ты, конечно, способна понять и оценить меня и мой талант?
- Знаешь, тебе совсем не обязательно хамить мне, - обиделась я. - В конце концов, ты прав. Это твоя жизнь и можешь делать, что хочешь, а я ухожу.
Я даже встала со стула, но я блефовала. Я бы все равно никогда так просто не ушла, но момент был рискованный, и у меня замерло сердце.
- Погоди, - он тоже вскочил и схватил меня за руку. - Извини, я не хотел тебя обидеть. Не уходи, мы же с тобой еще не договорили.
Я потихоньку вздохнула с облегчением, но постаралась сохранить обиженное лицо.
- Ну, извини, - еще раз повторил он, - не обижайся. И вообще, какой же ты мой ангел-хранитель, если собираешься уйти и бросить меня? Тебя же послали меня спасти.
Он старался говорить шутливо, но глаза смотрели на меня тревожно. Он даже приобнял меня за плечи, как - будто старался удержать.
Да ведь он же боится, что я уйду, вдруг дошло до меня. Я, это единственное, что отделяет его от смерти. Если я уйду, ему придется принять эти таблетки, а ведь он не хочет этого. Острая жалость к нему пронзила мне сердце.
- Ленечка, бедный мой мальчик, - вырвалось у меня и я неожиданно для себя обняла его. Он нагнулся и прижался щекой к моей щеке, а я стала гладить его по голове. Так мы простояли несколько минут молча. Я чувствовала его дыхание на своей шее, чувствовала тепло его тела. Он казался мне таким беззащитным, я готова была отдать жизнь, чтобы защитить его.
- Глупый, глупый, ты мой ребенок, - тихо шептала я ему. - Ну, зачем ты придумал все эти ужасы на свою голову? Ну, ничего, ничего. Теперь это все прошло, теперь у тебя все будет хорошо.
Он вдруг поднял голову.
- Ну, вот, - серьезно сказал он. - Зачем же ты меня оскорбляешь?
Я растерялась.
- Разве я оскорбляю тебя?
- Конечно, - подтвердил он. - Обзываешь ребенком, ни с того ни с сего.
Я пригляделась к нему повнимательней. Глаза его смеялись, и, вообще, он выглядел значительно повеселевшим. Видно, он, наконец, понял, что ему не предстоит умирать сегодня, и словно тяжелый груз слетел с его плеч.
- Я, - продолжал он, - совсем даже не ребенок.
- Да, - радуясь перемене в нем подхватила я, - ты львенок, а не ребенок…
- Клянусь душой, - закончил он. И очень довольный прибавил:
- Вот видишь, я читаю книги.
- Хороший мальчик, - покровительственно сказала я.
- Ах, вот как ты со мной разговариваешь. Тогда не будете ли вы так добры, взрослая тетенька, сказать, сколько вам лет? Что-то мне не кажется, что вы старше.
- Ну вот, разве женщинам задают такие вопросы?
- Так то женщинам не задают. А таким девчонкам как ты можно.
- Ну, если тебе так хочется знать, то мне скоро двадцать два. А тебе, между прочим, двадцать.
- Подумаешь, два года разницы, это ерунда. А я уже и вправду подумал, что ты жила при Александре Македонском.
- Я что, так старо выгляжу? - поинтересовалась я.
- Нет, но ты же ангел. Откуда мне знать, как у ангелов года считаются. Да, а вот еще вопрос, - совсем повисел он. - Ангелы пьют кофе или по старинке все только нектар с амброзией?
- Кофе тоже пьют, - успокоила я его, - можешь предлагать.
- Вот и хорошо, давай хоть кофе выпьем, а то я с тобой уже замучался.
- Ничего себе, - возмутилась я. - это кто еще с кем замучался.
- Ну, хорошо, хорошо, пусть будет, что ты со мной, - засмеялся он. - Главное, что у меня есть отличный кофе. Я тебе сейчас покажу.
В университете, мы изучали психологию, и я знала, что душевные страдания не могут продолжаться бесконечно. Когда они достигают критической точки, срабатывает система самозащиты, и человек как бы отключается от них и наступает релаксация. Конечно, это временное облегчение, он еще будет страдать, но сейчас его боль затихла, и он счастлив и весел. Ничего, время лечит, он забудет ее. А я уж постараюсь помочь ему. Но я еще не все сделала сегодня, остался еще один очень важный момент.
- Леня, - просительно сказала я, - Перед тем, как мы пойдем варить кофе, можно мне что-то сделать?
- Что ты имеешь в виду? - он подозрительно посмотрел на меня.
- Нет, ты сначала скажи, что можно.
- Ну, хорошо, давай, - подумав, согласился он.
- Я должна забрать у тебя таблетки, - выпалила я.
По его лицу пробежала тень.
- Вообще-то, в этом нет необходимости, я… - он замялся.
- Береженного бог бережет, - твердо сказала я. - так я заберу?