- Ну, если ты так хочешь… Хорошо, я сейчас принесу их.
- Нет, - упрямо сказала я. - Я сама возьму. Скажи, где они лежат.
- Хочешь убедиться, что я все тебе отдам? - догадался он.
- Да. Откуда я знаю, может, у тебя еще что-нибудь есть.
- Тогда тебе нужно забрать все колюще-режущие предметы, - невесело пошутил он.
- Если надо будет, заберу, - я была тверда как кремень.
- В общем, хочешь сделать шмон?
- Да, - я стояла на своем.
- Ладно, пошли в ванную. Они там в шкафчике.
Он открыл дверь в ванную и пропустил меня вперед. Она была крохотной. Ванна занимала ее большую часть. Узенький проход вел к раковине, над которой висел шкафчик. Я решительно направилась к нему. Внутри лежали немногочисленные лекарства, мыло, зубная паста.
- Вот они, - он показал на флакон, наполненный таблетками. Я быстро схватила роковое лекарство и сунула в карман джинсов.
- Ну, что еще ты собираешься забрать? - насмешливо спросил он.
Он стоял сзади, почти вплотную ко мне, и я чувствовала его близость каждой клеточкой своего тела. Но сейчас передо мной стояла важная задача обезопасить его, и я не могла отвлекаться.
- Это аспирин, - он протянул руку поверх моей головы и стал показывать мне лекарства. - Это энтеросептол, это, пардон, средство от запора…
- А это что? - Я коршуном кинулась на таблетки анальгина. На вид их было штук тридцать. В таком количестве они были опасны, и я не собиралась их ему оставлять.
- Э, это всего лишь анальгин, что ты делаешь? - удивился он, видя, что я прячу и это лекарство в карман.
- Это я тоже не могу тебе оставить, - сурово сказала я.
- А что я родителям скажу, если у них живот заболит? - заныл он. - И вообще, лекарство денег стоит.
- Деньги я верну, - все тем же суровым тоном ответила я. - Скажи спасибо, что я оставляю вам средство от запора. Ну, ладно, пока все.
Я повернулась и неожиданно мы оказались совсем близко друг к другу, лицом к лицу. Наступила пауза. Его губы были совсем рядом. Я видела, что ему хочется поцеловать меня, но он не решается. Я даже понимала, почему. Всего лишь час назад он собирался умереть из-за любви к другой. Он боялся, что я буду смеяться над ним.
- Знаешь, а я ведь даже не знаю, как тебя зовут, - вдруг с удивлением сказал он. Но только я хотела назвать свое имя, он жестом остановил меня.
- Не нужно имени, - сказал он. - Ты ведь мой ангел-хранитель. Я буду называть тебя ангел.
- Я что, похожа на ангела? - спросила я.
Он отступил на шаг и окинул меня оценивающим взглядом.
- Во всяком случае, ты достаточно хорошенькая для этого.
Наконец-то, оценил, обрадовалась я.
- Ладно, при таком условии, я согласна.
- Тогда все, ангел, пошли пить кофе, - скомандовал он, и, легонько обняв меня за плечи, повел в кухню.
- Вот, - с детской гордостью он продемонстрировал мне там явно иностранную вакуумную упаковку с зернами кофе. - Ты когда-нибудь видела такое? Это двоюродный брат отца присылает нам из Израиля. Настоящий арабика.
Я, конечно же, выразила максимум восхищения столь замечательным кофе, и он, страшно довольный, вскрыл упаковку и пересыпал часть зерен в кофемолку. По кухне тут же поплыл совершенно одуряющий запах. Мне нестерпимо захотелось кофе.
- Давай я пока джезву наполню, - чтобы ускорить дело предложила я. И тут такое началось. Он даже выключил кофемолку и несколько секунд молча уничтожал меня взглядом, а потом возмущенно сказал.
- Женщина, знай свое место. Неужели ты думаешь, что я доверю тебе варить кофе? Женщины могут варить борщ, но настоящий кофе никто из них варить не умеет. Сядь и помолчи.
Пожав плечами, я уселась за стол, а он еще некоторое время продолжал молоть зерна, время от времени проверяя, что получилось и что-то бормоча себе под нос. Наконец, полученный результат его, по-видимому, удовлетворил, так как он выключил кофемолку и пересыпал все из нее в джезву.
- Вот видишь, - снисходя к моему невежеству, попутно объяснил он, - зерна не должны быть смолоты в порошок. Хороший кофе должен быть грубого помола.
Потом он стал тщательно отмерять воду, а я смотрела на него и думала, какой же он еще ребенок. Как только это ребячество могло сочетаться с такой решимостью. И каким характером нужно обладать, чтобы довести до конца решение покончить с собой.
Неожиданно он повернул голову и, поймав мой взгляд, смущенно засмеялся.
- Ладно. Не смотри на меня как на дурачка. Это один турок научил меня так готовить кофе.
Вот увидишь, как здорово получится.
Он поставил джезву на огонь и стал внимательно смотреть в нее.
- Ну, и что там такого особенного ты делаешь, что мне нельзя было доверить? - не выдержала я.
- Сейчас увидишь. Вода не должна кипеть. Нужно внимательно смотреть, и когда она вот-вот будет готова закипеть, нужно быстро выключить, немного подождать и снова включить. И так три раза.
- Ничего себе, и ты каждый раз вот так дурью маешься? - удивилась я.
- Ага, - машинально ответил он, но тут же спохватился и грозно посмотрел на меня.
- Женщина, молчи, - потом сам не выдержал и засмеялся. - Ладно, я вижу тебя все равно ничему не научишь, лучше открой холодильник и достань пирожные. Мама напекла перед уходом.
Я открыла холодильник. Там стояло целое блюдо очаровательных маленьких эклеров, часть из которых была посыпана сахарной пудрой, а часть покрыта шоколадной глазурью.
- Ой, красота какая, - вырвалось у меня. - так у тебя все время были эти пирожные, а ты собрался умереть, - хотела сказать я, но в последний момент поняла, что лучше больше сегодня не говорить об этом, и тут же переменила окончание предложения.
…а ты мне даже и не предлагал, - удалось мне продолжить без малейшей запинки.
- Я боролся с собой, - гордо сказал он не отводя глаз от кофе, - и видишь, наконец-то…
- …сумел оторвать их от сердца, - подсказала я.
- Точно, - засмеялся он. - Все, можно выключать окончательно.
- А сахар ты разве сыпишь не в джезву, а в чашку? - наивно поинтересовалась я на свою голову, и вызвала опять бурю возмущения.
- Да кто же пьет такой кофе с сахаром? Сахар не просто изменяет вкус кофе, он забивает его, он, если хочешь знать, просто уничтожает его.
- Так ведь без сахара он же горький как хинин, - попробовала защищаться я.
- А ты сначала попробуй, а потом будешь говорить, - мой любимый был неумолим. - Сейчас я добавлю немного соли и через минуту можно будет разливать.
- Чего ты добавишь? - не поверила я своим ушам.
- Соли. Это для того, чтобы гуща быстрее осела, - объяснил он, действительно добавляя соль. - Кстати, чего ты сидишь? Можешь уже достать чашки и блюдца.
- Я, между прочим, здесь гость, - возмутилась я.
- Ну, хорошо, хорошо, я сам.
Он достал маленькие чашечки, налил в них кофе, потом уселся напротив меня и очень довольный сказал:
- Ну, давай, пробуй.
Я с опаской поднесла ложечку к губам. Кроме того, что кофе был очень горячий, еще и горечь была несусветная.
- Ну, как? - явно рассчитывая на мой восторг, спросил он.
- Ужасно, - честно ответила я. - То есть, запах, конечно, чудесный, но уж очень горько. Можно хоть одну ложечку сахара добавить?
- Ой, ну ладно, на, бери свой сахар.
Очень расстроенный, он поднялся, вытащил сахарницу и демонстративно поставил ее возле меня.
- Зря я так старался для тебя. В следующий раз, когда придешь, будешь пить ячменный напиток "Дружба", вместо кофе.
В следующий раз, отметила я про себя. Если он говорит о следующем разе, значит, мои дела идут неплохо.
- Я принесу с собой свою банку с кофе.
- Ага, сорта "Кофе молотый". И добавишь в него семь ложек сахара.
- Пять, - поправила я. - Я всегда кладу пять.
Он только с обидой взглянул на меня и промолчал. У меня защемило сердце, так стало его жалко. Действительно, что же это я? Мальчик так старался произвести на меня впечатление, а я?
- Я пошутила, - смиренно сказала я. - Конечно, я не буду добавлять сахар в такой кофе.
- Умница, - обрадовался он. - Это только сначала кажется горько, но постепенно ты привыкнешь. Вот увидишь, ты потом сама не захочешь класть сахар.
- Ну, хорошо, хорошо, только не расстраивайся, ребенок, - засмеялась я.
- Хм, значит, я, по-твоему, ребенок?
С минуту он загадочно и серьезно смотрел на меня, а потом вдруг встал, взял свой стул и поставил ближе ко мне. Я с удивлением смотрела на него, не понимая, что он собирается делать. Он уселся на стул лицом ко мне, наклонился и, взяв мою голову в руки, прижался своими губами к моим в долгом поцелуе.
Хотя я ни с кем никогда долго не встречалась и ничего серьезного не допускала, целоваться мне уж точно приходилось, и неоднократно. И надо сказать, что ничего приятного я в поцелуях не находила: в лучшем случае они оставляли меня равнодушной, в худшем было просто противно чувствовать на своем лице чужие слюнявые губы. Но с ним все было по-другому. Его губы были теплыми и нежными, и мне хотелось, чтобы этот поцелуй продолжался вечно. Но потом вдруг зародилось какое-то неясное чувство обиды. Почему он меня целует? Потому что та, любимая, далеко, а я под рукой? Сейчас скажу ему это.
Но когда он оторвался от моих губ, то прошептал:
- Какие у тебя нежные губы.
И снова стал целовать меня. Я обняла его, чувствуя себя самой счастливой. Но привычка к самокопанию взяла верх, и я снова засомневалась, не покажусь ли я ему слишком легкой добычей. Он оказался необычно чутким. Сразу почувствовал мое отчуждение и, перестав целовать, тревожно заглянул мне в лицо.