Так, некоторое время мы смотрели друг на друга: мой внезапный незнакомец - все с тем же спокойным и задумчивым вниманием, а я - со все возрастающим изумлением: ведь все - таки удивительно было его появление здесь у меня - с какой стати, что ему от меня было нужно, или - с чем, наоборот, пришел он ко мне? Видимо, взгляд мой приобрел от этих вопросов некоторую осмысленность, потому что незнакомец неожиданно наклонился ко мне, взял за плечи и с поразительной легкостью - впрочем, довольно бесцеремонной - поднял и поставил на ноги. Это было ужасно. Внимательно вглядевшись мне в глаза, незнакомец взял со стола большую вазу для цветов, поставил передо мною на пол и таким же легким бесцеремонным движением спустил с меня штаны, оказавшиеся незастегнутыми - по всей вероятности, я сам безотчетно расстегнул их в недавних мучениях своих. Все это оказалось выше моих сил, и я, шатаясь на подгибающихся и дрожащих от слабости ногах, удовлетворил, наконец, одну из так долго не дававших мне покоя надобностей в свою собственную цветочную вазу - которую, кстати, очень любил - чудовищно смущаясь под терпеливым и бесстрастным взглядом непонятного визитера, который - когда я наконец дрожащими руками стал неловко подтягивать и застегивать штаны, не в силах отвести сконфуженного взгляда от его спокойного лица - без тени брезгливости поднял вазу и водрузил ее обратно на стол. В продолжение всех этих манипуляций не было произнесено ни единого слова.
Встав напротив меня, он по - прежнему безмолвно поднял, чуть разведя в стороны, легкие руки свои и вдруг довольно сильно хлопнул меня по ушам сложенными чашкою ладонями. У меня лишь только метнулась мысль, что впоследствии моим уделом станет полная глухота, ибо никакие барабанные перепонки не могут выдержать такого обращения; однако к удивлению моему ожидавшейся сильной боли я не испытывал; мои уши - а вместе с ними и голову - наполнил шум и звон, как от большого колокола, мне вдруг стало чудиться, что с неба я слышу как бы гром, и понял, что в нем смешался и звук пролетающего на огромной высоте тяжелого и неповоротливого воздушного экипажа, и содрогание грозового фронта - далекого, ибо осенью в наших краях грозы бывают чрезвычайной редкостью, и также вплетался в него шум каких - то тяжелых и мягких крыльев; я слышал звук, исходящий от земли и от моря и уже понимал, что это звук от движения существ, живущих в земле и море; одновременно с этим я не столько слышал, сколько ощущал дыхание лозы, безмятежно и достойно прозябающей в далеких долах южной части материка.
Вероятно, все эти переживания отражались также в моих испуганно распахнувшихся глазах, поскольку удивительный незнакомец удовлетворенно кивнул - и вдруг улыбнулся мне ободряющей дружеской улыбкой, в которой было столько теплоты и заботы, сколько я, пожалуй, не видел доселе - ни у кого, за всю прошедшую жизнь. Не переставая мне улыбаться, он потянулся к невидимому в складках его одеяния карману, и в его руке оказался странный инструмент, блеснувший в сизом осеннем свете, падавшем из окна, хирургическим блеском; другой же рукой улыбчивый незнакомец неожиданно и со всей силы ударил меня под ложечку.
Свет погас у меня в глазах, я, задыхаясь, стал хватать воздух широко раскрывшимся ртом - и немедленно ощутил прикосновение к губам холодного металла. В следующий миг странный инструмент был погружен мне в рот, раздался тихий лязг, и, когда еще через мгновение незнакомец отвел руки от моего лица, я, выпучив глаза от ощущения вдруг возникшей во рту пустоты, увидел зажатый в них бесформенный розовый комок. Это был мой язык.
От ужаса я замер, раскрыв рот; я по - прежнему ничего не понимал, только как бы со стороны вновь удивлялся странному в таких обстоятельствах отсутствию боли и кровотечения. Диким взором совершенно вылезающих из орбит глаз я видел, как незнакомец завернул мой - возможно, порою празднословный и лукавый, но - мой собственный! - язык в какую - то тряпицу и, как я сознавал, навсегда разлучил меня с ним, спрятав среди складок своей, казавшейся необъятной, хламиды. Однако немедленно вслед за этим он добыл среди них же другой сверток, развернул, и я разглядел в его руках нечто, показавшееся мне также очень похожим на человеческий язык, только темного, почти черного цвета и немного раздвоенный на конце. Поскольку в дикости происходящего рот мой все еще оставался бессмысленно открытым, незнакомец, не прибегая уже к грубой силе, просто очень ловко просунул мне между зубов этот загадочный предмет, повозился немного пальцами, бережно массируя - от чего у меня, однако, случился короткий, но неприятный спазм - снова мне улыбнулся, ласково погладил рукою по щеке и, коснувшись подбородка снизу, легким, но настойчивым движением поднял мою отвисшую челюсть.
Следующие пять, наверное, минут мы вновь провели в полном молчании - что стало теперь совершенно естественным - просто глядя друг на друга: свой взгляд мне трудно было представить определенно, быть может, он походил на обреченный взгляд какого - нибудь животного, в то время как взгляд моего загадочного вивисектора оставался дружелюбным и заботливым. Чувство пустоты во рту исчезло; я невольно попытался облизать пересохшие губы, но у меня ничего не вышло; вспомнив, что со мной случилось, я заплакал. Состояние мое было таково, что я даже не пытался как - то сопротивляться, или хотя бы бежать - или хотя бы понять, что происходит; я просто стоял на мягких от слабости ногах, а слезы медленно набухали у меня в глазах, переливались через край и стекали по щекам и подбородку; не вытирая их, я стоял и покорно ждал, что будет дальше.
И дальше было то, от чего весь разум мой содрогнулся и на время покинул меня: уже не улыбаясь, глядя на меня холодными, помертвевшими глазами, мой мучитель извлек небольшой меч - казалось: золотой - с эфесом, изукрашенным необыкновенно темными драгоценными каменьями; этим мечом коротко, без замаха он рассек мне грудь - отворил, будто разрубил державшие ее скрепы.
Дальнейшее я видел как бы уже не сам, как бы со стороны: видел две наши фигуры - одну подле другой; видел, как отворилась грудь - и снова без капли крови, перерезанные жилы были будто запечатаны на концах тонкою слюдяной пленкой; я видел, как под нею волнуется и бьется почти черная тяжелая жидкость и слышал ее плеск, равно как слышал и плеск всех волн всех океанов и рек, шорох всех листьев всех деревьев и шаги всех обитателей всех на свете лесов. Меж тем существо с золотым мечом скрыло его в складках одеяния, запустило обе руки в раскрытую грудь и достало оттуда живое, содрогающееся в непрестанной своей работе сердце; подержав перед собою, точно осматривая, спрятало его, точно растворило в пустоте; достало также будто из пустоты тускло светящуюся, как бы наполненную багровым огнем сферу, подуло на нее, словно раздувая угли - и точно: сфера засветилась ярче и горячей. Существо просто водвинуло огненную сферу в зияющую полость груди, совсем не заботясь о том, чтобы как - либо укрепить ее там или соединить с обвисшими жилами: сами они, казалось, ожили и оплели ее, будто змеи; грудная полость осветилась огнем и огненные лучи пробивались также через сплетение жил, бросая пятна света на стены и потолок; в этих лучах, будто они были солнечными, засветились пылинки. Существо внимательным взором вгляделось в озаренную лучами полость отверстой моей груди, затем - будто прикрыло створки дверей - провело рукою: и грудь сомкнулась, так что не осталось даже следа небывалой и страшной операции, проделанной им.
Золотые лучи исчезли, будто втянулись в глубь моего измученного тела. В наставшем мраке я рухнул без памяти.