Не хочу добровольно отказываться от тех небольших радостей, которые предоставляет судьба. И я слишком люблю жизнь.
- И это ты называешь жизнью?
- Нет уж, пожалуйста, помолчи! - резко оборвала она. - Я знаю, что ты скажешь. Называй это трусостью, мещанством или как тебе будет угодно. Но знай, что из Ленинграда я никуда не поеду.
Собственно, он и не настаивал. Ему вдруг припомнились чьи-то стихи, и он их прочитал:
Не люблю старинные квартиры,
Где облезлый шкаф угрюм и рыж.
Из-за шкафа не увидишь мира
И себя от мира заслонишь.
- А мне не нужно никакого другого мира. Мы живем всего один раз.
- Вот именно.
- Матвей, пойми, я не могу иначе. Можешь ты это понять?
- Я, кажется, давно это понял.
- Ну почему мне так не везет?
Она опять заплакала. Но теперь Матвей уже не жалел ее. Он даже почувствовал облегчение от того, что уже не жалел ее.
А все-таки обидно, что она не пришла хотя бы проводить.
Вот и свисток. Поезд мягко тронулся. Матвей вскочил на подножку и еще раз окинул взглядом уплывающий назад перрон. Прощальные взмахи чьих-то рук. Кто-то бежит за поездом, выкрикивая последние наказы... И может быть, грустно просто потому, что из этих рук ни одна не машет ему.
Но вот уже позади вокзальный гам и сутолока, мелькают пристанционные огоньки, паровоз тяжело выдыхает клубы пара, набирая скорость.
Значит, не пришла...
Матвей долго еще стоял в тамбуре, глядя на пробегавшие мимо огни, ни о чем не думая.
В купе белокурый старший лейтенант укладывал на багажную полку чемодан. Матвей подождал, пока он спрыгнул с лесенки и убрал ее.
- Добрый вечер! - Матвей вошел в купе и, увидев, что там еще один военный, сразу представился:
- Лейтенант Стрешнев.
Белокурый старший лейтенант протянул руку:
- Алексей Курбатов. А это благоверная моя, - он указал на сидевшую у окна женщину с широким румяным лицом и добродушными, удивительно чистыми голубыми глазами. Она с неожиданной для ее полноватой фигуры легкостью поднялась навстречу Матвею и тоже протянула мягкую теплую руку:
- Сима. А мы уже боялись, что вы отстали.
- Нет, я стоял в тамбуре.
- И, тяжкой думой омраченный, взирал на величавый град? - спросил Курбатов. Он, видимо, любил выражаться высокопарно. - Однако долог путь, а мы грешны. Симочка, воздвинь-ка нам трапезу.
Сима посмотрела на мужа с ласковой снисходительностью матери, прощающей ребенку невинную шалость, и начала перекладывать с полки на столик многочисленные свертки.
Четвертым в купе был капитан-лейтенант с усиками.
- Дубровский, - коротко отрекомендовался он и отвернулся к окну.
Вскоре весь столик был завален снедью. Курбатов откуда-то извлек бутылку водки.
- Напиток сей нам противопоказан, но им совсем пренебрегать нельзя. Прошу к столу.
- У Алеши сегодня день рождения, - пояснила Сима. - А мы еще не успели отметить: с одного поезда на другой пересели.
Капитан-лейтенант подарил Курбатову книгу. Матвею же решительно нечего было дарить. Кроме положенного по интендантским нормам обмундирования, единственной вещью, заслуживавшей внимания, был кожаный портсигар, приобретенный перед отъездом. Но оказалось - Курбатов но курит.
- Кроме дружеского расположения, мне просто нечего подарить, огорченно сказал Матвей.
- О, это не так уж мало! - засмеялась Сима.
Курбатовы, узнав, что Матвей едет в Синеморск, наперебой рассказывали ему о городе, о его достопримечательностях. Эти достопримечательности составляло главным образом море, "синее-синее, как небо", по словам Симы. и "сравнительно безопасное для плавания, с бухтами, удобными для базирования", по словам Алексея. Курбатовы рассказывали о Синеморске с такой гордостью, как будто это был их родной город и они провели в нем всю жизнь, хотя, как выяснилось, они там живут второй год.