Пути перепутья - Абрамов Федор Александрович

Роман "Пути-перепутья" - третья книга из цикла романов о жизни тружеников северной русской деревни, о дальнейшей судьбе семьи Пряслиных, об испытаниях, выпавших на их долю в нелегкие послевоенные годы.

Содержание:

• ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1

• ЧАСТЬ ВТОРАЯ 22

• ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 37

• Примечания 54

Федор Александрович Абрамов
Пути-перепутья

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Все, все было как наяву, все до последнего скрипа, до последнего шороха в заулке врезалось в память…

Ночью они с Иваном спали крепким, спокойным сном, и вдруг топот и грохот в сенях, будто стадо диких лошадей ворвалось с улицы, потом с треском распахнулась дверь, и на пороге - Григорий, бледный-бледный, с наганом в руке. "Вот он, вот он! - закричал Григорий. - Хватайте его!" И Ивана схватили. Петр Житов (так и заверещал немазаный протез), Федор Капитонович, Михаил Пряслин… А она, жена родная, не то чтобы кинуться на защиту мужа - слова выговорить не могла…

- Ну и приснится же такое, господи! - Анфиса перевела дух и первым делом заглянула в кроватку сына: у Родьки прорезывались зубы, и он уже который день был в жару.

В мутном утреннем свете - в окна барабанил дождь - она увидела долгожданную улыбку на лице спящего сына, услыхала его ровное дыхание, и блаженная материнская радость залила ее сердце.

Но радость эта продолжалась недолго, считанные секунды, а потом ее снова сдавила тоска, страх за мужа.

Ивана вызвали в райком на совещание три дня назад, и вот - небывалое дело - не то что его самого, весточки никакой нет. Она все передумала за это время: заболел, уехал в показательный колхоз (есть такой возле райцентра, возят туда председателей), укатил на рыбалку с Подрезовым (второй год у Ивана какая-то непонятная дружба с первым секретарем райкома)… Но сейчас на все это она поставила крест. Сейчас, после того как ей приснился этот страшный сон, она была уверена: с Григорием поцапался Иван.

- О, господи, господи, - расплакалась вдруг Анфиса, - да кончится ли это когда-нибудь?

Шестой год она живет с Иваном, Родька скоро на ноги встанет, а она все еще Минина и Родька Минин…

Она еще как-то понимала Григория, когда тот отказывал ей в разводе попервости, - где сразу обуздаешь свое самолюбие? Но теперь-то, теперь-то чего вставать на дыбы?

И вот они с Иваном порешили: еще раз по-хорошему поговорить с Григорием, а ежели он и на этот раз заупрямится, подать в суд. И пускай Григорий срамит ее на весь район, пускай на всех перекрестках чешут языками.

Покормив проснувшегося сына, Анфиса встала, затопила печь и, посмотрев на часы, дала себе слово: ежели Ивана не будет до двух часов, она позвонит в райком.

Стук копыт под окошками раздался в третьем часу (у нее не хватило духу позвонить в райком), и Анфиса не помня себя выскочила на улицу - босиком, без платка, как молодка.

Мимо проходила старая Терентьевна - подивилась такой горячности. Но Анфиса и не думала обуздывать себя. Она так истомилась да исстрадалась за эти дни обеими руками обняла, обвила мужа.

- С ума сошла! Грудницу схватить захотела? - заорал Иван и даже оттолкнул ее: стужей, осенней сыростью несло от его намокшего, колом стоявшего дождевика. И эта забота, эта любовь, выраженная чисто по-мужицки, откровенно, дороже всякой ласки была для Анфисы.

Прикрывая руками полуголую грудь, она одним махом взлетела на крыльцо.

- Родька, Родька! Папа приехал!

Она быстро вынесла в сени деревянное корыто и короб с настиранным бельем, подтерла вехтем пол (первое это дело - порядок в избе), собрала на стол, а потом и сама заглянула в зеркало - нельзя ей растрепой, хватит с нее и того, что Родька высушил.

Иван вошел в избу в одних - шерстяных - носках, без дождевика, даже ватник в сенях снял. Но от него все еще несло холодом, и он, прежде чем подойти к кроватке сына, растер руки, размял плечи.

- Ну, как он без меня? Не получше?

- Получше, получше. Только вот заснул - все жил, отца дожидался. Зуб хотел показать. Хорошая кусачка выросла. Матерь давеча за грудь цапнул - я едва не взревела.

- Постой-ко, у меня ведь что-то для него есть. Лукашин на носках вышел в сени и, к великому удивлению Анфисы, вернулся оттуда с шаркунком - маленькой берестяной игрушкой в виде кубика с камешком внутри.

- На, господи, - развела она руками, - люди с пожни привозят шаркунки, а ты с района? - И пошутила: - На совещаниях, что ли, нынче игрушки делают?

- Почему на совещаниях? Я тоже на пожне был. Всю Синельгу объехал. От устья до вершины.

Теперь ей понятно стало, отчего Иван весь в колючей щетине и раскусан комарами.

- Представляешь, с полубуханкой на Синельгу? - начал рассказывать он, присаживаясь к столу. - Два с лишним дня на таком пайке.

Анфиса не выказала ни удивления, ни сочувствия. Она не любила этих мальчишеских выходок мужа. Его ждут-ждут дома, убиваются, места себе не находят, а он, на-ко, ехал-ехал, да пришла в голову Синельга - и поскакал. Как будто сквозь землю провалится эта самая Синельга, ежели туда на день позже выехать.

- Нельзя, - неохотно буркнул Иван, перехватив ее сердитый взгляд. Подрезов на всех страху нагнал. Установка такая - заприходовать все частные сена.

- Колхозников? - выдохнула Анфиса.

Лукашин ничего не ответил. Он ел. Ел жадно, с ужасающей прожорливостью. Тарелку грибного супа, полнехонькую, вровень с краями, выхлебал, крынку пшенной каши, какую они и вдвоем не съедают, опорожнил, молока холодного, с надворья, литровую банку выпил, и все мало - кусок житника отвернул.

- Да, вот что! Знаешь, кого я в районе видел? Илью Нетесова.

- Ну как он? Держится? - Анфиса ширнула носом и по-бабьи сглотнула слезу: у Ильи Нетесова на одном году смерть дважды побывала в дому. Сперва умерла дочь Валя, которую отец больше всего на свете любил, а потом - не прошло и полугода - отправилась на погост Марья: тоской изошла по дочери.

- Держится. Только на уши жалуется. Плохо слышать, говорит, стал.

- Это смерть Валина да Марьина у него на уши пала, - по-своему рассудила Анфиса. - Бабу бы ему какую надо. Где уж одному с ребятами маяться.

- Насчет бабы разговору не было. А вот насчет дома был. Подумывает возвращаться…

- Куда возвращаться? В колхоз?

- А что? В колхозе не люди живут? - Иван даже стеклянной банкой пристукнул по столу. И она уж молчала, не перечила, хотя что же сказала такого? Разве ему объяснять, как нынче живут в колхозе?

Иван первый пошел на попятный, с испугом взглянув на кроватку:

- Ладно, выкладывай, что тут у вас. Жать начали?

- Нет кабыть.

- Почему?

- Да все потому. Погодка-то сам видишь какая.

- Погодка, между прочим, вчера стояла подходящая. Весь день на Синельге было сухо. Или тут у вас, в Пекашине, другой бог? А как те? - Иван круто кивнул в сторону заднего окошка. Но она и так, без этого кивка, понимала, кого имеет в виду муж. Плотников. Бригаду Петра Житова, которая на задворках, у болота, строит новый скотный двор. - Чего молчишь? Я ехал по деревне - что-то не больно слыхать ихние топоры.

Анфиса решила ничего не утаивать: все равно узнает.

- Пароходы вечор пришли…

- Ну и что? - опять зло спросил Иван. Спросил так, будто она-то и есть главный ответчик за все.

А кто она такая? Какая у нее власть? Разве не по его милости она, бывшая председательница, стала рядовой колхозницей? Чтобы не кивали люди при случае вот, мол, семейственность в колхозе развели.

И она, с трудом сдерживая себя, ответила:

- Ну и то. Грузы привезли.

- Так, сказал Иван, - все ясно. На выгрузку укатили.

Он посидел сколько-то молча, неподвижно, все больше и больше распаляя себя, и вдруг встал - решился. И бесполезно было сейчас говорить ему: постой, Иван, одумайся! Это все равно что в огонь дрова подбрасывать. Но, с другой стороны, очень уж это серьезное дело - сено колхозников. Отнять, заприходовать его нетрудно. А что же дальше? Как же дальше-то он будет ладить с людьми?

И Анфиса, подавая мужу сухой ватник наконец-то на улице проглянуло ясное солнышко, сказала осторожно:

- Сено у нас и раньше подкашивали для себя. Ведь уж как, чем-то свою корову кормить надо.

- А колхозных не надо? Колхозные воздухом сыты будут, да? Сколько каждую весну падает от бескормья? Нет, я не я буду, ежели не обломаю им рога. Ха! Они веревки из меня вить будут… Наставили себе сена и плевать на все, что хочу делаю. Видел я на Синельге - под каждым кустом стожки…

- Ну, смотри, Иван, - уже прямо сказала Анфиса, - дерево срубить недолго, да как поставить обратно. Кабы у того же Ильи Нетесова своя корова была, да разве он уехал бы на лесопункт?

Иван, чего с ним никогда не бывало раньше, с размаху хлопнул дверью.