В лесу сгущались сумерки. Свет сквозь вершины деревьев пробивался слабее, снег внизу тускнел, по нему пошли клубиться синие, мохнатые тени. Мороз, крепчая, брел по целине наугад, пересчитывал стволы, и они отзывались гулким треском, передавая этот звук, как эстафету.
Петр остановил колонну на обед и ночлег. Бульдозеристы разгребли от снега площадку, и на ней мы разложили четыре большущих костра. Наломали еловых лап, чтобы можно было сидеть, а если нужно, и лежать. Сушняк запылал жарко и радостно, пламя тянулось ввысь длинными извивающимися спиралями. Деревья, что стояли поблизости, сразу же подступили к кострам, а те, что были за ними, ушли еще дальше во тьму.
Женщины разогревали на огне приготовленный еще в городе обед. Петр распорядился выдать каждому по чарке водки - "по-фронтовому". Началось, быть может, самое интересное и веселое "застолье", какое мы когда-либо проводили.
Еще утром я заметил среди женщин одну девчушку. На ней ладно сидела шубейка деревенского покроя, опушенная по краям мехом, ватные стеганые штаны были заправлены в белые валенки с калошами, голова замотана белым шерстяным платком, в узенькую прорезь виднелись серые глаза, быстрые и смешливые. Двигалась она легко, непоседливо, точно перелетала с ветки на ветку, часто и, казалось, без причины смеялась, оттянув со рта платок. Она руководила погрузкой поварских принадлежностей и посуды и делала это строго и проворно, а помощник ее, неповоротливый увалень, хмурый, с тугими, пылавшими на морозе щеками, беспрекословно подчинялся ей.
- Федя,- кричала она,- хлеб клади в мешки, посуду в ящики! Бидоны ставь ближе к задней стенке!
Сейчас у костра сероглазая распорядилась:
- Федя, разливай водку. Пускай пьют из одной стопки, а то стаканы разбросают - не соберешь, а мне потом отвечай за все. Я уж их знаю. Следи, чтобы по два раза не подходили.- Разогревшись у костра, она развязала платок, сползший ей на плечи. Лицо девушки, озаренное пламенем, казалось розовым, по нему перемещались тени, поминутно изменяя его выражение; белесые волосы тоже казались розовыми, и вся она, юная и счастливая, походила на молодую зарю.
Очередь - неотступная спутница нашего общежития - образовалась и тут. Каждому, кто подходил, Федя подносил стопку водки, тот одним глотком выпивал, девушка совала ему закуску - ломтик хлеба с соленым огурцом или с селедкой,- потом зачерпывала половником на длинной ручке борща из бидона, в каких возят молоко, один взмах - и миска до краев; борщ доведен был на огне до кипения, чтобы не сразу остыл на холоде.
- Катя, а тебе налить водки-то? - спросил Федя.
- Нет. Я свою долю отдаю.
- Кому?
Девушка обвела бойким взглядом сгрудившихся у огня ребят, указала на меня.
- Вот этому парню, пускай он немного повеселеет...
Трифон проворчал:
- Везет же людям! Все хорошее достается почему-то другим.
- Подумаешь, хорошее - водка!..
Я подошел к Феде, принял от него стопку.
- Спасибо, Катя.
- На здоровье. Ты больше всех работал нынче...- Она постучала половником по бидону.- Эй, мальчики! Кто хочет добавки - подлетай! Борща много...
Мы сидели небольшой нашей группой: Петр с Еленой, Трифон с Анкой и я.
- С первым успехом тебя, старик,- сказал мне Петр.- Из всех нас эта фея с половником осчастливила своим взглядом тебя. Поздравляю.
Слегка захмелевший Трифон грубовато притянул меня к себе.
- Алешка дочь генерала подцепил! И где? В самой столице осчастливили взглядом. А тут и подавно. Тут следом за мужчиной идут лишь пни лиственниц. А Токарев у нас холостой, сам собой видный...
- Трифон, прекрати! - крикнул Петр.- Какой черт вселился в тебя сегодня - сладу нет!
- Я уже сказал: не черт, а зверь.
- Утихомирь ты своего зверя.- Петр похлопал Трифона по лопаткам.- Давайте выпьем, друзья. Катя, иди к нам!
Девушка заставила Федю мыть посуду, а сама, подойдя, опустилась на еловые ветви, радостное изумление в ее глазах не потухало.
Неподалеку от нас одиноко сидел юноша в "готическом стиле" - долговязый и нескладный, в дубленом выношенном пальто, в большой лохматой шапке, будто бы с чужой головы; казалось, тонкая шея не выдержит такого груза и надломится, как стебелек. Днем я не раз замечал, как он мелькал среди толпы, насмешливый и несколько высокомерный не по годам. Юноша поглядывал на нас как будто с завистью. Петр позвал его.
- Эй, парень, подсаживайся к нам. Ты кто такой?
- Человек, сэр, если позволите.- Он пододвинулся к огню.- Фамилия моя Аксенов, при рождении наречен Леонидом. В общем, Леня...
- Ты в дороге чем занимаешься? Я как-то не обратил внимания.
- Обременяю транспорт пока что...- Аксенов ссутулился, по самые уши утопил голову в воротник пальто.
- Покажи руки,- попросил Петр. Аксенов снял с правой руки перчатку.- С такими ручищами на медведя ходить, а не обременять транспорт.
- Покажите медведя, может быть, и пойду,- ответил Леня.
Трифон опешил.
- Глядите, как режет, подлец! Как с равными себя ведет!..
- Ты выпиваешь? - спросил Петр.
Леня процитировал небрежно:
- "Что касается вина, то он пил воду". Виктор Гюго. Остерегаюсь, господа. Так, коктейль иной раз, и то редко...
- Похвально, мой юный друг,- сказал Петр.
- Благодарю вас.
- Ну гусь!..- Трифон не мог определить для себя, возмущаться ли ему поведением какого-то нахального парнишки или посмеяться над ним.- Ну гусь... Вот они, молодые-то!.. Ему слово, он тебе - десять! И каким тоном...
- Что вас так взволновало, уважаемый? - с искренним удивлением спросил Леня.- Мой тон? Но он обычен. Даже скучный, я никогда не обратил бы внимания на него. Мне всегда было неловко оттого, что я не оригинален, это всегда доставляло мне немало хлопот, особенно в женском обществе...
- Ну, не нахал, а! - Трифон, распаляясь, сдвинул шапку на затылок.- Ты приехал искать здесь женское общество или работать?
- От работы я не отказываюсь. Хотя и сожалею, может быть, что этой общественной необходимости избежать нельзя... Что ж, хлебнем ее... Досыта!
Я не понял.
- Чего хлебнем-то, Леня?
- Романтики,- ответил Аксенов.- Надеюсь, слыхали о таком чудодейственном и пьянящем напитке?..
- Откуда ты? - спросил Петр.
- Вам интересно? - спросил он.- Из Москвы. Мой отец - генерал, герой войны. Он настоял на том, чтобы я поехал именно сюда, в дикий край. Хлебни, говорит, романтики, как ее, говорит, хлебали мы. Закладывай, говорит, фундамент для своего характера, потому что без характера, говорит, в нашей жизни не обойтись...
Трифон захохотал:
- Везет нам на генеральских деточек! Дочки, сынки... Комедия!
- Остановись, Трифон! - крикнул Петр.- Пролетит мгновение - не вернешь. У кого что осталось, давайте выпьем, ребята, за первых!
Трифон с сокрушением тряхнул кудрями.
- Ну, пошел... Дозволь объявить о начале лекции...
- Не надо объявлять, Трифон,- сказал Петр терпеливо и мягко.- Первыми на то большое дело, на которое нам указали, идем все-таки мы.
- Почему мы? - опять воскликнул Трифон.- Почему везде мы, а не другие? Что у нас, грудь шире или она из железа, как у бульдозера?
- Тихо, Трифон, не мешай,- сказал я.- Помолчи немного.
- Быть первым,- продолжал Петр чуть назидательно,- это уже наверняка не быть последним. Грудь у нас не шире, и она не железная. А вот душа в ней, быть может, шире. Да и рост у тебя, Трифон, как раз для правого фланга, дурачок... А другие? Они идут первыми где-нибудь в иных местах. Нам достался этот участок. Без первых ни одно дело не начинается, какое бы оно ни было, большое или малое. Первым всегда тяжелее, им всегда достается лиха больше, чем идущим следом. Легко ли первому выпрыгнуть из окона и повести за собой в атаку людей? Легко ли было первому космонавту расставаться с Землей и идти в неведомое? Мы здесь первые, со всеми вытекающими из этого звания последствиями. А ты все ворчишь - стыдно слушать!
- Уж и слова сказать нельзя...
- Ты не один тут. Твои россказни могут принять всерьез.
- А если я именно всерьез?
- Ты спросил это для того, чтобы узнать, что я отвечу? Я и отвечу. Немедленно вышвырну из отряда - катись на все четыре стороны!
Мы знали, что он так и сделает. Трифон вскочил, нагнулся над Петром.
- Меня вышвырнешь? Меня? - Он громко и ненатурально заржал.- Да вы без меня пропадете. С тоски сдохнете.
Петр понял, что Трифон шутливыми словами пытается прикрыть свое отступление.
- Конечно же, пропадем, Триша. Без тебя, без Анки, без твоего аккордеона. Тащи его сюда скорей!
- Это можно, это я мигом! - Он прикрыл кудри шапкой и убежал к колонне.
А оттуда, от машин, ребята тащили матрасы и одеяла, кидали их на хвойные подстилки и ложились по двое, по трое - ногами к огню. Устраивались в палатках.
А костры пылали, взметывая снопы искр. Дров не жалели. Колеблемое пламя рождало неверное и таинственное освещение, темень качалась, то приближаясь, то отступая и лесную чащу.