26
Никогда, даже во время песенных торжищ, собиравших людей с южного, северного побережья и даже гостей с другого, американского берега, в Улаке не бывало так оживленно, как сейчас. Галька исчезла под грузом - мешками, ящиками, деталями сборных домов. Возле старой школы уже поднималось новое здание интерната. Стучали топоры, ветер разносил по селению незнакомые запахи свежего дерева и красок. Бригада плотников работала днем и ночью.
Приехали в Улак и учитель, и фельдшер, и - что совсем неожиданно - радист с аппаратурой. Станцию решено было разместить пока в старом школьном домике. Иногда на берег сходили моряки и бродили по Улаку, знакомясь с жизнью экзотического чукотского селения. Старший механик, владелец фотоаппарата, снимал яранги, женщин, расщепляющих моржовые кожи, ребятишек, гирлянды моржовых кишок, байдары, охотников.
Сорокин целыми днями сидел за столом - работал. Надо было успеть привести в порядок свои записи, подробно изложить наблюдения, поделиться достигнутыми результатами, подготовить материалы по чукотскому букварю…
Пэнкок готовился к отъезду. Когда по Улаку разнеслась весть о том, что парень едет в Ленинград, чтобы вернуться оттуда учителем, многие просто не поверили этому.
- У нас всегда было так: кто кем уезжал, таким и возвращался, - авторитетно заявлял Вамче. - Вот Млеткын как был шаманом, так шаманом и вернулся.
- И Тэгрын такой же остался…
- По-русски научился…
- Нынче, чтобы русскому научиться, не обязательно далеко уезжать.
- Так он именно для учения и едет, а не просто так, - заметил Атык. - В Ленинграде, говорят, есть высшая школа. Она стоит на горе высокой. Вот в ней и готовят учителей.
Пэнкок сидел у себя в чоттагине и от нечего делать точил пекуль Йоо. Он уже не мог свободно ходить по селению. Каждый считал своим долгом подойти, поговорить о предстоящем отъезде, дать какой-нибудь совет.
В чоттагин вошел Каляч. Взглянув на гостя, Пэнкок вздрогнул: тесть впервые навестил новое жилище дочери.
- Етти, - сказал Пэнкок, подвигая Калячу позвонок.
- Ии, - ответил Каляч и уселся против зятя.
Йоо поздоровалась и принялась хлопотать с чайником. Ни она, ни ее муж не подали виду, что удивлены неожиданным его приходом.
Каляч оглядел ярангу. Давно он не был здесь. Ничего живут, небогато, но, видать, крепко. В бочках - тюленьего и моржового жира достаточно, на перекладинах висят, вялясь в дыму костра, оленьи окорока. На стенах - винчестер, дробовое ружье, ремни, снегоступы… Все есть, чему надлежит быть в хорошо налаженном хозяйстве.
Беря из жестяной банки мелко наколотый сахар, Каляч спросил:
- Нового привозу сахар-то?
- Нового, - ответил Пэнкок, - приезжий лавочник уже начал торговать.
Обо всем этом Каляч и сам отлично знал, но надо было с чего-то начинать разговор.
- Однако много товару навезли, - заметил Каляч, - где будут хранить?
- Муку сложат и брезентом покроют, - ответил Пэнкок, - а для остального построят склад. Карпентеровский железный перевезут из Кэнискуна и здесь поставят.
- И то верно, - согласился Каляч, - а то он там без толку стоит. Кэнискунцы в пургу там собак держат, все загадили.
- Почистят, прежде чем заново поставить.
- Ии, - кивнул в знак согласия Каляч. - Значит, едешь в Ленинград.
- Еду.
- Не боишься?
- А чего бояться - не к врагам ведь.
Каляч кашлянул.
- Это конечно, не к врагам… Вот только как быть с женой твоей?
- Будет ждать.
- Так это же несколько лет!
- Она знает и готова ждать.
- А если сильно соскучится?
- Некогда скучать ей - ребенок у нас будет.
Этого Каляч не знал. Он пытливо оглядел фигуру Йоо. Вроде пока незаметно.
- Ну, хорошо, родит, а потом начнет скучать? Как тогда? Когда долго мужчины нет, тяжело женщине…
- И мужчине нелегко, когда долго нет женщины.
- Это верно, - согласился Каляч. Он решил сойти со скользкой тропы, спросив напрямик: - А если она уйдет обратно в отцову ярангу?
- Не уйдет.
- Отец может попросить…
- Все равно не уйдет.
- Да почему ты так уверен? - с искренним удивлением воскликнул Каляч.
- Ты забыл? У нас есть мандат, - напомнил Пэнкок.
- Так то - бумага, - усмехнулся Каляч. - Что может слабая бумага?
- Все может, потому что на ней начертаны слова. Вся сила в них, в этих словах. Поэтому-то и еду, чтобы учителем стать.
- Шаманом будешь? - усмехнулся Каляч.
- Зачем шаманом? Просто учителем.
Каляч вздохнул. Ему было трудно спорить с Пэнкоком. В душе он уже давно примирился с судьбой дочери и зять ему нравился. Во всяком случае, мысленно примерив Йоо к другим молодым людям, Каляч решил, что рядом с Пэнкоком ей лучше всего. Они как бы созданы друг для друга… Но Омрылькот и Млеткын просили поговорить с парнем, убедить его отказаться от поездки…
- Неужто не жалко Йоо? - снова начал Каляч.
- Жалко, - ответил Пэнкок. - Но ничего, она потерпит… И будет ждать меня.
- Послушай, Пэнкок, - Каляч вдруг как-то воровато огляделся по сторонам, придвинулся вплотную к зятю и горячо зашептал: - Ты не беспокойся, я буду заботиться о твоей жене и будущем ребенке. Учись и покажи всем этим самым… у Каляча родичи не какие-нибудь там оборванцы или неудачники, а настоящие люди!
Сказав это, Каляч быстро отодвинулся и жадно хлебнул остывший чай. Немного успокоившись, он весело крикнул дочери:
- Йоо! Что же ты не нальешь отцу горячего чаю?
Волна благодарности охватила Пэнкока. Он хотел сказать Калячу что-то доброе, приветливое, но не мог вымолвить ни слова и лишь растерянно улыбался.
- Ничего не говори, - Каляч понял его. - Пусть это будет наша с тобой тайна.
К вечеру в ярангу заглянул Млеткын. Он сделал вид, что удивлен присутствием Каляча:
- И ты здесь? Вот хорошо-то. Вместе поговорим с этим безумцем, - шаман кивнул в сторону Пэнкока.
- Не переменил своего решения? - спросил он Пэнкока.
- Нет.
- И ты, Йоо, и ты - Каляч, неужто не видите, что парень тронулся умом? Да где это видано было, чтобы луораветлан был учителем? Такого не было, нет и никогда не будет!
- Почему? - спросил Пэнкок.
- Да потому, что это не наше дело. Это уж я точно знаю. Я жил в Америке и многое понял…
- То Америка, а это - Советская республика, - возразил Пэнкок.
- Да все это одно! - махнул рукой Млеткын. - Запомни, сынок, то, к чему способны тангитаны, часто не подходит нашему народу. Одумайся, Пэнкок, не срамись… Ведь какой стыд будет, если ты приедешь таким же, каким уехал.
- Многого не было у нашего народа… - проговорил Пэнкок, но тут Млеткын сделал вдруг страдальческое лицо и, перебив его, обратился к Калячу:
- Видел? Слышал? Ну не безумец ли? Вон Гэмо наш. Уж как любит торговать, однако не может. Потому что настоящую торговлю может вести только тангитан.
- А я и не собираюсь становиться торговцем, - сказал Пэнкок.
- Ты долго жил один, без присмотра. Если бы слышал твои слова покойный отец и недавно ушедшая сквозь облака матушка твоя…
Шаман горестно опустил голову, взглянув предварительно на Каляча, молча сидевшего на китовом позвонке.
- Ты делаешь опрометчивый шаг. Откуда у тебя такая уверенность? Тангитанская земля непригодна для нашего брата. Мы часто заболеваем там.
- Ну уж я постараюсь не заболеть, - усмехнулся Пэнкок.
Млеткын сделал вид, что не заметил намека.
- Мне жаль тебя. Уезжая, ты оставляешь свою жену одинокой, а по нашему обычаю такая женщина имеет право искать себе другого мужчину, который может позаботиться о ней.
- Йоо не будет искать другого мужчину.
- У них мандат, - вступил наконец в разговор Каляч.
- Бумагой не залатаешь крышу яранги, если ветер оторвет рэпальгин…
- Йоо не будет одна, - снова подал голос Каляч.
- Да ты заодно с ними! - зло сверкнул глазами Млеткын. - Уж не в большевики ли ты записался?! Не надо было тебе ездить с милиционером…
- Сами посылали.
- У вас тут настоящий сговор! - вскрикнул шаман. - А я-то думал, ты, Каляч, разумный человек. Или забыл, что в родстве с самим Омрылькотом состоишь?
- Что мне от этого родства! - махнул рукой Каляч.
- А то, - зловеще прошипел шаман, - что Омрылькот возьмет да и не пустит тебя на свой вельбот. Ты что же, как эскимос, на одиночном каяке будешь охотиться?
- Новая власть может отобрать у Омрылькота вельбот, - вставил Пэнкок.
- Руки коротки у твоей власти, - отрезал шаман. - Уж этого-то мы не допустим! - И шаман выскочил из яранги.