- Согласен, Иван Ильич. Снимать сержанта с другой точки нельзя. Снять - значит ослабить другой расчет, а у тех расчетов, сам знаешь, и техника и задачи посложней, чем у тридцать третьего.
В дверях КП появляется телефонист - мешковатый, круглолицый солдатик с большими карими глазами.
- Разрешите, товарищ капитан?
- Обождите, рядовой Зинько. Или у вас что срочное?
- Никак нет, товарищ капитан. Я после… Разрешите идти?
Телефонист уходит, а дверь, заскрипев, остается открытой…
Воронин продолжает прерванный разговор:
- И все-таки никто не знает, как поведет себя этот Русов. Справится ли? Что ты о нем слышал?
- Справится ли? А вспомни, как кипятился Шахинян, когда узнал, что этого сержанта забирают?
По выражению лица Воронина, по трудно скрываемой улыбке Маслов видит, что аргумент его попал в самую точку: да, инженер-капитан Шахинян не зря так волновался.
- Русова я почти не знаю… - продолжал Маслов, - так, встречал, как-то слушал его выступление на партийном активе. Заметь, Иван Ильич, - на партийном активе. Слышал, что сватали его на комсомольскую работу. Он почему-то не пошел. А парень вроде серьезный. Спрошу у Захарова - проинформирует.
- "Проинформирует"! Ты мне это, Игорь Сергеич, брось. Знаю ваши информации. Распишут, разукрасят, а как копнешь… Ты о недостатках этого Русова спроси. Пост ведь ему доверяем, пять человек, а они не ангелы… Как оно все сочетаться будет, смекаешь?
- Смекаю! - повторил за ротным Маслов.
Воронин вроде бы повеселел, перестал стучать карандашом по планшету. Взглянул на замполита, улыбнулся, как умеют улыбаться сильные, знающие себе цену люди. Выцветшие глаза осветились гордостью: "А вообще-то мне плохого сержанта не дадут".
- Надо к ним завтра съездить. Как настроение и прочес…
- Съезжу обязательно, - кивнул Маслов.
Недавно были они вдвоем на посту 33. Недостатков там уйма, но в этот раз надо отдать должное Воронину, кипятиться он не стал.
Сказал только, что воины поста 33 стоят не на должной высоте, что здесь дом отдыха, а не боевой пост, что Кириленко не научился руководить комсомольцами.
А ко всему расчету относилось: "Уважаемого вами командира Рогачева хотелось бы спросить, будет ли на посту порядок".
Странное воздействие оказывала на солдат такая речь. Они сидели тихие, виноватые, и только Славиков, глядя нм носки ботинок, грустно улыбался.
Неспроста Маслов спросил командира роты, когда ехали назад:
- Иван Ильич, как считаешь, о чем сейчас они думают?
- На тридцать третьем?
- Да.
Воронин сердито свел брони, выбросил окурок за борт тягача:
- Опять не в современном духе? Целовать в лобик их, что ли?
Маслов укоризненно-удивленно:
- Иван Ильич…
- Ну, хорошо. Что там еще не так?
Воронин достает очередную папиросу. Чиркает, но спичка, как назло, гаснет. Он слушает Маслова.
- Мы ведь с тобой фактически разгромили расчет поста. Все разгильдяи, все лодыри. Никто ничего не делает…
- Разгильдяями не называл. А что порядка нет, то нет,
- Верно. Но что же все-таки получилось? Одни только недостатки. А ведь на посту есть и хорошие солдаты. Далакишвили, Кириленко, Славиков… Нужно нам замечать хорошее, а не стричь всех под одну гребенку. Я уверен, сидят они сейчас на посту и думают - все на точке развалилось, разломалось, ни в чем и никогда у них не было порядка. Смотрят на дорогу, по которой мы уехали, и говорят: "До чего же все правильно о нас сказано и глубоко вскрыто". А кое-кто, чего доброго, придет к выводу: "Делай не делай хорошее - для начальства все плохо". И попробуй-ка теперь тот же Рогачев покомандуй ими… Тем более ты пообещал прислать к ним сержанта, способного навести порядок. Одной такой фразой, Иван Ильич, настроили мы людей против этого, еще не приехавшего сержанта.
Воронин только зыркнул глазами, но ничего не сказал. Снял полевую фуражку и провел рукою по редеющим волосам. Стукнул несколько раз ладонью по колену: ну, ну, мол, крой дальше.
А зачем крыть-то? И так все сказано. Придется теперь замполиту выправлять положение. Вот сегодня надо съездить…
- Так кто нового сержанта представит - я или ты?
Маслов развел руками.
- Тут мое слово второе. Ты - командир.
- Ладно. Ты представишь. Завтра в восемнадцать часов вечера. А сейчас - ко мне ужинать. Тараньку достал. Это - вещь.
Офицеры уходят, а из-за угла появляется телефонист Зинько, загадочно улыбается, ныряет в открытую дверь КП.
* * *
- Алло, алло, "Шпагат"!
- "Шпагат" слушает!
- Здоров був, Женя! Це Зинько на проводи. Треба "Каму-2".
- Пожалуйста!
- "Кама-2"? Хто на проводи? Бакланов? Вас не треба. Ефрейтора Рогачева треба.
- Занят Рогачев. Я за него. Что там у тебя? Эй, оглох, что ли? Что передать?
- Передайте, що завтра в висемнадцать годын у вас будэ замполит. Вин привезэ нового сержанта. Цей сержант с хозяйства капитана Шахиняна. Кажуть, дюже суворый сержант. Дасть вам пэрцю.
- Кто?
- Сержант, кажу. Хто ж ище?
- Э, стой, милый. А по какому он служит?
- По третьему року.
- Ничего, чай, тоже "старики". Договоримся. Слышь, ты, телефония, а фамилию сержанта знаешь?
- Ни. Бувайте, Бакланов. Пока!
- Пока…
3
И все-таки на этот раз ССО (солдатская служба оповещения) дала маху. Сработала неточно: на пост 33 приехал не замполит, а командир роты.
Кого-кого, а капитана Воронина каждый солдат узнавал за версту. Он сам привез нового сержанта.
Расчет построился. Встал в строй и Рогачев.
Кириленко толкнул ефрейтора в бок:
- Ты что стоишь? Бежи докладывай, видишь - идут.
Рогачов переминался с ноги на ногу, смотрел куда-то в сторону.
- С меня хватит. Я тут больше не начальник.
- Ты ведь старший и должен доложить. Понимаешь?
Без того смуглое лицо Резо Далакишвили стало темным, глаза заблестели.
- Иди, Рогачов, иди, а то скажут, что у нас тут вообще порядка нет, - вставил веское мнение Славиков.
И Рогачов пошел. Глядя ему вслед, стоящий на левом фланге солдат-дизелист Бакланов разочарованно вздохнул:
- Да… Я бы на его месте не пошел. Ведь ни за что сняли человека.
- Казала курица, мени б соколыни крыла.
Бакланом оскорбился. Чего этот Кириленко со своим гумором- юмором… Вмешался Далакишвили. Но Бакланову не составило труда отговориться и от двоих.
- Тише, мальчики, завелись, как блокинг-генераторы, а из-за чего? Хватит!
Том временем Рогачев подошел к капитану. Оценивающе взглянул на стоящего справа коренастого сержанта.
"Сапоги блестят… Собственно, чего им не блестеть - не пешком ведь шел. Заправка ладная - чувствуется третий год службы. Лицо открытое, простое. Смотрит в глаза. Новый сержант. Вместо меня…"
Ефрейтор приставил ногу, лихо приложил руку к панаме (Знай наших, сержант. В свое время неплохие строевики были!). Доложил:
- Товарищ капитан! На посту 33 все в порядке! Ефрейтор Рогачев. - И тут же подумал: "Почему ротный хмурится? Чем-то недоволен. Глаза сердитые".
- Ефрейтор Рогачев! Разучились докладывать?! Когда в последний раз в Устав заглядывали? Три минуты сроку - доложить, как положено. Выполняйте!
Глаза Рогачева расширились, затем сузились. "Вот оно что. Это перед новым сержантом… Понятно…"
Он сердито сверкнул глазами. Хотел что-то сказать, но, вздохнув, произнес:
- Есть доложить, как положено!
Четко повернулся, отошел. Отошел не торопясь. Пройдя несколько шагов, нагнулся, точно поправляя шнурок ботинка. И только после этого побежал. Хмурое лицо капитана посветлело. Сказал сержанту:
- Это - Рогачев. Солдат хороший, специалист в нашем деле золотой, а вот командир… Не получилось командира.
С вершины холма море лежало величественное и ленивое, еще не отошедшее от полуденной дремы. С трех сторон охватывало мыс, на котором предстояло теперь Андрею Русову служить, ослепительно сверкало тысячами зеркальных осколков. Глядя на море, щурясь, Воронин сказал:
- А местность здесь курортная. Когда-нибудь санаторий построят. Чернозему, правда, подвозить много придется… Без него деревья не вырастут. Мы пробовали…
Русов не был настроен на лирику и потому легко уловил ход мыслей командира роты, который без всякого перехода заговорил об "особенностях" поста.
- Раньше тут два разгильдяя было - Цибульский и Бакланов. Они всеми крутили, как хотели. Цибульского мы перевели на другую точку, к капитану Шахиняну. Знакомы? Тем лучше. С Баклановым не миндальничайте. Требуйте построже. С подчиненными философию разводить нечего.
Подошел Рогачев. В темных цыганских глазах лихорадочный блеск обиды:
- Товарищ капитан! Расчет поста 33 в количестве пяти человек по вашему приказанию построен! Ефрейтор Рогачев.
Пе отрывая пальцев от виска, ефрейтор делает шаг в сторону. В его движениях, в самой фигуре подчеркнутое спокойствие и вызывающая лихость. Ефрейтор вроде бы нарочно несколько переигрывает "строевика", но Воронин словно не замечает этого:
- Хорошо. Идемте.
Капитан, Русов и Рогачев направляются к домику, поило которого застыли в строю четверо солдат.